о высоко, что с первого взгляда их можно было принять за кустарники. И кроме этих деревьев, вокруг не было ничего живого. Ни следа присутствия Нависа, Хестевана, Венда или лошадей и мула. Когда это дошло до Морила, на его лице отразилась неподдельная тревога.
Вот и замечательно. Митт уже стучал зубами, причем не только от холода, но и от страха. Как ни странно, этой реки он до ужаса боялся. Он уже видел ее однажды, когда оказался с Норет возле путеводного камня, перед тем как начать спуск к Аденмауту. Эта река имела точно такой же запах, вызывала то же самое чувство, а больше всего Митта пугало то, что она, судя по всему, не могла существовать в реальности.
– Послушай, – окликнул Митт менестреля, – я могу рассказать историю моей жизни, если от этого тебе станет легче. Я знаю, что ты ненавидишь нас, южан, – я слышал, как ты говорил об этом Норет, – но клянусь Амметом, у тебя нет никакого повода ненавидеть меня!
Морил опустился на четвереньки, высунулся за край камня и взглянул на него. Вообще-то, Митт втайне надеялся, что вредный парень поможет ему выбраться из воды, но Морил лишь кивнул:
– Да, я так и думал, что ты нас слышал. Я нарочно злил тебя.
Эта откровенность огорошила Митта так, что тот взвыл:
– Горелый Аммет! Что с тобой случилось? Ты умом повредился, не иначе! Ты ведешь себя так, будто за тобой охотится весь мир!
Его слова, похоже, отрезвили Морила. Он съежился и посмотрел на противника так, словно ему сделалось больно, но тут же перевел дух и снова обрел спокойствие.
– А ты ревнуешь, – неожиданно бросил он. – Я в этом уверен.
«Я ревную?» После этого слова Митту показалось, что все оставшееся тепло разом покинуло его тело. Он чувствовал себя таким же холодным, как вода, пытавшаяся сбить его с ног. Но спустя мгновение тепло вернулось десятикратно усиленным. Митт явственно ощутил, как вспыхнуло лицо, и даже удивился, что пена вокруг шеи не начала шипеть и испаряться. Парень поспешно сказал себе, что не имеет представления о том, почему какое-то одно слово может так сильно задеть его, но если какое-то из его собственных слов смогло так же больно задеть Морила, то почему же и с ним не могло случиться того же самого? У Морила действительно ум зашел за разум. А что касается его собственных чувств, то причин для них множество: веселое веснушчатое лицо Рита, их мужские разговоры наедине, а затем Норет, молодая леди в роскошном платье, донельзя взволнованная тем, что ей предстоит сделать. И вот перед ним уже девушка, которая пытается сплотить народ. Мысленно перечисляя все это, Митт вглядывался в сморщенное от напряжения и позеленевшее лицо Морила и видел, что путаница в мозгах менестреля во многом порождена теми же самыми причинами. Да, теми же самыми! Они оба чувствовали себя глубоко несчастными. И оба стремились повергнуть свою жизнь и судьбу к стопам одной и той же молодой леди. «Оба! – горько сказал себе Митт. – Что за горелая глупостъ!»
– Ладно! – крикнул он Морилу. – Пусть я ревную! Но ведь и ты тоже! Любой, у кого есть в голове мозги, сказал бы: юношеское увлечение, и все дела. И оно никуда не приведет ни тебя, ни меня!
Лицо Морила медленно порозовело. Он замигал:
– Я… я злился не только поэтому.
– Точно так же, как и я! – крикнул в ответ Митт. – Позволь мне вылезти из воды, и давай спокойно во всем разберемся.
К великому облегчению Митта, мальчишка после непродолжительного раздумья все же протянул свою тонкую мокрую руку, чтобы помочь ему выбраться. Крепко уцепившись за его запястье, Митт пытался окоченевшей левой рукой нащупать какие-нибудь зацепки в камне. То и дело оскальзываясь, он наконец с трудом выкарабкался на вершину валуна. Сапоги словно свинцом налились, а кожаная одежда, казалось, впитала в себя половину всей воды в реке. Когда Митт, с которого текло ручьями, задыхаясь, тяжело опустился на камень, Морил поспешно загородил собой квиддеру:
– Только не намочи ее!
Разумно. Если квиддера испортится, они останутся посреди этой реки навсегда. Митт отодвинулся к краю скалы, где вода могла стекать с него, не причиняя никакого вреда инструменту. Он сильно замерз, его бил озноб, но, к своему удивлению, парень скоро почувствовал, что воздух очень теплый. От его одежды почти сразу же повалил пар.
– Ладно, так что же тебя так задевает? – спросил он.
Морил опустил голову и принялся ковырять каменную крошку в трещине скалы.
– Я… Нет, я не думаю, что за мной охотится весь мир. Я знаю, что весь Юг хочет прикончить меня. Я… я в прошлом году убил их ужас сколько.
– Убил? Этой квиддерой? – удивился Митт.
Морил кивнул:
– Они тогда попытались вторгнуться на Север. Квиддера может двигать горы. Я закрыл перевал Фленн.
– В таком случае ты оказал Норет великую услугу. Причем заранее. Они не смогут добраться до нее сейчас, когда она не готова к встрече с ними, зато, если судить по тому, что я слышал, она сможет обрушиться на них, пройдя по горным тропам, когда захочет.
