Морил засунул корку в рот.
– Я, в общем-то, надеялся как раз на это, – невнятно произнес он, прожевывая хлеб. – О тебе рассказывают немало всяких историй.
Они встали и отряхнули крошки с колен.
– Только смотри, ни намека, чтобы Канкредин не смог догадаться, – предупредил Митт.
– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Морил.
Они заговорщицки улыбнулись друг другу, хотя обоим было совсем не весело.
Самое худшее будет, если что-то пойдет не по плану, думал Митт всю дорогу к лагерю. Может статься, все равно придется убить Норет. Ему казалось, что жаркие солнечные лучи давят на плечи невыносимой тяжестью. Парень чувствовал себя так, будто уже облачился в траур.
Остальные путники, уже теряя терпение, ждали их под ясенем.
– Куда вы запропастились? – почти хором завопили они.
Остатки пропавшего серого хлеба лежали в канаве. Митт и Морил виновато взглянули на заплесневелые краюхи.
– Мы заблудились, – соврал Морил. – Мне кажется, что нам стоило бы заехать на какую-нибудь ферму и купить хоть немного хлеба.
– Учить будешь свою бабушку, – отрезала Маевен.
Митт видел, как она поглядывала то на него, то на Морила, вероятно пытаясь угадать, что они затеяли. Ее усыпанное веснушками лицо казалось еще более возбужденным, чем обычно. Он знал: надо как-то рассеять ее подозрения, но мерин Графиня от жары сделался еще упрямее, чем обычно. Пришлось сосредоточиться на борьбе с ним, продолжавшейся до самого вечера. Несмотря на то что он сам предупредил Морила об осторожности, Митту ужасно хотелось прикрикнуть на лошадь: «Не унывай! Может быть, в Кернсбург ты привезешь уже мое мертвое тело!» Ему пришлось даже прикусить язык, чтобы не сказать этого вслух. Он почти наяву видел свой труп: руки, болтающиеся с одного бока лошади, мягкие сапоги, раскачивающиеся с другой стороны, а тело, перекинутое через седло, уже начало вонять на жаре.
Они с Норет не перемолвились ни единым словом, пока отряд не остановился на ночлег неподалеку от фермы, на ровном лугу, который, правда, оказался густо усеян коровьими лепешками. Венд и Навис отправились на ферму купить хлеба, а Митт и Маевен взялись ухаживать за лошадьми.
– А мы что, больше не разговариваем? – глубоко вздохнув, спросил Митт.
Маевен подскочила от неожиданности и с неподдельной радостью повернулась к нему:
– Да, похоже на то. Хотя ты вовсе не обязан был тогда торчать под деревом и слушать, как Навис и Хестеван обмениваются колкостями.
Митт отлично понимал, что девушка имела в виду нечто большее, но все же принял предложенный тон разговора:
– Вряд ли кто-нибудь может страстно возлюбить человека, застрелившего его лошадь. А знаете, – добавил он, глядя, как Хестеван суетливо моет колеса телеги, – если бы этот старик не был певцом, он учил бы детей в какой-нибудь школе и жил бы один-одинешенек в доме с запирающейся наглухо дверью.
– Да! Это точно! – Норет, по-видимому, очень позабавило замечание Митта.
После этого они непринужденно болтали, пока не увидели Венда и Нависа. Те шли с фермы с парой крынок молока и целой кучей сыров и хлебов.
– Ой! – виновато воскликнула Норет. – Готова поспорить, что за все это заплатил Навис. Просто ужасно, что мы вот так живем за его счет!
Митт относился к деньгам намного проще.
– Ну, все равно нам не стоило бы размахивать перед носом хозяина или хозяйки золотой статуей, – ответил он.
Оказалось, что этого говорить не следовало. Норет вскинула на него нервный взгляд и поспешно ушла встречать Нависа. Митт вздохнул. Как бы там ни было, они с Морилом устроили все так, чтобы не оставлять Норет одну, на тот случай, если голос снова заговорит с ней. Но этой ночью ничего не случилось.
Утром они вновь выступили в поход. Заросли папоротника и груды камней постепенно сменили фермы. Щит здесь плавно, широкими уступами, пересеченными холмистыми грядами, спускался к Водяной Горе и морскому побережью. Вместе с нагорьем спускалась вниз и зеленая дорога – то взбегая на холм, то ныряя вниз и снова взбегая, чтобы нырнуть опять. Так же, волнами, начинался и прекращался теплый звонкий ливень. Оглянувшись, можно было увидеть, что каждая белая дождевая полоса отступает по только что пройденному ими пути, поднимаясь все выше и выше, становится призрачной и в конце концов теряется из виду на фоне дальней зелени.
День уже начал клониться к вечеру, когда Митту – он как раз провожал взглядом отступление ливня вверх по склону – показалось, что на самой вершине дальней гряды, там, где и дождь, и дорога обрывались, появилось темное пятно. Когда же он оглянулся в следующий раз, пятно сделалось более четким и совершенно определенно немного приблизилось.
– Оп-па! – пробормотал он. – Такое впечатление, что следом за нами скачет конный отряд.
Все взгляды сразу же устремились в ту сторону. Именно этого они больше всего боялись. Хестеван и Морил даже свесились с повозки, чтобы выглянуть из-за фургона.
– По-моему, не меньше двадцати человек, – сказал Венд.
