но таилось в каждой тени еще до ее рождения. Что мать шептала его ей, пока она, Аэрин, была еще в утробе. Что отчаяние, от которого мать умерла, осталось привкусом этого имени у нее на языке. Агсдед, который по сравнению с Мауром, как Маур по сравнению с ее первым драконом. И первый дракон мог убить ее… а Маур убил ее, и жизнь, которую ей вернули, ей не принадлежит. Агсдед, ее родич. Брат ее матери.
Аэрин оцепенела. Даже новые чувства, пробудившиеся после погружения в озеро Грез и начала Лютова обучения, все отказались служить ей, и она застыла, подвешенная в великой пустоте, заключенная туда именем Агсдеда.
После долгого молчания Лют заговорил снова, будто сам с собой:
— Не думал, что твой келар станет так прятаться от тебя. Вероятно, это из-за вреда, который ты причинила себе и своему Дару, наевшись сарки. Наверное, твоя мать оказалась не в состоянии полностью защитить вынашиваемое дитя от столь близкой смерти. Я полагал, тебе известна хотя бы часть правды… полагал, пока не увидел, как ты вышла навстречу Мауру, вооруженная против Черного Дракона всего лишь простым человеческим мужеством и дурацкой верой в действенность третьеразрядного зелья вроде кенета. И тогда я не только понял, как ошибался на твой счет, но и осознал, что слишком поздно спасать тебя от боли, которую причинит тебе твоя простота. Я боялся, что без келара ты не переживешь той встречи. И оказался ужасно близок к правде.
Я был сильно занят, пока ты росла, а я считаю годы иначе, чем вы. И я не присматривал за тобой так, как следовало бы. Как я обещал твоей матери. И опять прошу прощения. Я часто чувствовал себя виноватым перед тобой и ничего не могу с этим поделать.
Я надеялся, ты вырастешь, зная о своем предназначении. Думал, то, что течет в твоих жилах, не оставит тебя в неведении. Полагал, ты распознаешь вещие сны, которые я посылал. Я многое представлял неправильно.
— Келар, может, и пытался мне что-то сказать, — бесцветным тоном произнесла Аэрин, — но как-то неразборчиво. Я, конечно, не сомневалась, что мне не суждено прожить жизнь, какую полагается прожить дочери Арлбета, но это и слепому было видно.
Лют взглянул на нее и увидел дядино имя, словно огненное клеймо, на лице подопечной.
— Если хочешь, — легко сказал он, — я лично отправлюсь с тобой в Город и столкну лбами Перлита и Галуни.
Аэрин попыталась улыбнуться:
— Я запомню это предложение.
— Пожалуйста. И запомни также, что я никогда не покидаю свою гору, поэтому представь, насколько виноватым я себя чувствую, раз предлагаю подобное.
Улыбка Аэрин исчезла.
— Я правда такая, какой была моя мама? — спросила она, как спрашивала Теку давным-давно.
Лют снова на нее посмотрел, и снова на языке теснилось множество возможных ответов.
— Ты очень похожа на нее, — произнес он наконец. — Но ты лучше.
18
Зима для Аэрин пролетела в один миг, несмотря на кошмары о человеке с глазами ярче драконьих, одетом в красный плащ. Снег растаял слишком быстро, и слишком быстро набухли на деревьях первые тугие почки, и первые бойкие лиловые ростки раздвинули сухую прошлогоднюю траву. В воздухе висел плотный, насыщенный аромат, и Аэрин продолжала видеть всякое в тенях краем глаза и слышать высокий смех, не зная, мерещится ей или нет. Порой, слыша или видя нечто подобное, она резко оборачивалась к Люту, который в этот момент нередко таращился в пустоту перед собой с рассеянной и глупой улыбкой на лице.
— Ты ведь на самом деле вовсе не одинок здесь наверху? — сказала она как-то раз и удивилась, ощутив нечто, подозрительно напомнившее ревность.
Лют перестал таращиться в пустоту и серьезно взглянул на ученицу:
— Нет. Но мои… друзья… очень застенчивы. Еще хуже, чем я.
— Все равно я скоро уеду, — сказала Аэрин. — И тогда они вернутся к тебе. Осталось недолго.
Лют ответил не сразу:
— Да. Не так уж долго.
Аэрин вытащила Талатово седло и прочее снаряжение, начистила все и смазала кожу маслом. По ее просьбе Лют выдал ей кусок плотного холста и узкие полоски кожи, и она соорудила простой нагрудник, ибо шейного ремня не хватало, чтобы надежно удерживать седло в прямом положении. А еще она сшила кожаный кошелек для драконьего камня, хранившегося у нее под уголком матраса, и повесила его на шею на шнурке. Она часами терла Талата скребницей, и зимняя шерсть поднималась вокруг них облаками, а Талат корчил ужасные рожи от наслаждения и благодарности.
Однажды в вечерних сумерках Аэрин вошла в серый зал, оставляя мокрые следы, поскольку перед этим смыла с себя изрядное количество белой шерсти и пыли в купальной. В зале был Лют, он разворачивал сверток с мечом. Ткань была черная и ветхая, словно от непомерной старости, но ножны сияли белым серебром, а вставленный в рукоять большой драгоценный камень пылал огнем.
— О-о-о, — выдохнула Аэрин, подходя сзади.
