– Как я.
– Клянусь Святым Деревом, Саймон, ты опять? Мы же говорим о важных вещах.
– А ты хочешь сказать, что души людей, которые Усирис пытается спасти, не важны?
Она отодвинулась от него.
– Ты нарочно вредничаешь, потому что все еще на меня сердишься?
– О, так теперь я сердитый?
– Сейчас – да.
Он прикусил язык, чтобы не произнести обидные слова, и довольно долго они молча лежали рядом.
– Я боюсь, Мири, – наконец сказал он. – Я не сержусь, мне страшно.
На этот раз ответ его жены прозвучал тихо и был осторожным.
– Что ты имеешь в виду? Чего боишься?
– Всего. Что я глупец, который из-за слепой случайности стал королем. Или еще того хуже, мне было предназначено взойти на трон, но я разочаровал судьбу.
Некоторое время Мириамель ничего не отвечала. Темнота казалась густой, как патока, и скрывала все вокруг.
– Мири? – наконец не выдержал он.
– Я сама боюсь разочаровать наш народ, – тихо заговорила она. – Только плохой правитель не боится. Но не это мой главный страх. И я уже видела, как худшее сбывается.
Саймон понял и теперь в свою очередь долго хранил молчание.
– Я тоже по нему скучаю, – наконец признался он.
– Каждый день, – ответила ему Мири. – Но самое странное то, что я скучаю по нему по-разному. Я скучаю по умершему умному молодому человеку, но также по ребенку, херувиму на толстых ножках, который хватал мою коробку с шитьем и, смеясь, сидел среди булавок и иголок. Я скучаю по мальчишке, мечтавшему стрелять из лука, а потом плакавшему по подстреленной птице. Я скучаю по всем Джонам Джошуа сразу. Как такое может быть?
– Смерть – это пятно, – сказал Саймон. – Она проникает повсюду и отравляет все.
– Да защитит меня Эйдон, я знаю, что так и есть! Воспоминания и все, что от него осталось. Я даже не могу долго смотреть на вещи Джона Джошуа – они для меня предметы, которыми он никогда больше не сможет пользоваться. – Она коротко и горько рассмеялась. – Быть может, именно поэтому я плохо отношусь к Иделе. Она для меня нечто, принадлежавшее Джону Джошуа, но живущее с нами.
Саймон немного подумал.
– Доктор Моргенес однажды сказал мне, что в старом Канде убивали жен и любовниц короля после его смерти, чтобы они сопровождали его в следующей жизни.
– Дорогой Саймон, – сказала она. – Я напишу в своем завещании, чтобы тебя не убивали, когда я умру.
Он улыбнулся, но она не могла увидеть этого в темноте, и Саймон потянулся, снова нашел ее руку и сжал.
– А я напишу такие же слова в моем, дорогая Мири. Но ты можешь прыгнуть в мою могилу, если пожелаешь.
Мири захихикала.
– Какие мы ужасные, – сказала она. – А что, если бог нас слышит?
– Бог всегда слышит. Но он нас создал и знает, на что мы способны. Вероятно, это Первое Правило бога – пусть ничто не сможет тебя шокировать.
– Я только что солгала тебе, Саймон, – заговорила после небольшой паузы Мири. – Но я не хотела. Я не просто боюсь разочаровать мой народ. Я боюсь за Моргана. Мне не нравится, что он отправился в дикие земли. И я сержусь из-за того, что не в силах его защитить.
– Однако мы выжили в этих землях, когда были в таком же возрасте, – заметил он. – И в более опасные дни. И что бы ты теперь обо мне ни думала, я бы вырос куда более глупым, если бы не провел тот год в жестоких сражениях за свою жизнь и не увидел множество необычных вещей. Я получил трудные уроки, но они пошли мне на пользу.
– Я знаю. И, видит бог, Моргану необходим опыт, помимо умения делать долги и бегать за девчонками из таверны. Но ты же знаешь, что тебе сопутствовала удача, а у Моргана ее может не быть. О, муж мой, я не перенесу, если с ним что-то случится! Я не думаю, что смогу жить дальше, если мы потеряем его, как Джона Джошуа.
– Я должен тебе сказать, что это богохульство, – после короткой паузы заметил Саймон. – На самом деле мы никого не теряли, душа Джона Джошуа смотрит на нас с небес, и я верю, что мы с ним еще встретимся. Но целая жизнь слишком большой срок, чтобы ждать воссоединения.
– Слишком долгий. Невозможно долгий.
И вновь они замолчали, во всяком случае, по большей части.
– Ты плачешь? – наконец спросил Саймон.
– Немного. Я плачу, когда думаю о нем. И ничего не могу с собой поделать.
Саймон вздохнул. У него возникло ощущение, что он может сказать нечто настолько важное, что это все изменит, словно волшебное слово из старой сказки, но также и совершенно обычное, вроде пожелания доброго дня.
– Я не хочу тебя потерять, Мириамель. И это еще одна причина моего беспокойства.
– Мир – это страшное место, муж мой. – Он почти слышал, как она вытирает глаза, восстанавливая безмятежное лицо королевы, которое она показывала всем при дворе и обычно даже близким друзьям. – Помнишь, как мы представляли, что, когда мы найдем друг друга, когда Король Бурь будет повержен, с нами больше не случится ничего плохого? Однако вокруг нас продолжаются войны и убийства, болезни и смерти, а опасность грозит всему, что мы любим. Однако именно мы должны продолжать, что бы нам ни угрожало. Мы Верховные королева и король, и у нас нет выбора. Мы должны быть отважными.
