Ба-амм!
Успевшая переключиться на прохождение теста «определите ваш внутренний возраст» Вероника подпрыгнула на месте. Оказалось, что ничего страшного не произошло: на подиуме ударили в гонг. Начинался основной этап, соревнования финалистов.
Состязались они, насколько поняла Вероника, в кондитерском искусстве. Первым свое творение представлял Живчик.
На экране снова запустили ролик: Живчик месит тесто; с загадочным лицом что-то в него добавляет; орет на Красавчика за то, что угнал у него миксер, — Красавчик, держа в руках этот самый миксер и непринужденно улыбаясь, делает вид, что глух от рождения; и, наконец, торжественно ставит в духовку противень.
Пирожные, выложенные на большое блюдо, Живчик под аплодисменты зала вынес откуда-то из темноты и поставил на стол перед Ильичевым. На экране блюдо показывали крупным планом, и Вероника невольно сглотнула — выглядели пирожные более чем аппетитно. Изящные башенки из бисквита и белоснежного крема, политые сверху шоколадом, украшенные спелыми ягодами малины, черники и зелеными листиками мяты. Смотрелось это просто изумительно, Вероника взглянула на Живчика с восхищением. Такие пирожные не есть надо, а на выставку отправлять. Если это еще и вкусно, то на месте Ильичева она не задумываясь отдала бы Живчику первое место.
Вероника тихонько толкнула Вована.
— Слушай, Вов. А этот проглот целое блюдо пирожных сожрать ведь не сможет, да?
Вован гыгыкнул:
— Рано или поздно все об этом задумываются… Нет, конечно. Ильичев одно-то не съест. Попробует кусочек, остальное унесут. Без понятия, кто эту красоту доедает, — опередил он следующий вопрос Вероники. — Все хочу спросить у Агнии, но забываю.
Вероника вздохнула.
Ильичев между тем с помощью ножа и небольшой двузубой вилки отрезал кусочек пирожного. Отправил в рот.
Участники, стоящие у стола, и зрители в загончике замерли. Вероника поймала себя на том, что тоже замерла.
— Неоднозначно, — после долгой театральной паузы обронил кондитерский гуру.
Снова занес над пирожным нож и вилочку. Постоял в раздумьях и бросил приборы на стол.
Приказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Унесите.
Невозмутимо взял со стола чайную чашку и отпил из нее чая.
Человек в костюме официанта унес блюдо. Живчик схватился за сердце. Леопардиха фыркнула, Красавчик придвинулся к Живчику и забормотал на ухо что-то утешительное. Кажется, товарищу он искренне сопереживал; Вероника подумала, что Красавчик ей, пожалуй, нравится — в отличие от Леопардихи.
— Все, да? — спросила она у Вована. — Он не прошел дальше?
— Ой, ну что вы! — К ним повернулась женщина, сидящая впереди. — Это же Федор Владимирович! — Имя Ильичева она произнесла с благоговением. — Он такой артист, у него никогда не угадаешь! Всегда в последний момент все решает. Может, он попробует следующее блюдо и потребует, чтобы пирожные принесли обратно. А может, и правда о них не вспомнит. Мы с мужем много раз пытались угадать, но тут не предскажешь.
«Да уж», — мысленно фыркнула Вероника. Поди знай, чего там ильичевская левая пятка пожелает. Спортивные соревнования все-таки намного честнее. И судья там не единственный. А здесь, получается, от мастерства участников вообще ничего не зависит.
Она почему-то была уверена, что пирожные великолепны. И Живчика, который потратил на их создание хрен знает сколько времени, а сейчас убежал с подиума едва не рыдая, было жалко до смерти. Ему ведь этот гад даже не сказал ничего!
«Унесите» — и все. И мучайся теперь… Кошмар.
«Чтоб ты этим тортом подавился, козлина безрогий», — думала Вероника, глядя на то, как под демонстрируемый на экране следующий ролик Леопардиха вносит на блюде торт в виде снеговика.
Снеговик держал в руке шоколадную метлу и глядел на зрителей блестящими карамельными глазами. Нарисованные на белоснежной физиономии смущенная улыбка и румянец щек показались до того милыми, что Вероника снова невольно восхитилась. Снеговик как будто очень хотел, но в то же время страшно стеснялся понравиться зрителям. «Лапушка какая, — пронеслось в голове у Вероники. — Вот уж не подумала бы, что Леопардиха может такое чудо сотворить!»
Кажется, она начала понимать, почему мама смотрит это шоу. В свои творения повара вкладывали если не всю душу, то очень большую ее часть.
«А этот индюк сейчас опять попробует и скажет: „Унесите!“ Да чтоб у тебя с этих тортов понос начался! Тогда и автограф просить не придется».
Ильичев бесил Веронику чем дальше, тем больше. Она вдруг очень ярко представила, как подходит к нему за автографом, он смотрит на нее своим мерзким взглядом — вскользь, будто на пустое место, — а она протягивает ему выданный мамой блокнот. Даже не блокнот — записную книжку в кожаном переплете, мама хранила ее с юности.