Лют обернулся и улыбнулся ей и, держа ножны лоскутом рваной черной ткани, протянул ей рукоять. Аэрин ухватила ее без колебаний и почувствовала, как гладкая, будто стекло, рукоять легла ей в руку, точно влитая. Она вытянула клинок из ножен, и тот на мгновение вспыхнул, пронзив светом самые дальние тени во всегда сумрачном Лютовом зале, и послышалось эхо громового раската, оглушившего и рыжую женщину, и высокого белокурого мужчину. Однако ни та ни другой ничего не слышали. А затем в руках у нее снова был просто меч, слегка поблескивающий в свете очага, с большим синим камнем в навершии рукояти.
— Да, как я и думал, он для тебя, — сказал Лют. — Гориоло обещал, что я пойму, когда придет время. Забавно, ведь я не вспоминал о нем раньше. Лучшего союзника против Агсдеда не найти.
— Что… кто он такой? — спросила Аэрин, держа меч кончиком кверху, отблески пламени сбегали как вода по всей длине клинка.
— Его зовут Гонтуран, — ответил Лют. — Я… э-э… нашел его очень давно в своих странствиях… на востоке. До того как поселился здесь. Хотя, думаю, это скорее он меня позвал. Ни с того ни с сего меня вдруг охватило непреодолимое желание срочно отправиться в путешествие на восток. А я никогда не любил странствовать.
— Позвал тебя? — Аэрин готова была поверить, что этот меч способен выкинуть еще и не такой фокус — скажем, прыгнуть выше луны, превратиться в колесницу, разговаривать пророческими загадками…
— Это долгая история, — попытался уклониться Лют.
Аэрин на миг прекратила рассматривать меч, чтобы метнуть на мага раздраженный взгляд.
— Когда-нибудь я тебе всю ее расскажу, — произнес Лют, но убедительности в его голосе недоставало.
— Я уезжаю в следующее новолуние, — негромко сказала Аэрин.
— Да, — отозвался Лют так тихо, что она не услышала его, а лишь догадалась о его согласии.
И Гонтуран, как шелк, скользнул в свои ножны. Повисло молчание, оба прятали глаза.
Наконец Аэрин весело сказала:
— Как же хорошо иметь меч. Свой-то я оставила в Городе, ибо он присягал королю и королевскому делу. Хотя, знай Арлбет про Агсдеда, ему пришлось бы признать, что Агсдед — королевское дело.
— Пришлось бы, — отозвался Лют. — Но он никогда бы не признал его твоим делом, даже если б знал историю с начала и до конца. Арлбет достойный человек, но… гм… традиционный. Ничего, зато с тобой отправляется Гонтуран, а Гонтуран лучше целого отряда дамарской конницы.
— И прокормить проще, — заметила Аэрин.
— Тебе надо на север, — сказал Лют. — На север и на восток. Думаю, дорогу ты найдешь.
Талат стоял неподвижно, пока Аэрин привязывала сзади к седлу последние свертки, но уши его трепетали в нетерпении. Приятно было пожить у вас, как бы говорили они, и мы с удовольствием когда-нибудь вернемся, но сейчас пора в путь.
Аэрин в последний раз подтянула подпругу и повернулась к Люту. Маг стоял у одной из колонн, окружавших двор перед домом. Аэрин старательно смотрела на открытый ворот его туники, лишь бы не видеть, как танцует в его волосах юное весеннее солнце. Но обнаружила, что следит за торопливо пульсирующей жилкой в ямке над ключицей, поэтому переместила внимание на левое плечо.
— До свидания, — сказала Аэрин. — Спасибо. Вот.
Пока она цеплялась взглядом за его плечо, он протянул руку и ухватил ее за подбородок. Слишком занятая стараниями ни о чем не думать, Аэрин не успела отпрянуть. Рука надавила вверх, ее шея неохотно отклонилась назад, но глаза отказывались подниматься выше такого близкого подбородка.
— Ау, — позвал Лют. — Это я, забыла? И пока ты не покинешь мою гору, не смей притворяться, будто меня не существует.
Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом, синие глаза улыбались дымчато-зеленым.
Он уронил руку и легко сказал:
— Что ж, будь по-твоему. Меня не существует.
Она уже отвернулась, но на этих словах повернулась обратно, и руки его сомкнулись вокруг нее, и так они стояли, а солнце освещало две неподвижные человеческие фигуры и одного нетерпеливого жеребца.
Наконец Аэрин высвободилась, плюхнулась животом поперек седла и торопливо закинула назад ногу, попутно подтыкая носком сапога скатку. Талат всхрапнул.
— Возвращайся ко мне, — произнес у нее за спиной Лют.
— Вернусь, — ответила она Талатовым ушам, и в следующий миг конь уже торопливо трусил вниз по тропинке.
В последний раз мелькнул случайный синий отблеск от рукояти меча и пропал.
Казалось, весна идет по земле вместе с ними; куда бы они ни пришли, природа просыпалась, словно маленькие круглые Талатовы копыта высекали зелень прямо из земли. Будто последние белые волоски его зимней шерсти, падая на землю, творили вокруг волшебство. На ночь они останавливались под деревьями, окутанными дымкой едва проклюнувшейся листвы, а по утрам их встречали развернувшиеся и напоенные соком листья. Даже трава, на которой лежала Аэрин, за ночь становилась гуще. Талат, казалось, молодел с каждым днем, сверкая на солнце свежей белизной, и неутомимо трусил милю за милей. А за ними следовали птицы, листья раскрывались для них, а цветы источали свои ароматы. Аэрин не могла надивиться и не верила своим глазам. А потом снова верила. Но, судя по солнцу, они неуклонно двигались на север, а твердая сталь Гонтурана под рукой напоминала, почему они движутся туда.