Когда они достигли Королевской дороги, стало легче. Каждый толчок требовал чуть меньше усилий, каждый перекат совершался чуть быстрее, а грохот с каждым разом становился чуть громче. Потом череп почти покатился, Тору с Аэрин оставалось только подталкивать его. У Аэрин оба плеча под туникой едва не отваливались, а на подбородке, там, где один из ушных шипов дракона задел ее, краснела длинная неглубокая царапина да смутно дергал старый порез на ладони от лезвия Гонтурана.
А у самых Городских ворот громадная голова вдруг стремительно покатилась вперед, так что нечего было и думать догнать ее. И причиной тому был не уклон, лишь чуть более крутой, чем прежде, — настал последний миг Черного Дракона. Он понесся вниз по дороге, и Аэрин услыхала его прощальный крик, исполненный злобного ликования.
— Разойдись! — крикнула она одновременно с Тором, который заорал: — Берегись!
Еще когда только распахнулась дверь сокровищницы, дурное дыхание Маура накрыло собравшихся перед воротами, и большинство припало к земле там, где их застал ужасный ветер. С тех пор ветер утих, но измученные люди так и не смогли стряхнуть с себя навеянную черепом тоску, которая придавила их к земле, лишив сил двигаться. И лишь отчаянная настойчивость в голосах Тора и Аэрин заставила их пошевелиться и оглянуться.
Череп дракона вкатился прямо в костер, дымящиеся ветки полетели во все стороны, а угли расплескались, как вода. Несколько человек вскрикнули от внезапной боли, но серьезно никто не пострадал, — к счастью, костер почти угас, у раздавленных смрадом из сокровищницы людей не было сил его поддерживать. Голова прокатилась дальше, врезалась в один из упавших монолитов, расколов его, а затем черный череп с грохотом исчез в ночи. Грохот породил эхо, словно где-то в горах сошла лавина, и вытряхнутые из оцепенения дамарцы в страхе озирались, не понимая, куда бежать. Но Горы не падали, а грохот все нарастал, пока люди не зажали уши руками. Тор с Аэрин, обнявшись, упали на колени посреди дороги. Грохот перерос в рев, с поля битвы налетел внезапный шквал и принес дыхание смерти. Но запах тления улетучился, и его место занял горячий, сухой, резкий аромат, неведомый в зеленых холмах восточного Дамара.
Тор поднял голову с плеча Аэрин и удивленно произнес:
— Пустыня. Так пахнет в западной пустыне.
И ветер принес мелкие колючие частицы, похожие на песок.
Шквал пронесся, все стихло, и люди начали перешептываться. Однако даже сиявший на небе месяц не сумел разогнать густые тени, висевшие над полем боя. Снова развели костер, небольшой — почему-то никому не хотелось уходить далеко в поисках топлива. Обработали друг другу ожоги, тяжелых не оказалось. Согнали обратно лошадей, слишком усталых, чтобы удрать далеко, даже в панике.
Аэрин с Тором медленно поднялись и подошли к огню. Их с радостью приветствовало изрядно поредевшее после боя пушистое войско Аэрин.
Она, прищурившись, оглядела Тора и спросила:
— Куда ты дел Корону?
Тот сначала не понял, а потом смущенно ответил:
— Оставил в сокровищнице. Не такое уж плохое место. Все равно ей в основном предстоит лежать там.
Аэрин ощутила странную щекотку в горле. И с удивлением поняла, что смеется.
24
Аэрин проснулась спустя два дня в отцовском замке — теперь замке Тора. Разбудила ее попытка перевернуться. Боль в натруженных и истерзанных мышцах наконец победила усталость, и первая сол со стоном открыла глаза. По ту сторону полога тут же что-то зашуршало, складки раздвинулись, и внутрь хлынул дневной свет. Аэрин с минуту не могла сообразить, где находится. Первым делом она подумала о возможной опасности и машинально принялась нашаривать рукоять Гонтурана. Вместо этого пальцы погрузились в густой меховой воротник, и длинный язык лизнул ее руку.
Аэрин попыталась сесть, и голос, прилагавшийся к рукам, только что раздвинувшим занавеси, судорожно выдохнул:
— Ох, госпожа…
Аэрин сначала узнала Теку, потом сообразила, где находится, и тут Тека наклонилась, зарылась лицом в постель и всхлипнула.
— Тека! — воскликнула Аэрин, напуганная слезами нянюшки.
— Госпожа моя, я думала, никогда больше тебя не увижу, — пробормотала та, не поднимая лица. Но когда Аэрин бережно погладила ее по плечу и по блестящим черным с проседью волосам, Тека села на корточки, шмыгнула носом и сказала: — Ну, я вижу тебя снова и видела тебя снова вот уже два с половиной дня, и мне очень стыдно за свою глупость. А теперь тебе нужны еда и ванна.
— Два с половиной дня? — переспросила Аэрин.
— Два с половиной дня. Тор-сола еще не проснулся.
Аэрин улыбнулась:
— И разумеется, ты все это время просидела в том кресле. — Она кивком указала на деревянное кресло с высокой спинкой и подушками под спину и шею и мягкой скамеечкой для ног и столик с аккуратно разложенными на нем швейными принадлежностями.
Тека сердито округлила глаза — она всегда так делала, когда заставала маленькую Аэрин за какой-нибудь шалостью, и Аэрин эта ее гримаса в те дни ужасно пугала.
