– Меня зовут Морра, я главная на кухне, – представилась женщина, вернув Веронику к реальности. – А ты кто будешь?
Когда Морра заговорила, щупальца ее магии вернулись – настойчивые и сильные. Вероника с трудом удержалась от того, чтобы закрыться, убедив себя, что тайник выдержит.
Тенемагия вскрывает лишь то, что человек думает и чувствует прямо сейчас… То, о чем Вероника думать отказывалась, Морре не прочесть. Тенемагу открывается поверхность разума – то, чем он занят. Вот почему Морра не просто прощупывала мысли Вероники, но и задавала вопросы.
– Ник, – прошептала Вероника, едва разжимая губы.
Пока Морра видит то, что ищет, обмана она не заподозрит. Вероника – и есть Ник. Она прочувствовала всю правду своих слов, а то, что Ник – сокращенное от Вероника, неважно.
Удовлетворенная, Морра отступила.
– Сколько тебе лет? Двенадцать? Тринадцать? – спросила она.
– Шестнадцать, – возмутилась Вероника. Она привыкла, что люди считают ее младше настоящего возраста, и у нее вошло в привычку быстро – и немного обиженно – поправлять их. Однако сейчас она пожалела о несдержанности: мальчиком притворяться проще, чем юношей.
Подмастерье, стоявший в углу, недоверчиво фыркнул, чем подтвердил ее мысли.
– Откуда ты, Ник? – спросила Морра, не обращая на парня внимания.
– С низовий горы, госпожа. Из окрестностей Вайле. – Опять-таки полуправда, пускай даже полная правда – в том, что родилась Вероника в долине, в Аура-Нове. Мысли об этом она тоже спрятала. Чутье подсказывало, что одно только упоминание о долине и империи все разрушит.
– Тогда откуда у тебя пирейский выговор?
Вероника тяжело сглотнула:
– Я…
– У пирейцев с низовий акцент напевный, – задумчиво продолжала Морра, – а еще они гласные тянут. Очень заметно. Да, сейчас в Пире все больше приезжих: торговцы, путники, беженцы… лазутчики.
Вероника сжала кулаки. У майоры был резкий выговор уроженки Теснины, и годы обучения у наездников этого не исправили. Вал заставляла сестренку говорить правильно: как знатные граждане империи, без акцента, не используя диалектов, – но Вероника и подумать не могла, что это когда-нибудь выдаст ее. У нее была готова сотня отговорок, однако она решила, что надуманное объяснение вызовет больше недоверия, нежели правда.
– Меня растила бабушка, а она училась в Аура-Нове. – Читать-писать ее и правда учила майора, а вот правильные произношение и грамматику силой прививала сестра, исправляя, как думала, огрехи старой воспитательницы.
– Она еще жива, твоя бабушка?
– Нет, – чуть дрогнувшим голосом ответила Вероника.
– А еще родные есть?
Вероника подавила растущую волну эмоций:
– Только сестра.
– А, да, сестрица. Берик предупреждал, что вы необычайно похожи… Двойняшки?
– Нет, – осторожно ответила Вероника, стараясь затереть воспоминания о Вал, чтобы не выдать ее лица или подлинных к ней чувств. Скажи она, что они и правда двойняшки, это объяснило бы сходство с той девочкой, что обратилась к Берику в Вайле. Но зачем врать без нужды? По крайней мере сейчас: если потом вдруг в мыслях Вероники всплывет лицо Вал, это не будет противоречить ее истории. – Год назад расстались.
– И эта сестра… Она сказала тебе идти сюда? Почему?
– Она подслушала мастера Берика, когда тот говорил на древнепирейском, и…
– Это невозможно, – выпалил подмастерье. Он выступил вперед и обвиняюще ткнул в ее сторону пальцем. – Откуда деревенской девчонке из Вайле знать древнепирейский? На нем не говорили со времен Мудрого правления, а сегодня его преподают только в имперских школах. Или частные учителя в благородных домах.
До чего же им владело отчаяние: из кожи вон лезет, лишь бы доказать, что пленник опасен и коварен, лишь бы оправдать свой проступок. Веронике стал жаль его, но если кому этот допрос и принесет оправдание, то только ей.
– Меня обучала майора, а она училась в Аура-Нове, – невыразительно напомнила Вероника, назвав бабушку по-пирейски, чтобы доказать свою правоту. Большинство пирейцев и правда владело всего горсткой слов на древнем мертвом языке. Его изучали только жрецы Мори, богини знания и памяти, чтобы понимать древние тексты, да аристократия империи – для всестороннего образования. Наездники тоже им пользовались, и многие военные термины, методики тренировки и тайные языки общения без пирейского было не понять.
– Тристан, – тихо, с угрозой произнес коммандер, и парнишка, как ошпаренный, отошел от стола.
– Что тебе передала сестра? – продолжила Морра, когда коммандер кивнул ей.
– Она слышала, как упоминали Укротителей фениксов. Когда она обратилась к стюарду, тот принялся все отрицать, но признался, что если и вербует рекрутов, то только мальчиков. Вот сестра и решила, что мне повезет больше.
– Пара фраз, и ты уже пустился в такой дальний путь.
– У нас с сестрой почти ничего нет, – совершенно искренне проговорила Вероника. – Я хочу стать наездником. Всегда хотел. Меня больше ничто не волнует.
