Леди Вилона посмотрела на него, прищурившись и оторвав взгляд от шитья:
– О, лорд-канцлер. Прошу меня простить за то, что не встаю, – сегодня меня мучает боль в ногах.
– Тут нечего прощать, моя добрая леди.
– Ну а чем бы вы хотели перекусить, лорд Пасеваллес? – спросила принцесса Идела и тут же сама ответила на свой вопрос: – Конечно, мясо. Ох уж эти мужчины!
В ее нежной победной улыбке прятался материнский смех и положительная оценка проказников мужчин, но Пасеваллес всегда восхищался мастерством Иделы и знал, что только глупец поверит в уловки, прятавшиеся за привлекательным лицом.
– Я сейчас же отправлю служанку на кухню, – продолжала она. – Думаю, там еще осталось то блюдо, которое подавали днем, – оно было чудесным и остается привлекательным даже в холодном виде. Мы устроим пир, запивая мясо светлым сандарианским вином, которое я сохранила для такого приятного события.
Пасеваллес не смог удержаться, чтобы не сделать легкого ответного выпада, хотя бы для того, чтобы оценить атмосферу сегодняшнего вечера.
– Но, принцесса, вы же говорили о книгах мужа. Разве нам не следует сначала их осмотреть, прежде чем устраивать пир?
Она лишь махнула белоснежной рукой:
– Глупо. С полными желудками мы сможем работать гораздо лучше. Такой трудолюбивый мужчина, как ваша светлость, должен это знать.
– Я склоняюсь перед вашей мудростью, миледи.
– И правильно делаете. – И вновь улыбка – кокетливая, обещающая.
На самом деле Пасеваллеса не слишком удивило, что Идела хотела пропустить скучное изучение книг. Он прекрасно понимал, что ее не интересовали проблемы, связанные с библиотекой мужа, она лишь хотела продолжить осаду чести Пасеваллеса и, возможно, наконец одержать победу. Пасеваллес никоим образом не обладал иммунитетом против ее хорошенького лица, стройной фигуры и бледной ложбинки на груди, но он находился в покоях принцессы, а перед его именем шел титул именно потому, что он всегда старался осторожно обходить самые опасные участки, которые оказывались на его пути. И сейчас не собирался ничего менять, понимая, что падать придется с очень большой высоты.
Служанка вернулась с блюдом нарезанного холодного мяса, сыром, несколькими маленькими караваями хлеба и чашей с маринованным диким луком. Принцесса Идела мягко ее выругала за то, что она не принесла десерт, а потом отпустила, и девушка исчезла в одной из многочисленных комнат покоев принцессы.
Леди Вилона взяла тарелку к себе и принялась за еду, сидя в своем кресле, а принцесса и лорд-канцлер устроились друг напротив друга за маленьким столиком. Пока они ели, Идела оживленно болтала о разных светских мелочах, упоминая такие незначительные события, что Пасеваллес понял: она подбирается к какому-то важному вопросу. Наконец она налила им обоим по второму кубку сладкого янтарного сандаринского вина и заговорила о деле.
– Я даже не могу вам сказать, какое удовольствие я получаю сегодня от общения с вами, лорд-канцлер.
– Пожалуйста, принцесса. Вы должны называть меня Пасеваллес. Здесь я просто не могу слышать свой титул.
– Очень хорошо, тогда я постараюсь называть вас вашим эйдонитским именем. Но вы не должны ставить меня в невыгодное положение. Сегодня вечером мы оба отбросим титулы. Я буду Идела.
– Как пожелаете… Идела.
Она хлопнула в ладоши.
– О, ваш мужской голос уже является для меня удовольствием. – Она наклонилась вперед, словно делилась важным государственным секретом, одновременно демонстрируя ему существенную часть своей бледной гладкой груди. – Должна признаться, что иногда я устаю от пронзительных женских голосов. Ничего другого я не слышу! Так стоит ли удивляться, что я так скучаю по сыну?
Если учесть, что не прошло и недели с отъезда принца Моргана и принцесса никогда не считалась заботливой матерью по отношению к обоим своим детям, Пасеваллес понял, что начинается новый гамбит, и охотно на него пошел.
– Должно быть, вам было очень трудно расстаться с ним.
– Да, ужасно. Очень тяжело. – Она покачала головой. – В первую ночь я уснула в слезах.
– Я сочувствую вашей боли, дорогая миледи.
Она бросила взгляд в сторону леди Вилоны, которая энергично жевала хлеб и, казалось, не обращала на них ни малейшего внимания. Идела снова понизила голос:
– И дело не только в том, что я боялась отпустить его в огромный мир, не зная, вернется ли он обратно…
– Он вернется, Идела. Граф Эолейр и все остальные об этом позаботятся. Эолейр хороший человек, тут нет никаких сомнений.
Она слегка поджала губы, показывая нетерпение – лорд-канцлер говорил не о том, что нужно.
– Речь не только о страхе, охватившем меня в момент его отъезда. Да, я мать, и для меня отсутствие сына ощущается как ужасная потеря. Но я боюсь того, что он рос без отца… и у него возникнут затруднения, когда придет время надеть корону. – Она сделала знак Дерева. – Разумеется, мы надеемся, что это произойдет очень, очень не скоро.
