дает наибольшим боевым опытом, наибольшим богатством и лидерскими качествами. Те, кто бился с ним бок о бок, уважают его как предводителя, и среди нас равного ему просто нет. Хотя, – тут она подмигнула Веронике и тихонько добавила: – придет день, и юный Тристан вступит в силу.
Вот уж кому-кому, а Тристану силы было не занимать. Веронике он казался копией отца, но Морра, похоже, видела в нем другого человека. В конце концов, она была тенемагом и заглядывала глубже остальных.
Следующим вечером Вероника прохаживалась у полосы препятствий, дожидаясь Тристана. Утром, выполняя упражнение, он даже не взглянул на нее. Проходя полосу, ее совету не следовал: давил на животных, истощая силы. Остаток дня прошел быстро – как всегда, когда чего-то страшишься.
Весь день в голове у Вероники вертелось сказанное Моррой. Интересно, а что Тристан думает о героическом самопожертвовании матери? Считает храброй или винит в изгнании семьи? Станет ли он со временем таким же предводителем, как она: самоотверженным защитником своего народа, – или уподобится отцу, который отчаянно цеплялся за положение в долине?
А какой станет сама Вероника? За свою жизнь она слышала сотни историй о наездниках, об Авалькире Эшфайр и ее подвигах – один удивительней другого. В одиннадцать лет Авалькира стала самой юной победительницей на играх в честь летнего солнцестояния: обошла всех одновременно в умении летать и искусстве стрельбы из лука. В двенадцать уже возглавляла дозор.
На встречах с придворными и на заседаниях совета Авалькира настаивала, чтобы они с сестрой сидели по правую руку от короля – там, где обычно полагалось быть королеве, а мачеху оттеснила на левую, куда менее почетную сторону.
После смерти отца, когда мачеха попыталась захватить трон, Авалькира наводнила совет своими союзниками, угрозами вытеснив многих наперсников регентши и предупреждая любые поползновения будущей королевы.
Авалькиру не сломило даже Стельское восстание – крупнейший конфликт до Войны крови. Она выиграла битву, взяв с собой лишь половину рекомендованного войска, сказав, что не желает оставлять Аура-Нову беззащитной перед кознями мачехи, и даже приволокла на поле боя Феронию – чтобы мачеха не восстановила сестру против Авалькиры, не использовала в своих кознях.
А уж когда выяснилось, что короля отравила супруга, королева-регент, Авалькира позаботилась о правосудии.
– Как же она воздала королеве, майора? – спросила как-то поздней ночью Вероника у бабушки, слушая эту историю. Они сидели, как обычно, у огня: Вероника лежала, свернувшись калачиком на куче матрасов и подушек, служивших ей и Вал постелью, а майора устроилась рядом, на старом колченогом стуле.
– Как та и заслуживала, ксе Ника, – ответила Вал, юркнув к ней под одеяло. – Ей что, надо было сохранить жизнь коварной мачехе и поместить ее в уютную камеру, откуда та устроила бы смуту? Разве можно доверять суду трусливых политиков, преследующих собственные интересы? Око за око. Смерть была единственным достойным наказанием.
– А как же Ферония? Разве Авалькира не любила сестру? Как могла убить ее мать? – Вероника успела заметить, как Вал и майора украдкой переглянулись у нее над головой.
– Не все так просто, – ответила бабушка. – Любовь и политика – как вода и масло, не смешиваются. То, что было хорошо для империи и притязаний на трон Авалькиры, не обязательно подходило ее сестре.
– Так она предпочла любви политику?
Вал раздраженно зарычала:
– Авалькира не могла оставить безнаказанным цареубийство. Вероника, люди уважают силу. Она была наследницей престола, а долг требовал воздать за убийство отца.
Однако то решение привело к расколу: сестры, которые всегда сражались вместе против воли совета и махинаций губернаторов, наконец разошлись.
Позднее майора объяснила, что Авалькира надеялась получить поддержку в борьбе за трон, но добилась обратного. Народ счел ее жестокой и безжалостной, и вся любовь досталась Феронии. Сестры перестали разговаривать, а Авалькира даже не пришла на похороны королевы.
И хотя Авалькира так и не созналась в убийстве мачехи, она стала главным подозреваемым. Спасаясь от суда, бежала в Пиру и там стала подстрекать провинцию к тому, чтобы отделиться от империи. Подписывала договоры, перекраивала карты, и Пира вновь сделалась независимой. Пока Авалькиры не было, Феронию так и не короновали – она еще не вошла в пору зрелости, но от ее имени страной правил совет. Так Ферония заслужила прозвание Королевы совета.
Услышав рассказ Морры о себе и об Оланне, Вероника пересмотрела все, что знала о Войне крови. Она-то представляла себе Авалькиру Эшфайр героиней, которая ушла в сиянии славы. И сама война, оказалось, состояла не из одного и не двух крупных событий; важных, пусть и не таких больших моментов были десятки, и случились они благодаря Морре и Оланне, продолжавшим биться, даже когда их дело терпело крах. Внезапно великие свершения Авалькиры Эшфайр показались Веронике поспешными и глупыми поступками: она не просто бежала от суда и укрылась в Пире. Она бросила народ, оставив без защиты тысячи сторонников и невинных анимагов. Это ведь из-за нее многих приговорили отбывать повинность, бросили в темницы и даже казнили, а восстанавливать справедливость остались Морра, Оланна и подобные им.
