– И это говорит девчонка, которая убежала из Хейхолта против воли отца, потом из Наглимунда, бросив вызов дяде, а затем из нашего лагеря, ослушавшись всех – в том числе и меня.
– Ты не пытался меня остановить, врун несчастный, ты последовал за мной.
– Я хотел тебя защитить. Даже тогда… – Выражение его лица неожиданно изменилось, и морщины стали глубже. – Даже тогда я любил тебя больше всего на свете, Мири.
Слова мужа ее тронули, и одновременно ей стало грустно.
– Я знаю. И у нас была хорошая жизнь, так ведь? Когда придет наша очередь отправиться на Свертклиф, мы не станем ни о чем жалеть, правда?
– Как мы можем ни о чем не жалеть? Разве не осталось ничего такого, что ты хотела бы сделать?
– Ну, я не знаю, любовь моя. Иногда мне кажется, что идеи, посещавшие меня в юности, были просто глупостью. Все, что тогда представлялось ясным и понятным… ну, теперь все совсем не так.
Саймон поднял голову и увидел, что соломенный корабль опускают на воду.
– Мы пришли. Мне все равно кажется невероятно странным, что они сделали куклу из соломы и собираются ее сжечь.
– Перестань возмущаться. У всех свои обычаи.
– Но риммеры ненавидят море.
– Потому что оно поглотило их дом, – сказала Мириамель. – И не важно, что оно сделало, – победить океан невозможно.
Они остановились, дожидаясь, когда подойдет и займет свои места остальная часть процессии.
Когда лодка оказалась на воде широкой реки Гратуваск, а соломенную фигуру, изображавшую тело Изгримнура, окружили похоронными дарами, к берегу подошел священник в черных одеяниях и протянул Саймону и Мириамель факел. Они заранее договорились, что откажутся от этой чести, чтобы священник передал факел Гримбрандту. Крупный, с сединой в бороде, сын герцога, невероятно похожий на того, по кому он скорбел, осторожно прошел по сырому берегу к кромке воды, произнес молитву, которую никто не слышал, бросил факел в сторону лодки, и священник тут же столкнул ее в реку.
– Его корабль вышел в море! – выкрикнул Фроде. – А душа отправилась на небо!
Соломенная лодка почти сразу загорелась, и чучело герцога скоро исчезло в огне. Когда пылающая лодка начала удаляться от берега, на мгновение возникло ощущение, что в огромную реку упал осколок садящегося солнца.
«Мой отец, мой дядя Джошуа, Камарис, Изгримнур, почти все старейшие ушли, – подумала Мириамель. – Они оставили нам этот мир, но дали ли мудрость, чтобы его защитить?»
С гор примчался порыв ветра и рассыпал по поверхности воды искры от горящей лодки, которые с шипением гасли.
– Ах-ха, вы забыли поднять тост за святую Годфриду. – Сэр Астриан так громко хохотал, что едва мог говорить. – Налейте принцу еще!
Несколько северян в пивной смеялись и улюлюкали, но остальные были явно недовольны тем, что день похорон герцога превратился в состязание, кто больше выпьет и произнесет самый веселый тост. Моргана их неодобрение жутко раздражало. Разве они не вспомнили покойного герцога, к тому же много раз? И разве не известно всему миру, что риммеры большие любители спиртного? Как вообще можно не надраться после такого события, как похороны?
Астриан взял полную чашу с элем и сделал большой глоток, пролив часть на стол. Ольверис, у которого, как всегда, было печальное лицо, взглянул на лужу.
– Ты тратишь попусту очень неплохой эль.
– Нет, я делюсь им с богами Севера. – Астриан вложил деревянную чашу в руки принца. – Сделайте на этот раз все как положено, ваше высочество.
– Но они здесь все эйдониты, – сказал Морган, глядя на эль, который чудом не выливался из чаши, болтавшейся в его дрожащих руках. – Разве нет? Да, именно так. Старые боги… они старые.
– Не такие старые, как Порто! – прохрипел Астриан.
Услышав свое имя, древний солдат застонал и поднял голову, покоившуюся на подушке из сложенных рук. Он, прищурившись, посмотрел на принца и пробормотал:
– Ваше высочество, что вы здесь делаете? Мы думали, вы со своей семьей.
– Успокойся, Порто, старая ты швабра, – вмешался Астриан. – Он тут уже целый час.
– Ровно столько, сколько может грустить мужчина, – объявил Морган.
На самом деле он сбежал с поминального пира из-за зануды придворного из Эрвитсхолла, которого звали Тейн Как-То-Там. Старый болван побывал в Хейхолте много лет назад и, вдохновленный полученными тогда впечатлениями, не замолкая, изливал свои скудные воспоминания о принце Джоне Джошуа его сыну. Пытаясь заставить его наконец замолчать, Морган даже сказал: «Я почти не помню отца» – что было полнейшей ложью, но его слова заставили придворного пуститься в скучные рассуждения о мудрости и благородстве покойного, оплакиваемого всеми Джона Джошуа, а также о том, что его ранняя смерть стала настоящей трагедией для всех – причем он выдавал это свистящим, натужным голосом. В конце концов он довел Моргана до такого состояния, что тому оставалось либо треснуть его по голове, либо сбежать в тихое местечко, где он смог бы забыть болтливого придурка.