– Конечно, – сказал Пасеваллес и также изобразил знак Дерева на своей груди. – Да хранит бог короля и королеву.
– Но вы не могли не заметить неприятностей, в которые Морган постоянно попадает в последнее время, Пасеваллес! Вы наверняка видели, что он водит плохую компанию и у него появились отвратительные привычки!
– Ну, часть его приятелей не так опасны, как вы думаете, прин… Идела. Солдаты едва ли в состоянии научить принца гладкой речи, конечно, они проводят слишком много времени в не самых приличных тавернах, но они могут дать ему ряд полезных уроков. Король должен управлять королевством не только из замка, но и уметь защищать его на полях сражений.
– Я знаю! Милосердная Элизия, слишком хорошо знаю! У меня бывают ужасные сны из-за этого. И нам следует беспокоиться не только о полях сражений, но и обо всем остальном – наемных убийцах и безумцах, вроде того, что напал на графа Эолейра!
– Вы должны знать, как любят вашего сына во всем Эркинланде, миледи. Но для любого человека, даже величайшего, нет защиты от безумца, кроме любви бога. Вам следует утешать себя именно этим. И в целом мире нет человека, защищенного от случайностей лучше, чем ваш сын.
На мгновение Пасеваллесу показалось, что она заговорит снова, но принцесса неожиданно отвернулась от него. Ее плечи слегка задрожали.
– Идела? Миледи? Я каким-то образом вас обидел?
Когда она снова к нему повернулась, ему показалось, что он видит слезы в ее глазах, но Идела тут же их вытерла.
– О, Пасеваллес, нет, нет. Вы никогда не нанесете мне обиды. Но именно такие слова я произносила про своего мужа, принца Джона Джошуа – что ни один мужчина во всем Светлом Арде не находится в большей безопасности и не имеет лучшей охраны. Но этого оказалось недостаточно, когда Смерть протянула к нему руку.
Пасеваллес не знал, действительно ли его слова заставили принцессу плакать или влага на кончиках ее пальцев лишь реакция на сок дикого лука, который она втерла себе в глаза, чтобы вызвать слезы. Трудно найти ответ на такой вопрос, когда имеешь дело со столь опытной женщиной, как принцесса, но это не имело значения: простейшая вежливость требовала от него ответа.
– Я сожалею, Идела. Удовольствие от нашего неформального общения сделало меня неловким. Конечно, у вас больше причин для беспокойства, чем у любой другой матери.
Ее улыбка получилась отважной.
– Я завистлива. Я провела с ним слишком мало времени, с моим добрым, красивым мужем, но все же его оказалось достаточно, чтобы я успела дать ему двух красивых детей. – Она посмотрела на свои руки, на переплетенные пальцы, потом подняла на Пасеваллеса широко раскрытые глаза, и он подумал, что их умоляющее выражение производит огромное впечатление: Идела была очень красивой женщиной. – Но именно по этой причине я так боюсь за своего сына. Большую часть жизни он провел без отца. Он прошел жесткую школу. Что с ним будет, когда ему придется взять на себя обязательства крови, текущей в его жилах?
Теперь Пасеваллес видел направление ее атаки, но все еще не до конца понимал, какую цель преследовала принцесса.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь, миледи. Как и у всех при дворе, моя забота и любовь к принцу Моргану не вызывает сомнений.
Она снова вытерла глаза.
– Наверное, вы считаете меня глупой.
– Напротив, я считаю вас хорошей, заботливой матерью.
– Тогда могу я сделать признание? Нечто недостойное – то, что меня постоянно преследует?
– Конечно.
– Я боюсь, что король и королева возлагают на моего сына недостаточно ответственности, и это не позволяет ему научиться многим вещам, которые ему необходимы.
Ее слова слегка удивили Пасеваллеса – сказать, что кто-то лишает Моргана ответственности, было равносильно утверждению, что конюх, преследующий сбежавшую лошадь, мешает ей надеть уздечку, – но Пасеваллес лишь кивнул в ответ.
– Я понимаю вашу тревогу.
– Я не хотела, чтобы его отсылали с таким странным поручением – мне вообще непонятны разговоры о фейри, магических рогах и подобных вещах, – но я занимаю не то положение, чтобы возражать. И все же, когда он вернется, – здесь она снова позволила своему голосу задрожать, – если бог того пожелает и он благополучно вернется… я надеюсь, что они найдут для него лучшее применение, и не только ради него самого, но и всего королевства.
Пасеваллес кивнул:
– Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду, но не могли бы вы несколько подробнее…
– Они должны позволить ему что-то делать? – Она с таким напором произнесла последнее слово, что Пасеваллес понял: она подошла к своей цели. – Настанет день, когда Морган будет правителем, королем Верховного Престола. Наббан, Эрнистир, Пердруин – все склонятся перед ним. Тем не менее он ничего не знает о том, как быть королем.
«На самом деле, – подумал Пасеваллес, – в том, что она говорит, есть некоторый смысл».
Однако он сомневался, что их мотивы совпадали.
– Я с вами искренне согласен, миледи. Он может и должен получить больше ответственности.