– И едут строем, – заметил Навис. – Рискну предположить, что это опытные дружинники. Кто-нибудь может различить цвета?
– Чересчур далеко, – ответил Хестеван.
– Зато приближаются очень быстро, – добавил Морил.
– И раз мы видим их, то они, скорее всего, тоже заметили нас. – Навис повернулся к Венду. – Есть ли здесь место, где мы могли бы свернуть с дороги, причем в низине, где они не будут видеть нас?
На торжественно-серьезном лице Венда мелькнула тревога.
– Пожалуй, найдется, но только через несколько миль.
– Тогда полезайте в колымагу, – распорядился Навис, – и постараемся попасть туда как можно быстрее.
Венд сделал три широких скользящих шага, ухватился за задник повозки и вскочил в фургон. Хестеван хлестнул мула вожжами. Телега, громыхая, покатилась на очередной подъем, а всадники потянулись следом. Маевен казалось, что они движутся невыносимо медленно. Пусть мул старался как мог, но повозка была тяжелой, и на подъемах движение сильно замедлялось. Девушка оглядывалась так часто, что у нее заболела шея. Всадники медленно, но неотвратимо настигали их. Каждый раз, когда она оборачивалась, оба отряда разделяло все меньше и меньше холмов. Довольно скоро удалось рассмотреть, что преследователей не двадцать, а не больше пятнадцати человек. Но, как резонно заметил Митт, для шестерых и этого хватит.
– Может быть, едут вовсе не за нами, – с надеждой в голосе предположила Маевен.
– А вы готовы биться об заклад, что это именно так? – не без ехидства спросил Навис. – Между нами говоря, мы украли кубок и кольцо, а также подстрекали народ к мятежу. Хотел бы я разглядеть их цвета. Это позволило бы нам гадать с чуть большей определенностью.
«И еще увели лошадь», – виновато думала Маевен, глядя на уши терпеливой лошадки, которая – она надеялась на это – принадлежала Норет. Интересно, стал бы в эти времена кто-нибудь гнаться за ними от самого Аденмаута, чтобы вернуть украденную лошадь? Ей очень хотелось знать ответ на этот вопрос.
– Кто-нибудь мог решить, что мы похитили Хильди. – Митт оглянулся. – Это не Ханнарт?
Из белых облаков хлынул слепящий ливень. Теперь вместо всадников вдали темнело лишь шевелящееся пятно. Когда повозка покатила под гору, пятно двинулось вверх по склону, а когда взмыленный мул, упираясь, потянул фургон в гору, преследователи уже успели спуститься в следующую ложбину и вскоре снова показались в поле зрения. Они подтягивались все ближе и ближе.
Навис крутил головой, внимательно осматривая окрестности. Слева местность уходила вверх, очень скоро достигая неприступной крутизны, а вот справа подъем казался не настолько крутым. Но там все заросло высоченным, едва не в человеческий рост, папоротником. Если они свернут туда, повозка оставит след, по которому сможет проехать даже слепой.
– Далеко еще? – крикнул Навис, обращаясь к сидевшему в фургоне Венду.
– Осталось только спуститься к реке, – не скрывая тревоги, ответил тот.
К тому времени, когда они съехали по очередному склону и увидели небольшую речку, пересекавшую зеленую дорогу, погоня отставала от них всего лишь на три холма. Однако появился шанс, что преследователи не разглядят их сквозь ливень, припустивший особенно сильно. Когда копыта лошадей и мула зачавкали по раскисшей земле около воды, дождь вновь прекратился, и беглецов осветил слабый золотисто-белый солнечный свет.
– Остановимся на мгновение, – уверенно скомандовал Венд и, откинув полог, выпрыгнул из фургона. – Не мог бы ты поиграть на квиддере? – попросил он Морила.
Мальчик высунул голову и без особого удивления посмотрел на него:
– Все равно, что играть?
– Не совсем. – Венд зашагал вдоль повозки. Хотя он старался наступать на траву, его ноги вязли в мягкой почве. – Играй все, что придет в голову, лишь бы о ведьме Кеннорет. – С этими словами он взял мула под уздцы.
Морил выхватил квиддеру из футляра и, не теряя ни секунды, заиграл вступление к «Песне Ткачихи»:
Продень челнок, протяни уток,
Надвинь бёрдо, собери полотно.
Прежде чем он успел перейти от припева к первому куплету, Венд зашагал вперед. Он заставил мула и повозку, звучно шлепая по воде и поднимая волны, описать широкий полукруг по реке. Потом свернул налево и снова вывел упряжку на берег.
– Следуйте за мной вверх по реке, – сказал он своим спутникам, не повышая голоса, чтобы не заглушать музыку.
Они ехали за фургоном по сырому травянистому пологому берегу. Никто не питал особых надежд на то, что им удастся скрыться. Свет стал ярче и приобрел более заметный золотистый оттенок. Митт то и дело оглядывался на остававшиеся за спиной следы колес и отпечатки подкованных копыт и думал, что, даже если хлынет проливной дождь, преследователи не пройдут мимо того места, где они свернули с дороги. А Маевен пыталась сообразить, не мог ли Морил от испуга ошибиться в выборе музыки.
«Песню Ткачихи» она знала с раннего детства, но никогда не слышала, чтобы эти слова имели какое-то отношение к ведьме Кеннорет. Навис ехал впереди и, не поворачивая головы, следил за зеленой дорогой; впрочем, ее сразу же заслонил пригорок.