– Ну, давайте же, мой принц, – теребил его Астриан. – Пусть старая кляча Порто спит дальше и радуется снам о своей потускневшей славе, а вам следует выпить.
– Ладно. – Морган высоко поднял чашу. – За святую Годфриду, и да не оставит она без внимания купцов.
– Путников, а не купцов, – поправил его Ольверис. – Если вы не будете соблюдать осторожность, вам придется выпить еще.
– Знаешь, что я тебе скажу, бывают испытания и похуже, – заявил Астриан.
– Итак, за святую Годфриду, и пусть она присматривает за всеми путниками. – Морган поднес чашу к губам и осушил ее до дна, хотя в конце слегка задохнулся и пролил эль на стол. Астриан тут же принялся убеждать его, что им требуется еще одна чаша.
– Нет, ради всех святых, – сказал принц. – Теперь твоя очередь, а мне нужно облегчиться.
– Только не здесь, – вмешался Порто. – Прошу прощения, ваше высочество, только не здесь, пожалуйста.
– Ты считаешь меня варваром-тритингом?
Морган не без труда встал и, покачиваясь, направился к двери. Сегодня во всех тавернах и пивных царила необычная тишина, а посетители сидели с мрачным видом и главным образом помалкивали. Но ведь герцог был старым, и его смерть вряд ли стала для кого-то неожиданностью.
Проходя мимо дочери хозяина постоялого двора, грудастой девицы, которая выглядела так, будто знала парочку очень интересных вещей, Морган развернулся, чтобы посмотреть ей вслед. Маневр получился не слишком успешным, и ему пришлось ухватиться за соседний стол, чтобы не упасть, что привело в замешательство тех, кто за ним сидел.
– Приношу вам мои самые искренние извинения, – сказал Морган и поклонился, однако и это получилось у него не самым лучшим образом.
К тому времени когда он добрался до двери, он налетел на такое количество столов, что возникло ощущение, будто кто-то играет принцем в кегли.
«Проклятый барон из Фростмарша, – подумал он, чувствуя, что у него отчаянно кружится голова. – Рассказывал мне про моего собственного отца. И да, я не мог заставить его заткнуться. Он ведь там не был и не слышал, как отец стонал и плакал, когда его сжигала лихорадка. Не видел страха на его лице…»
Морган покачал головой, пытаясь прогнать страшные воспоминания, окутавшие его, точно густой снег, падающий с неба, однако они не таяли так же быстро, как снежинки.
Морган испытал невероятное облегчение, когда отправил мощную струю на стену пивной, но ему никак не удавалось прогнать ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Он повернулся и увидел, что на него смотрит волосатое белое чудовище со сверкающими клыками и вывалившимся наружу языком.
Он даже не понял, в какой момент у него подогнулись колени, но оказалось, что он сидит на мокрой земле, а маленький человечек, стоявший рядом с волком, протянул ему руку.
– Вакана не опасна, – сказал он. – Она не хотела тебя испугать.
Легко сказать, но трудно поверить – по крайней мере, Моргану, не сводившему глаз с мощных, ухмыляющихся челюстей, замерших всего в нескольких дюймах от его лица.
– Ты тролль, – проговорил он наконец. – Друг моего деда.
Маленький человечек кивнул и улыбнулся.
– Бинабик, меня зовут… и да, я тролль. И, да, друг твоего деда, навечно. А ты принц Морган.
– Кажется. А ты уверен, что он меня не укусит?
– Он? – Тролль огляделся по сторонам. – А, ты про Вакану. Это она. И нет, она не укусит. – Он поднял голову и обнаружил, что за их разговором наблюдает компания местных и далеко не у всех дружелюбный вид. – Она не станет кусаться, пока я ей не прикажу, – уточнил тролль.
Морган проигнорировал протянутую руку и медленно поднялся на ноги, на случай, если волк на самом деле не такой мирный, как его хозяин. Заметив, что его одежда не совсем в порядке, он быстро исправил ситуацию, радуясь, что не обмочился, когда неожиданно увидел волка. Морган вдруг почувствовал, что полностью протрезвел. Возможно, причиной был пережитый ужас, но он убеждал себя, что дело в ледяном ветре. «И вообще, – подумал он, – просто чудо из чудес, что риммеры, живущие в таком холодном и мрачном месте, бывают трезвыми».
Покончив с завязками бриджей, Морган взглянул на тролля и ухмыляющегося волка.
– Хм-м-м, – наконец сумел выдавить из себя он. – Ну, мне нужно возвращаться к друзьям. – Он знал, что должен сказать что-то другое, потому что его дед и бабушка обязательно узнают про эту встречу, поэтому добавил, тщательно выговаривая слова заплетающимся языком: – Хорошего тебе дня.
Однако маленький человечек продолжал на него смотреть. Глаза у тролля были карими и неприятно жесткими.
– Я видел тебя в церкви, когда говорили про герцога Изгримнура, – сказал Бинабик. – Мне показалось, что ты выглядел печальным. Ты хорошо знал этого замечательного человека?
«О, спаси меня, Боже, – подумал Морган. – Он знает, что я пьян, и сознательно вынуждает с ним разговаривать».
– Я познакомился с герцогом в тот день, когда он умер, – сказал он. – Нет, вроде бы встречал