Сглотнув, Вероника потупила взгляд, чтобы не смотреть в глаза Морре и взять себя в руки. Мысль о Ксепире билась о стены тайника, стремясь на волю, но если рассказать про феникса, придется раскрыть и историю его кончины. А кто в здравом уме доверит феникса девчонке, позволившей сестре убить питомца?
– Почти ничего, если не считать кинжала из ферросской стали? – снова встрял Тристан, не в силах держать себя в руках.
– Я его нашел, – сказала Вероника, еще тверже, чем ответила тогда коммандеру. Напор Тристана разозлил ее, однако добравшись до сути допроса, Вероника успокоилась. Она, может, и врет кое о чем, но она – не лазутчик. Вероника сосредоточилась: представила кинжал лежащим на земле, заставив себя не думать, что земля – это пол хижины, затем отрезала образы Вал и солдата, и все, что предшествовало встрече с ним.
– Он лжет, – заявил Тристан, глядя то на Морру, то на коммандера. Говорил он зло, давая понять, как относится к лжецам. – Это армейский кинжал. Посмотрите на набалдашник, там личный номер солдата.
Вероника нахмурилась, глядя на лежавший на столе кинжал. На рукояти и правда были выбиты цифры.
– Не мог он его просто найти. Скорее всего стащил. Кинжал, поди, стоит дороже его халупы.
На последних словах он отвернулся – видимо, осознал, насколько они холодны, безразличны и… правдивы.
– Да, дороже, – дрожащим голосом, глядя на кинжал, подтвердила Вероника. – Я мог бы продать его и получить столько золота или еды, что мне и сестре хватило бы на месяц-другой. Но я оставил его и понадеялся, что мне хватит оплатить себе место тут. Как видно, ошибся.
Вероника сейчас преувеличивала и сгущала краски, но ей нужна была поддержка.
В глазах Морры и коммандера она увидела жалость, а во взгляде Тристана – поразительно! – вину. Веронике претило притворяться слабой и уязвимой, но игра помогла ей.
Так пусть ее жалеют. Пусть верят в маленькую ложь и большую правду. Пусть этого хватит.
– Забываешься, Тристан, – низким, разочарованным тоном упрекнула парня Морра. – Забываешь свои корни.
– Оставь нас, – приказал Тристану коммандер. В отличие от Морры, он порицания не смягчал.
Тристан дернулся и хотел было возразить, но поборол себя.
– Да, коммандер, – процедил он сквозь стиснутые зубы. И вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Настроение в помещении сразу переменилось. Морра покинула разум Вероники, переглянулась с Кассианом, и у Вероники возникло ощущение, что испытание она прошла.
– Благодарю, Морра, – произнес наконец коммандер.
Морра кивнула Веронике и вышла через ту же дверь, что и Тристан. Коммандер вернулся на прежнее место за столом.
– Когда я был мальчиком, – начал он, устраиваясь поудобнее, – наездничество передавалось у нас в роду по наследству, как и титул с землями. – Веронику поразила резкая смена темы, но она постаралась слушать внимательно. – Я служил много лет, и цель была ясна: охранять империю и защищать ее граждан. Однако, – коммандер вздохнул, – Война крови исковеркала наш долг до неузнаваемости. Я дожил до того момента, когда наездники из королевского военного ордена превратились в мятежников, в нечто вроде личной гвардии. Под рукой Авалькиры Эшфайр мы стали служить ее личной воле: ее амбициям, ее целям и больше ничьим. После ее смерти многие из нас с трудом искали себе место в новом мире. С тех пор я осознал, что наша миссия, наша цель не может быть волей одного человека, одной страны или даже провинции. Это должна быть служба всем людям, но в особенности – нашим братьям-анимагам. Мы едины, но объединяет нас не политика, не история и не культура, а магия. Мы всюду, и вместе с тем у нас нет своего угла. Для нас нигде не безопасно, нет места, которое мы назвали бы домом. Я стремлюсь это исправить, и Гнездо Азурека – начало.
Сердце Вероники запело. Коммандер прав: тех наездников, что почти двести лет служили империи, больше нет, и сегодня им нужно объединиться во имя новой цели.
– И все же, – продолжал коммандер, – мы слабы, приходится быть осторожными. Надо наращивать силы медленно и осторожно. Вначале были только мы с Бериком: в войну мы летали бок о бок, а после я знал, где он укрылся. Прошло много лет, прежде чем мы нашли Фэллона, юного наездника, которому еще только предстояло увидеть битву, а наткнулись мы на него почти случайно. Не сомневаюсь, в империи и за ее пределами скрывается еще много наездников, однако нельзя рисковать, привлекая внимание к себе и к ним. Нельзя искать их вслепую. Империя не должна узнать, что на горе Пирмонт собираются Укротители. До Пиры ей, может, дела нет, а вот нас она уничтожить захочет.
– Но я… я бы ни за что… – смущенно начала Вероника. Она-то думала, что ее уже оправдали.
Коммандер отмахнулся:
– Я лишь хочу сказать, что вербовка – дело непростое. Наделенных даром анимагии много. Мало тех, кто может позволить себе обучение. Растить, кормить и воспитывать фениксов очень дорого, Ник, и оплачиваю расходы я сам. И это не считая огнеупорных седел и упряжи, брони и оружия. Мне приходится кормить стражу и слуг, платить им жалованье, строить и чинить крепость, а казна моя – уже не та, что прежде. – Он взял с середины стола кинжал, повертел в руках и вернул Веронике. – Фениксы очень редки и ценны для нас, мы не можем позволить им связываться узами с бедными деревенскими пареньками, которые потом не смогут оплатить учебу. Соболезную.