— Разумеется. Что сначала, есть или мыться?
Аэрин задумалась. Больно было даже шевелить языком, открывать и закрывать рот во время разговора и улыбаться.
— Сначала очень горячий маллак и очень горячая ванна, а потом еда. — За спиной у нее завозились, и через плечо сунулась длинная узкая морда. — И ей тоже еды. Ванну она может пропустить. А где остальные?
Тека нахмурилась:
— Лежат, где им вздумается. Мне удалось загнать их всех в твои покои и задний коридор. Они перепугали всех слуг и большую часть придворных. Но уходить не желают… и, ну, я, конечно, признаю, что мы у них в долгу и преданность достойна восхищения даже в бессловесных тварях, но, — добавила она со сдержанным гневом, — я не одобряю, когда животные делят постель со своей сол.
Предводительница йеригов широко зевнула, и тут из еще затененного пологом угла постели поднялась черная тень, потянулась и стекла с кровати на пол. Кот потерся сзади о ноги Теки и заурчал, и, к восторгу Аэрин, шею и лицо Теки залил румянец.
— Рада, что не все в замке отца боятся моих друзей, — улыбнулась Аэрин.
— Не все, госпожа, — негромко ответила няня.
Кошачий вождь высунул голову из-за Теки и тайком улыбнулся Аэрин, а та сказала:
— Знаете, мои дикие друзья, если вы решили перебраться ко мне насовсем, вам придется обзавестись именами. Если вы живете в доме, значит вы домашние, а если вы домашние, значит вам положено имя.
Предводительница йеригов лизнула ее в ухо.
Аэрин принялась выбираться из постели, дело шло медленно и мучительно. Казалось, она уже никогда не сможет двигаться свободно.
— Я помогу тебе, госпожа, — охнула Тека, когда Аэрин коснулась пятками пола и невольно зашипела.
Тека похудела с тех пор, как Аэрин последний раз видела ее, и когда няня протянула ей руку, первая сол заметила длинную повязку на предплечье под рукавом. Она резко подняла глаза и снова посмотрела Теке в лицо.
— Разве обязательно звать меня госпожой? — спросила она недовольно. — Ты никогда так не делала.
Тека странно посмотрела на нее.
— Я это прекрасно знаю, — ответила она. — Если ты встала, пойду займусь твоей ванной.
Горячая вода прогнала глубинную боль, но от воды едва не полопались волдыри и Аэрин вместе с ними. Она выстлала ванну двумя или тремя полотенцами, чтобы хоть лежать было мягко, и только после трех чашек очень крепкого маллака осмелилась вылезти из воды. Тека уложила ее на мягкую скамью и выгнала еще некоторое количество болезненности с помощью массажа и какой-то вязкой мази (которая, разумеется, сильно пахла травами), действовавшей на волдыри еще хуже, чем кипяток. Аэрин вскрикнула.
— Тихо! — безжалостно прикрикнула няня.
Под конец она нанесла шелковистый бледный бальзам, и он почти исправил то, что натворила мазь, о чем Аэрин тут же и сообщила.
— Твои приключения не сделали тебя более вежливой, Аэрин-сол.
— Ну, на это ты вряд ли надеялась, — отозвалась она, влезая в сорочку, разложенную для нее няней.
— Да уж, — признала Тека и поджала губы, пряча улыбку.
Аэрин повернулась за туникой.
— Ну зачем полностью одеваться к завтраку? — поморщилась она.
Туника была незнакомая, синяя и тяжелая, с множеством вплетенных в нее золотых нитей.
— Уже хорошо за полдень, — пресекла споры Тека. — Тор-сола просил тебя оказать ему честь и разделить с ним ранний ужин.
Аэрин, кряхтя, влезла в тунику… и снова крякнула.
— Значит, он проснулся.
— Надо понимать, да. А с волосами твоими ничего не поделать.
Аэрин ухмыльнулась и тряхнула головой, так что отросшие почти до плеч волосы хлестнули ее кончиками по щекам.
— Вообще ничего. Похоже, они не хотят расти.
Тор выглядел в точности так, как чувствовала себя Аэрин: изможденным, но отдохнувшим. Она решила показать, что признает торжественность случая, и взяла с собой Гонтурана, но перевязь с излишней настойчивостью напомнила ей об отдельных волдырях, и она с радостью повесила ее на высокую спинку кресла. Тор тут же подошел к Аэрин и обнял, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.
Затем он отодвинулся от нее лишь на длину руки и окинул взглядом.
— Я… — Он осекся и уронил руки, обошел комнату, вернулся с видом человека, набравшегося мужества для отчаянного шага, и произнес: — Завтра меня делают королем. Понимаешь, вроде как считается, что я уже, но существует церемония. — Голос его затих.
— Да, я знаю, — мягко сказала Аэрин. — Разумеется, ты король. Именно этого хотел мой… этого хотел Арлбет. Мы оба это знаем. И, — произнести это оказалось лишь чуточку труднее, — этого хочет народ.
Тор яростно на нее уставился:
— Королевой должна быть ты. Мы оба это знаем. Ты возвратила Корону. Тем самым ты завоевала право ее носить. Теперь они не могут в тебе сомневаться. Арлбет согласился бы. Ты выиграла войну за них.
Аэрин покачала головой.
— Боги, даруйте мне терпение! — воскликнул Тор. — Ты правда выиграла войну. Прекрати упираться.