– Мне не нравятся эти слова, – сказал Саймон. – Мы должны быть отважными. Всякий раз, когда я их слышу, мне кажется, должно случиться что-то плохое.
– Мы можем иметь лишь то, что имеем, и знать только то, что знаем, – сказала Мири. – Иди сюда, Саймон, обними меня и позволь мне обнять тебя.
Им ничего не удалось решить. Ничто не будет решено, пока все не закончится и они не окажутся вместе в безопасности. Быть может, так попросту не бывает по эту сторону могилы. Но сражение завершилось, во всяком случае, на данный момент, и они приникли друг к другу в темноте.
«Иногда, – подумал Саймон, – это единственное, что мы можем сделать».
Лорд-камергер Джеремия и его помощники трудились точно пчелы в период весеннего цветения, и тронный зал стал почти неузнаваемым. Огромные знамена развевались между древними вымпелами, бело-золотой полог установили с внутренней стороны входной двери, чтобы выбранный Ликтором представитель мог подойти к столу во всем великолепии санцелланских эйдонитов.
Когда Мириамель нашла своего мужа, он беседовал с Джеремией, который возбужденно описывал приготовления: чистка лучшего серебра для вечернего официального обеда, ароматические травы в чашах для мытья рук и специальное меню, которое готовилось прямо сейчас, где главным блюдом станет огромный пирог с миногами, сделанный в форме Хейхолта.
– Немного странное послание, – сказала Мириамель, когда друг детства короля принялся расхваливать озеро Кинслаг на пироге, заполненное соусами и крошечными лодочками из раковин устриц. – Мы предлагаем Матери Церкви нас проглотить?
Лорд-камергер смутился. Саймон рассмеялся, хотя и пытался сдержаться.
– Не нужно быть такой жестокой, жена. Все выглядит просто превосходно, Джеремия. Эскритор Ауксис будет впечатлен оказанной ему честью.
– Я надеюсь. – Джеремия бросил на Мириамель взгляд, в котором промелькнул вызов. – Мы хотели показать наше уважение Церкви, а не только эскритору, хотя он знаменитый и благочестивый человек. – И Джеремия демонстративно сделал знак Дерева. – Нам повезло, что Святейший отец послал к нам его.
Теперь уже королева постаралась не состроить гримасу. Джеремия отличался исключительным благочестием, сама Мириамель считала себя набожной, но его пыл всегда вызывал у нее неприятное ощущение. Что до эскритора Ауксиса, Джеремия не ошибся, когда назвал его знаменитым – многие считали, что, несмотря на свою относительную молодость, он почти наверняка станет новым Ликтором, однако уверенности относительно глубины его веры у королевы не было. Экскритор прославился своей жесткостью и деспотизмом, которые заметно превосходили его набожность.
Когда лорд-камергер ушел, чтобы проследить за подготовкой, Мириамель взяла мужа за руку.
– Будем входить?
– Наверное. – Теперь, когда возбужденный Джеремия удалился, король заметно сник. – Я ведь тебе говорил, что не одобряю подобные вещи?
– По меньшей мере дюжину раз. И, если хочешь, можешь повторить еще, но только не при посланце Ликтора. Мы договорились?
Саймон вздохнул:
– Да, ваше величество.
– Только не играй в кухонного мальчишку, которого отругали, Сеоман Снежная Прядь. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты получаешь то, что хочешь, гораздо чаще, чем заслуживаешь. Покажи мне, для разнообразия, что я выиграла жребий.
– Но мы не тянули жребий. Это было бы нечестно. Ты просто сказала мне, что мы будем делать.
Она подошла к нему поближе.
– Но ты же знаешь, что я права. Ну, так мы входим?
Он проворчал что-то невнятное, и Мириамель решила принять это за согласие.
Королеве пришлось признать, что Джеремия и множество его помощников сделали все превосходно. Огромный зал не выглядел таким чистым уже многие годы, быть может, с тех пор, как королева Инавен вместе с юным принцем Хью посетила их с визитом более десяти лет назад.
«Как быстро течет время, – подумала она. – Нет ничего ценнее во всем мире – ни золото, ни драгоценные камни, ни даже сама любовь. И как же оно легко проскальзывает у нас между пальцами! – Неожиданно ей в голову пришла необычная мысль. – А как обстоят дела у ситхи? Или у вечного ужаса, Королевы Утук’ку? Что значит время для тех, у кого его так много? Ползет ли оно мимо и каждое мгновение кажется ужасным, как было со мной в детстве? Как во время бесконечных летних дней в Мермунде, когда я могла лишь молчать и заниматься шитьем?»
На самом деле сегодня воздух был таким же жарким и неподвижным, как в те давно прошедшие дни.
«Как себя чувствует тот, кто живет вечно?»
Но стоило ей об этом подумать, как она увидела огромный полог с изумительно нарисованными на нем золотыми Деревьями Матери Церкви, ей стало стыдно за свой вопрос, и она отругала себя за черную неблагодарность. Разве Небеса не являются тем вечным днем, что бог и Усирис обещали в качестве дара всем?