Способов сражаться много… Были огненные битвы и козни при дворе, но были и отчаянные спасения и самопожертвование.
Вероника вспомнила повинника, которого много недель назад видела у хижины. Как осветилось его лицо при виде Ксепиры, при виде нее самой – анимага вроде него, только на свободе. Вероника вспомнила слова коммандера Кассиана: о новой цели наездников, о том, что надо создать мир, в котором их народ сможет жить в безопасности.
Раньше Вероника видела Укротителей просто воинами, которые только и делают, что летают, осыпая полыхающее поле битвы стрелами. Но теперь представление о них сменилось. Она воображала себя наездницей, защищающей повозки с анимагами, детьми, стариками и прочими – людьми вроде нее, потерянными и напуганными, лишившимися дома. По коже побежали мурашки. За такое стоит сражаться.
Задумавшись, она не заметила, как подошел Тристан. За спиной у него висели лук и стрелы, а мягкие каштановые волосы развевались на легком вечернем ветру. Вероника подошла к Вихрю – проверить, правильно ли он оседлан. Уже третий раз за вечер.
Тристан вновь не обратил на нее никакого внимания. Он молча вскочил в седло. Держался по-прежнему скованно и угрюмо, но уже не злился, как вчера вечером или даже сегодняшним утром. Как будто остыл.
Ткнув Вихря в бока коленями и отдав ему безмолвный приказ, Тристан развернул коня и призвал голубя на плечо, а пса – следовать за Вихрем. Когда он готовил лук и подъезжал к началу полосы, Вероника услышала, как вдалеке хлопают огромные крылья – значит, приближался Рекс.
Вероника ждала, пока Тристан приступит к упражнению, твердо вознамерившись не встревать и не спорить. Правда, надолго ее не хватило. Почему Тристан не начинает? Может, что-то не так с ним? Или с Вихрем?
– Вы что… – начала было Вероника, приближаясь к Тристану, но он перебил ее:
– Прости, – выпалил он, глядя прямо перед собой.
– Что? – недоуменно спросила Вероника.
Тристан со вздохом взглянул на нее сверху вниз:
– Я говорю: прости. Ты… ты ни в чем не виноват. Это я виноват, что поднял тревогу, увидев тебя на склоне горы. Я виноват, что завалил упражнение на полосе препятствий. Я бы на твоем месте поступал точно так же, как ты. По крайней мере, надеюсь, что поступал бы так же. Может, просто… забудем?
Вероника пораженно молчала. Выросшая с Вал, она совсем не привыкла к тому, чтобы перед ней извинялись. Вот и сейчас она только и смогла, что заставить себя кивнуть. Тристан кивнул в ответ и, откашлявшись, начал упражнение – сперва все так же скованно, но постепенно возвращаясь к привычному образу крутого наездника.
Вероника сунула руку в карман. Отстриженные косички и украшения она сплела в нечто вроде браслета и с тех пор носила с собой как талисман. Она частенько теребила его, прямо как сейчас – поглаживая знакомые шарики бусин и наблюдая издалека за Тристаном.
С самой их встречи он не проявлял ничего, кроме злобы, подлости и высокомерия.
И глядя на юношу, который спокойно извинился перед ней, Вероника не могла поверить, что это – один и тот же человек. Да, на него здорово давили, и коммандер, с его слов, очень напоминал Вал. Отец явно собирался проучить Тристана и втянул в это дело Веронику.
Сейчас же Тристан не просто сожалел о том, как вел себя прежде, – он сам переменился.
– Ник? – нерешительно позвал он издалека.
Вероника подбежала кнему:
– Да, подмастерье?
Она словно задела его за живое. Он было нахмурился, а потом откашлялся и произнес:
– Зови меня Тристан.
– О, – только и ответила Вероника. Да что это с ним?
Тристан тяжело вздохнул:
– Ты не мог бы… Снова провернуть тот трюк? С палкой.
Это что, проверка какая-то?
– Хочешь, чтобы я снова отвлек на себя животных?
– Если мне надо пройти это, – он окинул жестом руки поле, – дополнительное упражнение, то отчего бы не нагрузить себя. Мы оба знаем, что мне под силу пройти полосу, но смысл не в этом. Главное – сохранять спокойствие, что бы ни происходило, держать под контролем сразу нескольких животных, не теряя сосредоточенности и не ослабляя хватки. Прежде ты, может, и выставил меня на посмешище нечаянно, но вчера вечером ты выставил меня дураком намеренно. А я не люблю, когда меня подставляют, хоть в какой ситуации.
Вероника нахмурилась.
– А я-то думал, ты это все хочешь забыть, – осторожно напомнила она.
– Не в том дело. Я… – Он сделался еще мрачнее. – Я – не мой отец. Не хочу становиться похожим на него. Не стану пытаться унизить тебя в ответ или что-то доказывать. Я говорю совершенно серьезно.
Вероника кивнула, уяснив, наконец, в чем дело. Тристан – вовсе не интриган. Он искренне выражает себя, в его словах нет скрытого смысла. В день, когда он поймал ее, он был разгневан, в отчаянии; злоба в его глазах и словах, споры – все это шло от души. Вчера его унизили, вот почему он на нее накинулся. А сейчас предлагает начать все заново, просит прощения и помощи. Редко Вероника встречала таких честных людей.