Он смотрел сверху вниз на опущенную голову Морила, на его мокрые волосы, сделавшиеся из рыжих каштановыми, и почти сочувствовал ему до тех пор, пока менестрель не заговорил снова:
– Ты ничего не понимаешь. Я не смею даже приблизиться к Водяной Горе – там полным-полно южан, – и я не уверен, что тебя и Нависа не послали, чтобы убить меня. Наверно, единственный человек, которому я могу доверять, – это Хестеван.
– Не пори чушь! – отозвался Митт. – Я слышал, как ты сказал Норет, какие вы друзья с Керилом. Вот это взбесило меня так, что дальше некуда.
– Да, но он считает меня ребенком, – пояснил Морил. – А ведь я сделал… сделал такую ужасную вещь, и мне позарез нужно было уйти и разобраться со всем этим самому.
– Ну а вместо этого ты стал разбираться со мной, – заметил Митт. – Если тебя это успокоит, могу, не покривив душой, сказать, что вовсе не считаю тебя ребенком. А сколько тебе лет?
– Будет тринадцать почти через два месяца, – произнес Морил с таким видом, словно выдавал постыдную тайну. – А тебе сколько?
– В Урожай исполнится пятнадцать, – ответил Митт.
– Я думал, ты гораздо старше! – удивленно воскликнул Морил. – Ты, наверно, вырос в каких-нибудь трущобах, да? У тебя такой одновременно и молодой, и старый вид, как у очень многих в Холанде и других тех местах. Но я-то думал, что ты, по крайней мере, не моложе моего брата.
– Там приходится начинать зарабатывать на жизнь, как только научишься стоять на ногах. Но, насколько я понимаю, это относится к нам обоим.
После такой откровенности Митту уже не пришлось взвешивать каждое свое слово. Он преспокойно сел на край скалы и, болтая ногами в мокрых сапогах над стремительно мчавшейся водой, принялся рассказывать Морилу о своей жизни в Холанде, о поездке на Север, а под конец о графине и Кериле. Тут Морил нахмурился.
– Керил мне нравится, – задумчиво и с сомнением произнес он. – Может быть, за всем этим кроется какой-то более глубокий план?
– Нет, – возразил Митт. – Всего лишь устранить Норет, прежде чем она сможет стать королевой.
Лицо Морила вдруг просветлело, как тогда, когда он разговаривал с Норет в тумане.
– Она должна стать королевой! Это очень похоже на старинные предания об Энблит и Танамориле. Я хочу помочь ей. Древние предания во все времена хранят правду!
– Ну-ну, ладно, – прервал его Митт. – Ты заставляешь меня чувствовать себя стариком. Я хотел сказать, что страна должна объединиться, потому что Север беден, как старая бочка, в которой нет ничего, кроме мышей, а Юг богат, вернее, был бы богат, если бы графы не забирали все себе. Норет хочет всех объединить, поэтому я – за нее. Очень простой политический расчет.
Морил рассмеялся:
– Значит, из-за политического расчета ты, как рыцарь из старинной легенды, отправился среди ночи, чтобы украсть для нее кольцо Адона?
– Ну, – смутился Митт, чувствуя, что к его щекам и ушам прилила кровь, – это, думаю, доказало, что я не собираюсь вонзить в нее нож, верно?
– Это вызвало у меня дикую ревность, – честно признался Морил. – Ты должен позволить мне украсть для нее чашу! Помимо всего прочего, у меня тоже политические расчеты. Она считает, что королеве следует взять менестрелей на жалованье, чтобы они жили на одном месте и сочиняли музыку гораздо лучше той, которая может получиться, когда разъезжаешь по всей стране на телеге. Это будет называться Королевской академией. По-моему, потрясающая затея.
– У нее и впрямь полно хороших идей, – согласился Митт. – Мне очень понравился тот выход, который она придумала для шахтеров. Ну ладно, в общем, мы оба на одной стороне. Лучше скажи: ты чувствуешь себя достаточно счастливым для того, чтобы попытаться придумать, как нам выбраться из этой реки?
11
Морил протянул руку и поднял лежавшую на камне квиддеру. Он держал ее очень осторожно, чтобы случайно не прикоснуться к инструменту мокрой одеждой.
– Ты можешь прочитать, что здесь написано?
Переднюю деку по обе стороны от струн украшала инкрустация перламутром в виде причудливых завитушек и разбросанных хитрым способом точек. Митт узнал древние письмена, но этим его знания исчерпывались.
– Только не я, – спокойно признался он. – Мне нужно полдня, чтобы прочесть даже самые обычные буквы.
– Я тоже не умею читать такие надписи, – ответил менестрель. – Но мне говорили, что в одной строчке написано: «Я пою для Осфамерона», а это мое имя, так же как и Танаморил, а во второй – «Мне открыты многие миры».
– И что это значит? – поинтересовался Митт. – Или ты хочешь сказать, что мы очутились в другом мире?
– Я… я не знаю, – вздохнул Морил. – Если держишь в руках квиддеру, то обязательно нужно быть честным. Она выполняет то, что пожелаешь, когда играешь на ней.
– Тогда давай попробуем разобраться, о чем мы оба думали, – предложил Митт, рассеянно глядя на бурлящую у края скалы воду. – Ты думал, что, мол, хоть бы этот южанин утонул, верно?
Морил смущенно покачал мокрой головой: