Канкредин
22
Как оказалось, она отсутствовала в своем времени очень недолго.
Маевен вернулась в галерею музея дворца Таннорет, на то же самое место, где стояла в миг своего исчезновения. Венд, убиравший золотую статуэтку в витрину, подпрыгнул от неожиданности и уставился на нее.
Он был так же великолепно одет, опрятен и красив, как обычно. Маевен сразу же осознала, что до ужаса грязна и не просохла после дождей, на которые перестала обращать внимание еще несколько дней тому назад. Ее кольчуга сильно пахла ржавчиной. Сапоги облепила грязь. Форма Водяной Горы смердела сырой шерстью и застарелым потом – лошадиным и человеческим. Она чувствовала, что волосы под маленьким шлемом тоже сырые и свалялись, словно войлок.
– Ты вернулась! – воскликнул Венд.
– Да.
Почти звериная осторожность, обретенная за время странствий, помогла Маевен безошибочно угадать, что Венд вовсе не рассчитывал увидеть ее снова. Говорили об этом и выражение его лица, и то, как осторожно он поставил фигурку на полку и запер витрину. Она заметила это, несмотря даже на то, что ее отвлекла собственная одежда, решившая преобразиться обратно в шорты и футболку, только помятые и жутко грязные. Волосы рассыпались по плечам, но девочка все так же чувствовала, что они сырые и спутанные. Пронзительный треск рации Венда, прицепленной к форменной куртке, тоже отвлекал, но она не упускала ни одной мелочи.
– Так что же случилось? – Венд небрежно звякнул ключами, но сама эта небрежность показала Маевен, что получить ответ ему хочется больше всего на свете.
– Хестеван-менестрель убил Норет еще до того, как она выехала из Аденмаута.
Маевен почувствовала себя пристыженной из-за своего недоверия – девочка ощущала, что Венд исполнен ярости и скорби, которые тщательно скрывает, – но ничего не могла с собой поделать. Путешественники постоянно были настороже и мало кому доверяли: Морил, Митт, Хестеван, Навис – все до одного. В то время жить по-другому было нельзя.
– Я думал, что это был… другой ее спутник, – протянул Венд, не обращая внимания на треск рации.
«Значит, ты подозревал Митта!» – подумала Маевен. Опять недоверие. Сигналы рации начали ее нервировать, и она заметила:
– Мне кажется, вам стоило бы ответить.
Венд отцепил аппаратик и щелкнул кнопкой:
– Да. Орилсон. Слушаю.
Голос майора Алксена прозвучал гулко и в то же время суховато, словно он говорил в консервную банку.
– Это какой-то сумасшедший дом! Венд, спуститесь как можно скорее в главный двор. Такое впечатление, будто в гробницу Амила кто-то забрался: то ли человек, то ли зверь, то ли… Я не знаю. Прием.
– Иду, сэр, – откликнулся Венд. Он прицепил рацию на пояс, вымученно улыбнулся Маевен и сказал: – Расскажешь об этом после, – и пошел прочь.
Маевен провожала его взглядом, пока тот быстрым шагом удалялся по галерее. Танаморил, Осфамерон, знаменитый маг Маллард – он был героем всех преданий и, помимо всего прочего, вполне мог оказаться одним из ее собственных предков. А теперь вот опустился до того, что стал смотрителем музея и вступил в сговор с Канкредином. Она понимала, что чувствовал Морил, узнав о предательстве Хестевана. От этого начали ныть все кости. А в поезде прикидывался хорошим парнем, чтобы она поверила ему. Смех, да и только.
Это выглядело так, будто Маевен инстинктивно отыскала отгадку ребуса, а теперь восстанавливает ход размышлений. Фотография. Тетя Лисс послала ее папе. Венд увидел ее и заметил, что девочка очень похожа на Норет. Это мог быть только Венд, иначе откуда Канкредин узнал бы, на кого обратить внимание?
