сь, он увидел на лице солдата, и поза Мелкина, словно оруженосец ждал от него удара, заставили Моргана почувствовать себя ребенком – так вела себя его сестра Лиллия, когда на нее накатывали приступы упрямства. Еще больше унижения. Он сглотнул, заставил себя сглотнуть еще раз, стараясь похоронить гневные слова, рвущиеся наружу. Затем, со спокойствием, достойным принца, хотя он так сжал кулаки, что ногти впились в ладони, вежливо кивнул стражнику и опустился на стул, чтобы Мелкину было удобнее его одевать.
Саймону показалось, что стрела пронзила его собственное сердце, а не Ринана. Он опустился на одно колено, сражаясь с тяжестью собственных доспехов, и попытался перевернуть юношу на спину. Мимо просвистела еще одна стрела.
«Я на открытом месте. Боги меня наказывают, какой же я глупец!»
Саймон крепко сжал поводья лошади одной рукой, взялся за ворот арфиста, но передумал и, перехватив его за ремень, потащил вялое, неожиданно оказавшееся тяжелым тело вперед, к подножию холма, стараясь, чтобы защищенное доспехами тело лошади закрывало обоих. Шум, доносившийся сверху, со склона, стал громче; теперь король уже слышал, как солдаты пронзительно кричат от страха и боли. Саймон поднял голову и увидел неровную линию факелов, натолкнувшуюся на невидимую стену, многие падали и отставали, другие продолжали двигаться наверх, но, поднявшись еще немного, тоже падали.
«Сколько же норнов на вершине холма? Неужели нас обманули? И это ловушка?»
Когда Саймон подошел к самой большой группе солдат, растерянной толпе суетящихся теней, он обнаружил капитана-маршала Кенрика, привставшего на стременах и пытавшегося сформировать строй из ближайших к нему солдат. Мимо пролетали стрелы, их было не слишком много, но лучники не знали промаха. Солдат упал в нескольких шагах от Саймона, потом лошадь Кенрика заржала, встала на дыбы и с грохотом рухнула в кусты, и Саймон полностью потерял Кенрика из виду в хаосе дергающихся лошадиных ног и отчаянного ржания. Люди бежали вверх по склону и в противоположную сторону, но слишком много солдат, пронзенных стрелами, лежало на земле, словно куклы, разбросанные обиженным ребенком. И лишь немногие из них продолжали шевелиться.
– Саймон? Саймон!
К своему ужасу, Саймон узнал голос жены.
– Мири! – закричал он. – Уходи! Возвращайся в лагерь. – Он не видел ее, но понимал, что она слишком близко. Казалось, все вокруг рушилось. – Возвращайся в лагерь!
Он должен был ее найти и увести в безопасное место, но Саймон не мог оставить на земле беспомощного раненого арфиста посреди этого безумия, где его могла растоптать лошадь – многие животные лишились всадников, обезумели от страха и разбегались в разные стороны. Саймон отчаянно озирался по сторонам, пока не увидел яркое пятно, Джеремия спрятался за колесом фургона в двадцати шагах от него, его великолепная одежда превратилась в лохмотья, шляпа наполовину скрывала лицо.
– Помоги мне! – крикнул Саймон. – Джеремия, помоги! Это юный Ринан – его подстрелили!
Круглое лицо Джеремии повернулось в их сторону, и Саймон увидел, что оно побледнело, как разрезанное на половинки яблоко. Саймон потащил Ринана к камергеру, но прежде, чем он успел преодолеть разделявшее их расстояние, странная группа маленьких всадников промчалась мимо, едва не сбив его с ног, и стала быстро подниматься вверх по склону холма. Это были всадники, но они сидели не на лошадях, а на длинноногих овцах.
Саймон почувствовал, как что-то коснулось его шеи, резко повернулся и едва не уронил раненого арфиста. Жуткая, ухмыляющаяся морда смотрела на него из темноты. Лишь после нескольких мгновений ужаса Саймон узнал белую волчицу.
– Друг Саймон! – сидевший на Вакане Бинабик наклонился к нему. – Дочь Гор, я так рад, что ты жив! Я за тебя боялся!
– Этот юноша ранен стрелой норнов.
Бинабик соскользнул со спины волчицы и опустился на колени рядом с Ринаном. Лицо арфиста было таким бледным и застывшим, что Саймон уже начал опасаться худшего, однако Бинабик прижался головой к груди юноши и осторожно пощупал рану вокруг древка стрелы.
– Он дышит, – сказал тролль, но прежде, чем он успел продолжить, к ним подлетел баран и остановился рядом. Дочь Бинабика Квина опустила капюшон, который частично скрывал лицо, в руке она сжимала копье.
– Нинит-э, афа! – вскричала она.
– Один момент, дочь. – Бинабик повернулся к Саймону. – Она боится за свою мать и Младшего Сненнека, которые уже наверху помогают твоим людям сражаться. – Тролль что-то быстро сказал Квине на своем гортанном языке, она нахмурилась, резко развернула барана и поспешила в сторону бегущих вниз солдат. – Она отправилась за помощью. Квина очень недовольна. Как и ее мать, она яростная воительница – они подобны льду, подхваченному ветром. А я помогу своей жене и Младшему Сненнеку. Будь осторожен, друг Саймон! Дождись Квину.
Он и Вакана умчались прочь; не прошло и трех ударов сердца, как тролль и волчица темной тенью полетели вверх по склону.
