Оказалось, что Унвер нанес удар по голове тана не мечом, а ножнами, которые сорвал с пояса, и теперь их блокировал меч Одрига. А свой клинок Унвер продолжал сжимать в другой руке.
У Одрига оставался лишь миг, чтобы понять, что произошло, – кровь отхлынула от его лица, когда Унвер вонзил изогнутый клинок ему в живот с такой силой, что острие пробило праздничные одежды на спине.
Конец наступил так быстро и неожиданно, что никто из гостей даже не закричал. Колени Одрига подогнулись, он упал на Унвера, который несколько мгновений его держал, стоя на дрожащих ногах, потом отступил в сторону и позволил тану упасть в грязь.
Окровавленный Унвер молча направился к Фремуру, и гости, оказавшиеся между ними, поспешили отойти в сторону, однако высокий воин, казалось, их не замечал, словно живой шел по Долине Теней. Подойдя к Фремуру, он ничего ему не сказал, только наклонился и взял тело Кульвы из рук ее брата. Унвер едва стоял на ногах, и вес мертвого тела заставил его пошатнуться, но он сумел положить его на плечо. Затем так же молча повернулся и зашагал по загону, оставив за собой двух мертвецов, а его растрепавшиеся волосы развевались за спиной точно лошадиный хвост. Довольно долго стоявшие вокруг свадебного шатра люди молчали, глядя вслед удаляющейся фигуре Унвера.
– Не дайте ему уйти! – наконец крикнул кто-то. – Он убил тана!
– Убийца! – выкрикнул кто-то другой, и его возглас повторили многие, главным образом мужчины.
Несколько гостей, находившихся рядом с Фремуром, обнажили мечи, чтобы отправиться в погоню за Унвером, и это заставило Фремура прийти в себя. Кипевший в нем гнев все еще не находил выхода, но теперь он стал твердым как камень. Обнажив собственный меч, Фремур стукнул его плоской стороной ближайшего мужчину по руке, заставив выронить оружие.
– Что ты делаешь? – зарычал мужчина, Гездан Лысый, один из друзей, выпивавших с Дроджаном и Одригом всего час назад, и его лицо порозовело от удивления и злости. – Мы должны догнать полукровку, прежде чем он доберется до своей лошади!
– Нет. – Фремур держал свой меч перед Гезданом и остальными, как ворота загона.
В голове у него прояснилось, словно он один сохранил трезвость, в то время как остальные допились до безумия.
– Уйди с моего пути, Фремур-Мышь, – прорычал Гездан, – или с тобой будет то же самое.
Фремур приставил острие меча к его груди.
– Ты ничего не станешь делать. Одриг мертв. Мой брат тан мертв. Из чего следует, что теперь я тан клана Журавля до тех пор, пока мы не выберем нового тана на очередном сходе. Или ты станешь отрицать закон?
Гездан смотрел на него, гнев в нем боролся с удивлением, словно Фремур, которого он знал, исчез, и вместо него появился странный демон из другого мира.
– Ты?
– Я старший мужчина дома Одрига. Значит, теперь я тан.
– Но он украл тело твоей сестры! – крикнул другой мужчина. – Он ее опозорит.
– Он не станет ее позорить. Он будет скорбеть о ней, глупец, а потом похоронит. Нам вполне хватит времени, чтобы подумать о том, что сделал Унвер. Уберите мечи.
И если вы хотите кого-то похоронить, у нас есть два трупа.
– Ты сам не знаешь, что делаешь, – сказал Гездан, но после короткой паузы убрал меч в ножны.
Фремур почувствовал, как горит его лицо, ощущал жар под кожей.
– Нет. Но и ты не знаешь. И все остальные тоже. – Как только он обнажил меч, перед его глазами возникло видение: пламя горящей деревни обитателей каменных домов лижет небо, а Унвер парит над ним, словно огромная хищная птица, посланная с небес, чтобы бичевать врагов клана Журавля. – Неужели ты сам не видишь? Сегодня с нами говорили боги. Небесный Молот отправил нам послание, и мы должны его понять, прежде чем начать действовать.
И хотя он видел лишь гнев в друзьях брата, на лицах многих собравшихся появились другие чувства – не просто недоумение и ужас, но и благоговение. Даже Буртан, старый шаман, выглядел смирившимся, словно стал свидетелем не просто чего-то ужасного, но и некоего важного события. Фремур был рад, что старик понял. Быть может, остальные со временем тоже осознают, что произошло. Так бывает, однажды сказал ему отец, когда боги говорят с людьми.
Глава 40. Глазами бога
Однажды женщина жила на небе,
Жила на небе, жила на небе…
Что-то маленькое, но удивительно тяжелое прыгало на груди у Моргана, злая фейри, судя по звуку пронзительного голоса.
Однажды женщина жила на небе,
И ее звали Бабушка Солнце.
Он застонал и попытался отпихнуть то, что ему мешало, но оно не отставало, точно надоедливый заусенец.
Она скакала на облачной лошади,
облачной лошади, облачной лошади.
Она скакала на облачной лошади,
И ее звали Бабушка Солнце!
– Бог ада, – сказал он. – Что ты такое?
– Ты сказал плохие слова про бога, – заметила фейри с очевидным удовольствием. – Я все расскажу архиепископу Джервису, и он тебя отлучит от церкви.