Маевен еще раз посмотрела на золотую фигурку, ярко сверкавшую за стеклом. Она была уверена: если как следует осмотреть витрины, то где-нибудь найдется и помятый кривобокий серебряный кубок, и кольцо с большим красным камнем, на котором вырезан профиль Адона, а может быть, даже два одинаковых кольца… Но у нее не было никаких сил на то, чтобы вновь приняться за осмотр музея. Ее сапоги превратились в сандалии, явив всему свету бурые от грязи пальцы. Необходимо было срочно принять ванну и, конечно же, вымыть голову. Девочка посмотрела на большой палец. Там, где она все это время носила поддельное кольцо, выделялась чистая белая полоска. Да, колец должно быть два. Единый перехитрил всех – Венда, Канкредина, Керила, того графа из Андмарка (как его звали?) и саму Маевен – и, более того, заставил их собственными руками разрушить свои планы. Что касается Маевен, то она никак не могла изменить ход истории, а всего лишь подтолкнула ее к должному пути.
Да, ей совершенно необходимо принять ванну.
Но вместо этого девочка очень медленно пошла по галерее к огромным окнам, выходившим на главный двор. Она вовсе не собиралась на ходу рассматривать витрины, но не смогла не заметить меч. Тот, казалось, сам бросился ей в глаза, хотя и прятался в темных мрачных ножнах. Маевен, уже почти пройдя мимо, все же сделала пару шагов назад и прочитала:
ОДИН ИЗ НЕСКОЛЬКИХ МЕЧЕЙ, ПРИНАДЛЕЖАВШИХ АДОНУ (ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО). СОГЛАСНО ЛЕГЕНДЕ, ИЗВЛЕЧЬ МЕЧ АДОНА ИЗ НОЖЕН МОГ ТОЛЬКО ЗАКОННЫЙ МОНАРХ.
«Это правда, – подумала она. – Я так и не смогла вынуть его. Оба раза это пришлось сделать Митту». Маевен медленно прошла к окнам; на сердце у нее было жутко тяжело. Обычная жизнь… Такая скучная. Все кончено.
Подойдя к ближайшему окну, она осторожно выглянула. Внизу раскинулся широкий мощеный двор – сверху прекрасно были видны узоры, выложенные из брусчатки, – в середине которого возвышалось абсурдное сооружение со множеством башенок и куполов. Усыпальница Амила Великого – замечательный пример архитектуры той эпохи. Рядом с домиком стоял майор Алксен, а его люди, среди которых был и Венд, окружили усыпальницу и осторожно подкрадывались к стенам. Кого они испугались?
И тут неведомое существо, находившееся в усыпальнице, издало протяжный звук, начинавшийся с визгливых нот и нисходивший к басовым: и-и-и-го-о-о-го-о-о-о. Маевен очень ясно слышала его даже сквозь стекло. Лошадь. Она почувствовала, что к горлу подступил комок, а лицо побелело: девочка поняла, что это за лошадь. Больше она не ржала, но Маевен любила лошадей, а эта была ей знакома даже слишком хорошо. Ей захотелось высунуться из окна и крикнуть майору Алксену: «Не ходите туда! Там Канкредин!» Венд не мог не знать этого. И все же он позволил всем этим людям, даже не представляющим, против чего они вышли, приблизиться к строению. Майор Алксен уже подошел вплотную к входу. Вот он взялся за решетку, загораживающую дверь.
Внезапно воздух над куполами усыпальницы заколыхался. Майор Алксен не мог этого видеть. Движение было очень слабым – на тот смерч, что вызвал Митт, оно походило не более, чем деревянная детская лошадка на боевого скакуна, – но обретенная за время странствий внимательность позволила Маевен заметить происходящее. Она стояла и смотрела, как воздушный вихрь поднимался все выше и выше, пока не поравнялся с крышей дворца.