Факелы все еще продолжали гореть, превратившись в петлю света, медленно стягивавшуюся к вершине холма. Они успели преодолеть лишь половину пути, однако теперь факелов стало почти вдвое меньше.
«Сколько солдат погибло, – подумал Саймон, – и насколько силен враг?» Он, Кенрик и остальные оказались слишком беспечны, и Саймон выругал себя за это. Что, если они натолкнулись на целую армию норнов?
«И все же зачем они пришли сюда, если не атаковать нас? – сказал он себе. – Нам лучше поскорее их обнаружить, пока они не нанесли неожиданного удара».
– Саймон? Ваше величество? Вы все еще здесь?
– Джеремия? Да, я все еще здесь, с арфистом. Подойди и помоги мне.
– Я пытаюсь – мой плащ застрял под колесом фургона. – Голос Джеремии был пронзительным, словно он вернулся к ужасным событиям юности.
Саймону пришлось пережить невероятные страдания во время войны Короля Бурь, но и Джеремия прошел через суровые испытания, вот только славы ему досталось гораздо меньше.
Что-то замедлило отступление эркингардов в центральной части склона; Саймон услышал крики и проклятия из темноты у себя за спиной – кто-то пытался построить солдат. Но когда Саймон снова собрался позвать Джеремию, раздались отчаянные крики с вершины холма, потом послышался жуткий вопль, пронзивший сгустившийся сумрак ночи. Нет, не обычный предсмертный крик солдата, полный боли и предчувствия гибели, это был беспомощный хрип человека, увидевшего в реальной жизни то, что ранее он встречал лишь в самых страшных кошмарах.
Вопль стал невыносимо высоким, потом его заглушил рев, столь громкий и низкий, что его могла издавать сама гора; а еще через мгновение раздались крики ужаса, которые сопровождал треск ломающихся деревьев. Даже в темноте ночи, освещенной лишь факелами, Саймон увидел широкую рябь, движущуюся вниз по склону – и волна криков перемещалась вниз перед ней. Он наклонился, чтобы поднять раненого арфиста, рассчитывая оттащить его немного в сторону, подальше от опасности, потом вспомнил про своего беспомощного друга Джеремию, находившегося совсем рядом.
Саймон не увидел тени, примчавшейся сверху, пока она не рухнула на землю рядом с ним. Ему просто повезло, что она приземлились чуть в стороне от того места, где он находился, рядом с лежащим Ринаном, потому что она показалась ему размером с человека. Огромный снаряд, прилетевший к нему из темноты, как камень, пущенный пращой, некоторое время скользил по земле, пока не застыл возле Ринана. Только тогда Саймон заметил тусклый блеск доспехов и белую руку, вывернутую под неестественным углом. Наконец Саймон понял, что это солдат.
Мертвого эркингарда ударили так сильно, что его тело было почти разорвано на две части; туловище сложилось, и ноги оказались на том месте, где прежде находилась голова, которая превратилась в кровавое месиво из кожи, костей и сломанных зубов. Саймон смотрел на труп и несколько мгновений не мог даже сделать вдох.
Треск ломающихся деревьев стал еще громче, потом снова послышался низкий ошеломляющий рев: Саймон почувствовал, как у него дрожат руки, ноги и даже зубы, и ему показалось, что внутренности вот-вот превратятся в студень. Он не в первый раз слышал этот звук, и его охватил ужас.
Теперь большинство факелов исчезло со склона холма, остальные, разбросанные в разные стороны, продолжали двигаться без всякой цели. Саймон наконец сумел поднять тело юноши с земли, когда что-то огромное начало продираться сквозь деревья всего в сотне локтей от него, через заросли высоких ясеней и дубов, словно безумец, разбрасывающий ногами груду хвороста.
Тело Ринана выпало из потерявших чувствительность пальцев Саймона, когда огромная человекообразная фигура появилась на опушке леса, а стволы деревьев продолжали трещать и ломаться, словно под ядрами бомбард. На миг мир начал вращаться перед глазами Саймона, и он вернулся в ужасные мгновения прошлого, когда он заблудился среди холмов за Наглимундом вместе с умирающим Бинабиком, и им с Мириамель приходилось спасаться от раненого гиганта. Казалось, время повернулось и принялось пожирать свой хвост.
«Благословенный Эйдон, позаботься о Мири и будь со мной сейчас», – только и сумел подумать он.
Гигант, продиравшийся сквозь лес в его сторону, был самым большим из всех, когда-либо виденных Саймоном, – огромная серая тень, казалось, выше дома, с оглушительным ревом разинула пасть с острыми жуткими клыками. В одной руке гигант держал вырванное с корнем дерево, которое использовал в качестве дубинки, а увидев Саймона, стоявшего над телом арфиста, чудовище повернулось и бросилось к ним. У него были мощные, толстые ноги, каждая длиной с Саймона, и громадное чудовище возвышалось над ним, точно гора. Под светлым мехом на огромной груди и руках перекатывались мышцы, когда он поднял дерево, чтобы прихлопнуть Саймона как муху.
И тут на открытое пространство между гигантом и Саймоном выскочил окровавленный эркинландский солдат, настолько напуганный и ошеломленный, что он не заметил монстра. Однако он остановился перед Саймоном, словно узнал его, но тот даже не успел крикнуть, чтобы его предупредить, гигант взмахнул огромным деревом, одним ударом снес верхнюю половину тела солдата, и во все стороны полетели брызги крови и куски плоти.