– Уйди. Сплю.
– Тебе нужно вставать, потому что сегодня ты уезжаешь, Морган. И я на тебя сердита за то, что ты не пришел и не попрощался со мной.
Он открыл один глаз. Света в его спальне было недостаточно, чтобы он мог разглядеть существо, которое устроилось на нем, но уже понял, что вредный дух – это его сестра.
– Как я мог прийти и попрощаться с тобой, если я еще не уехал?
– Ты собирался так поступить. Ты хотел уехать не прощаясь.
Он стащил Лиллию с груди и обнял, не давая вырваться.
– Я пришел в твою комнату вчера вечером, чтобы попрощаться, я думал, что уеду рано, но тебя там не было. Как ты думаешь, кто виноват?
– Мне приснился плохой сон, и я пошла в кровать к тетушке Ронер. – Его младшая сестра несколько лет назад узнала, что подругу ее матери зовут графиня Рона, но, как и во многих других случаях, Лиллия не пожелала менять свои привычки, чтобы доставить удовольствие другим. Морган и сам отличался упрямством, но в подобных вещах ему было далеко до сестры.
– И я должен был это знать? Кроме того, я не уверен, что тетушка Ронер захотела бы, чтобы и я забрался к ней в постель, Лил.
– Нет, потому что ты слишком большой и от тебя плохо пахнет.
– Врунья.
– Да, плохо. От тебя пахнет, как от брата Олова.
Он учил детей в течение года, пока его привычка воровать мелкие вещи, чтобы менять их на выпивку, не стала так очевидна, что его пришлось вернуть в аббатство Святого Сутрина. И, пока он их учил, брат Олов прятал кувшины с вином в самых неожиданных местах резиденции, чтобы иметь возможность «подкрепляться» между уроками.
Морган перекатился на бок, спиной к сестре.
– Уходи, Поросенок. Я пытаюсь спать.
– Вставай! Уже пора, и тебе нужно со мной попрощаться.
– До свидания.
– Нет, как следует. Ты должен встать и сказать как положено. Иначе ничего не получится.
– Что не получится?
– Я произнесла сегодня утром специальную молитву, чтобы бог запомнил, что ты уходишь, и пообещал мне благополучно вернуть тебя назад.
– И он? – проворчал Морган.
– Он что?
– Бог дал тебе обещание?
– Я не знаю. Не будь злым!
И она почти не сердилась, как бывало, когда он делал вид, что дразнит ее – или дразнил, что также случалось довольно часто. Морган понял, что она действительно расстроена и готова расплакаться.
Он застонал и повернулся на спину, все еще придерживая Лиллию, чтобы помешать ей себя оседлать. Его младшая сестра любила садиться на него верхом, делая вид, что он конь – очень резвый конь, если судить по тому, как энергично она пыталась на нем скакать, – но после выпитого вчера дешевого вина сегодня Морган чувствовал себя особенно паршиво. На самом деле вчера вечером он не стал засиживаться допоздна и слишком много пить, думая, что они выедут на рассвете; но, вернувшись в резиденцию после ужина, он узнал о нападении на графа Эолейра и о том, что их отъезд отложили. Однако он все равно не хотел, чтобы Лиллия продолжала прыгать у него на животе.
– Полагаю, после того как я уеду, вашему прыгучему высочеству придется отвести этого пони на пастбище и поискать настоящую лошадь. – Его шутка была встречена молчанием. Он посмотрел на Лиллию, которая лежала, уткнувшись носом ему в ребра. По ее щекам катились слезы. – Почему ты плачешь, Поросенок?
– Ты знаешь почему! Ты знаешь.
– Потому что я уезжаю.
– Да. Опять! Ведь ты только что вернулся!
– Не я это придумал.
– Мне все равно, пусть ты даже никогда не станешь мужчиной. Я не хочу, чтобы ты уезжал.
– Стану мужчиной?
– Так сказала тетушка Ронер. «Он должен отправиться в мир и стать мужчиной». Так она сказала.
Морган нахмурился и собрался сесть, для чего ему пришлось освободиться от печального семилетнего ребенка. Слова Роны его рассердили, хотя ему всегда нравилась аристократка-эрнистирийка. Почему все считают, что он не может достичь зрелости? Он неплохо владеет мечом, умеет скакать на лошади, пьет наравне с лучшими из них, да и с женщинами у него все в порядке. В его возрасте дедушка чистил кастрюли и сковородки в кухне замка. И виноват ли он в том, что не нашлось Короля Бурь, который устроил бы для него войну, или короля Элиаса, или Красного Священника Прайрата?
Мысль о Красном Священнике заставила Моргана вспомнить о том, что, как ему показалось, он видел в башне; и его реакция была настолько сильной, что Лиллия это заметила.
– Если ты замерз, забирайся под одеяло, – сказала она. – Мы сделаем палатку.
– Нет, никаких палаток, Поросенок. Мне действительно пора вставать и готовиться к отъезду. – Во всяком случае, так он думал. – Сколько сейчас времени?
– Одиннадцать часов.
– Проклятье!
– Ты сказал еще одно слово против бога!
– Вовсе нет. Давай, подвинься, чтобы я мог спустить ноги. – Он поставил ступни на холодный пол, с трудом удержавшись от еще более выразительных ругательств. – Ты уверена, что уже одиннадцать? Где Мелкин?