Телефонные номера, по которым уже много лет никто не смог бы дозвониться, стихи, цитаты из книг. Все выписано твердым, красивым маминым почерком, на всю книжку — ни единой помарки. А она протянет эту книжку Ильичеву, который, возможно, руки-то не вытер после того, как попробовал очередное небрежно забракованное произведение искусства. И скажет что-нибудь вроде: «Ну?..»
Тут-то Вероника ему и выдаст. И «гну», и еще много разного… Она вдруг так ярко представила себе эту сцену, что уже была готова вскочить со словами: «Да подавись ты своим автографом!»
То, что Ильичев ни с того ни с сего действительно начал давиться, поняла не сразу.
А он и правда подавился. Хотя снеговика попробовать не успел, только вырезал из основания кусочек на пробу. Поднес вилку ко рту — и закашлялся. Сначала — явно пытаясь сдержаться, потом все сильнее, потом бросил нож и вилку. Схватился за горло.
Кашель стал натужным, перешел в хрип. Ильичев уже не кашлял — задыхался. Глаза выкатились из орбит, потекли слезы. Ильичев попятился, силясь устоять на ногах…
Все происходило в полной тишине. Похлопать звезду по спине, предложить воды, элементарно спросить: «Что с вами?» — как будто никто не решался. Ильичев задыхался, багровел, пытался выкрикнуть что-то — но так и не сумел. Упал.
И больше не двигался.
05
Первой очнулась женщина-режиссер. Рявкнув: «Стоп!», бросилась к упавшему.
— Федор Владимирович! — попыталась похлопать Ильичева по щекам. Но, видимо, никакого эффекта не добилась и скомандовала: — Врача! Срочно!
И вот тут поднялся настоящий переполох — как будто командой позвать врача женщина сорвала стоп-кран. На подиум хлынул и персонал студии, и зрители из зала.
— Он дышит? — спросила Вероника.
Они с Вованом сидели пусть и высоко, зато с краю, проталкиваться сквозь толпу не пришлось. Вероника оказалась рядом с Ильичевым и стоящей возле него на коленях женщиной-режиссером одной из первых.
Пройти курсы оказания первой помощи Тимофей заставил Веронику еще после дела Сигнальщика[1]. Именно тогда он принял решение, что теперь они будут расследовать не только дела, убранные в архив, но и свежие. К новой для себя деятельности Тимофей готовился обстоятельно — как делал всё и всегда. Сам закопался в справочники, учебники и статьи по современной криминалистике, а Веронику отправил на курсы самообороны и оказания первой помощи.
— То есть сам ты самообороняться не планируешь?! — попробовала тогда возмутиться она. — И первую помощь оказывать тоже? Это мне предстоит не только носиться, как ошпаренной, но еще оборонять тебя и работать медсестрой?
Тимофей спокойно кивнул:
— Я тоже собираюсь освежить кое-какие навыки. Но мне для этого не нужно выходить из дома.
— Интересно, какие?
Что произошло в следующую секунду, Вероника не поняла. Только что Тимофей невозмутимо покачивался в гамаке, а она сидела в его кресле. Через мгновение оказалось, что Вероника лежит на полу на животе, а Тимофей оседлал ее спину и завел руки назад.
— Из такого положения очень удобно, например, свернуть тебе шею, — тем же бесстрастным тоном прокомментировал свои действия он. У него даже дыхание не сбилось от броска. — Или надеть на тебя наручники. В зависимости от ситуации.
После этого Тимофей встал, помог подняться офигевшей Веронике и все так же спокойно улегся обратно в гамак. Вероника села в кресло. Задумчиво потерла запястья. Посмотрела на Тимофея:
— Чего еще я о тебе не знаю?
Тимофей развел руками:
— Все, чего я не рассказывал. По-моему, очевидно.
— Да уж… И давно ты умеешь шеи сворачивать?
— Достаточно.
— А… зачем ты это умеешь?
Тимофей вздохнул. Если бы отказался отвечать, Вероника бы не удивилась — он терпеть не мог разговоры о своем прошлом. Но все же неохотно отозвался:
— Я был слабым, недружелюбным подростком. Эмигрантом с жутким акцентом, делающим ошибки в словах и построении предложений. Сверстники таких, как я, мягко говоря, недолюбливают. А перевести меня на домашнее обучение мама отказалась. Ее психолог считал, что для лучшей социализации мне необходимо посещать школу. В его профессиональных навыках лично я сомневался, но поделать с этим, разумеется, в то время ничего не мог. Просьбы оставить меня в покое на одноклассников не действовали. Пришлось научиться применять другие методы.
Вероника вытаращила глаза.
— Как тебя в школу-то пускали, с такими «методами»?!
Тимофей улыбнулся:
— В школе было лишь начало пути. Все, чего я хотел тогда, — научиться давать отпор. А потом немного увлекся.
Вероника только головой покачала. Как умеет «увлекаться» Тимофей, она знала не понаслышке.
Дальше роптать не посмела, на курсы по оказанию первой помощи записалась и честно их закончила, даже какой-то сертификат получила. Но применять знания на практике до сих пор не приходилось.
— Он дышит? — Вероника опустилась на пол рядом с женщиной-режиссером.
«Проверьте, есть ли дыхание», — всплыла в голове вытверженная наизусть строка инструкции. Вероника, как учили на практических занятиях, одной рукой запрокинула голову Ильичева, а др