Венд тоже задрал голову. Он увидел, что происходит над крышей, но бесстрастное выражение лица ничуть не изменилось, и он не сказал никому ни слова. Майор Алксен распахнул решетку, а затем и дверь; его помощница открыла боковой вход в усыпальницу. Они одновременно вошли. И одновременно вышли. Они шагали с недоуменными лицами, а их излишне резкие движения выдавали растерянность и неприятное изумление. Внутри не оказалось ничего. Служба безопасности в полном составе разбрелась по двору. Люди, несомненно, обсуждали странное недоразумение и были готовы к неприятным сюрпризам.
Маевен осторожно выглядывала во двор, прижимаясь к стене, чтобы висящее возле дворца облако – разумеется, Канкредин – не увидело ее. Ее горло словно стиснула невидимая рука, а ноги подогнулись, когда она оценила все происходящее с новой точки зрения, которую она обрела благодаря приключениям последних дней. Он явился из-за нее! Он ничего не забыл! Интересно, это Венд вызвал его? А может быть, сама Маевен своими перемещениями туда и обратно на двести с лишним лет открыла путь для Канкредина? Хотя он настолько хитер и коварен, что мог снова назваться Единым или даже найти способ использовать ту силу, которую Митт бросил против него, чтобы открыть себе путь сквозь время. Не случайно ведь Канкредин оказался здесь сразу же после того, как она прикоснулась к золотой статуэтке!
Девочка была по-настоящему напугана. Это куда хуже, чем все, что ей довелось перенести на зеленых дорогах. Страшнее, чем оба нападения в Гардейле. Почему? Во-первых, потому, что там был всего лишь Хестеван, а здесь сам Канкредин. Но ведь в Гардейле она не знала, что нападавший на нее человек – слабый пожилой менестрель. Нет, проблема заключалась в том, что сейчас она находилась в своей родной эпохе. Здесь шла современная жизнь, и такие вещи, по всеобщему глубокому убеждению, просто не могли произойти. А хуже всего то, что она осталась одна. Друзей, которые помогали ей, уже почти двести лет не было на свете.
Именно тогда эта мысль и поразила ее в самое сердце. Они мертвы. Уже двести лет. Смешной домик во дворе, на который она смотрела сверху, был могилой Митта.
Печаль с почти слышным тяжелым грохотом обрушилась на нее, непреодолимая и беспредельная, как водопад Водяная Гора. И под ее натиском Маевен сорвалась с места, промчалась по галерее, взлетела по лестнице и оказалась в отцовской квартире. Там она сразу же кинулась в ванную и отвернула полностью оба крана. Но никакая вода не могла смыть печаль Маевен. Сев в ванну, девочка намыливала и терла тело, мыла голову, не задумываясь о том, что делает. Маевен снова перебирала в уме мельчайшие подробности путешествия из Аденмаута в Кернсбург. Она обнаружила, что помнит о Митте такие вещи, каких, если судить по поверхностным воспоминаниям, даже и не видела.
Вода уже совсем остыла, но девочка заметила это далеко не сразу, лишь почувствовав, что изрядно замерзла. Она вылезла, вытерлась и просушила волосы. К тому времени она уже дважды прокрутила все события и пошла по третьему кругу. Теперь Маевен даже время от времени смеялась, например, тому, как кольцо застряло у Митта на пальце. Печаль больше не нарастала, а превратилась в ровную неотступную боль, от которой непрерывно першило в горле и распирало грудь, как будто ее переполняло горе в большей степени, чем это вообще возможно. Волосы высохли и теперь окружили ее голову непокорным облаком. Они сделались на добрый дюйм длиннее. От тети Лисс это, конечно, не укрылось бы, зато папа – Маевен была уверена – не заметит такой мелкой перемены. И они вились крупными локонами, немного напоминая волосы Кеннорет, а может быть, Киалана или Канкредина. Поразмыслив, девочка надела самое лучшее платье. Нельзя подвести Митта, когда она лицом к лицу встретится с колдуном. В зеркале она выглядела очень д