Мастер отстраняется и откладывает инструмент в сторону.
– Продолжай ее держать, – велит он кузнецу, который стискивает руку Давины.
– Б-богиня… Что с-сейчас будет? – шепчет она.
– Не оборачивайся. – Я прижимаю ее голову к груди. – Все будет хорошо, вот увидишь. Кандалы больше никогда не навредят тебе.
С тошнотворным чувством я наблюдаю, как мастер резким земельским голосом раздает указания кузнецам. Когда рядом со столом появляется человек с раскаленным железным стержнем, зажатым в плоскогубцах, у меня падает сердце. Они же не собираются!..
– Госпожа, – говорит мастер. – Кто бы ни изготовил эти кандалы, он свое дело знает. Мы не смогли сломать их.
Давина поднимает голову, но не поворачивается к мастеру.
– Делайте, что… необходимо.
Мастер вопросительно смотрит на меня. Мой взгляд мечется между ним и раскаленным стержнем. Если бы я не знал, что эти кандалы приносят Давине такую боль, я бы схватил ее и покинул с ней кузницу.
– Вы слышали королеву, – говорю я.
Мастер медлит.
– Вам нужна помощь, чтобы ее удержать?
– Нет, – бормочу я. – Я справлюсь.
Тело Давины напрягается, и она сильнее прижимается к моей груди.
Воздух наполняется вонью плавящегося металла и горелой кожи.
– Мне очень жаль, – продолжаю шептать я, пока она прижимается ко мне, чтобы заглушить свои крики.
Кажется, проходят часы, прежде чем первый наручник с грохотом падает на стол.
Мы с Давиной мокрые от пота. Я не могу пошевелить руками, так как мне приходится изо всех сил удерживать ее. Мои руки так напряжены, что кажется, будто слились с ней.
Кузнец осторожно отпускает ее. Завтра там, где он сжимал ее руку, будут синяки, но сейчас это наименее значимая для нас проблема. Я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на ее освобожденное запястье, а в следующий момент жалею, что сделал это. Сквозь кровь я отчетливо различаю мускулы, вокруг которых висят несколько обгорелых кусков кожи. Но самые тяжелые раны находятся на тыльной стороне ладони, а не над суставом, иначе бы она истекла кровью.
«Нужно немедленно это перевязать, – проносится у меня в голове. – Иначе все воспалится из-за пыли и грязи, которых полно здесь».
Я открываю рот, но он настолько пересох, что получается только карканье.
– Минхер, – раздается рядом голос Фулька.
Я не заметил, когда он вернулся. Его лицо белое, как снег Фриски, а глаза распахнуты в ужасе. Как много он понял? Как долго наблюдал? Его руки дрожат, когда он поднимает сверток с мазями Греты.
Кузнецы советуются, как снимать второй наручник.
– Перевяжи… ее, – хриплю я. – Пока они… не продолжили.
Душа разрывается, что приходится просить мальчишку об этом. Я бы хотел, чтобы он никогда не видел свою миндам в таком состоянии. Но у меня так трясутся руки, что я не смогу этого сделать. Я также опасаюсь, что как только встану, больше не сяду на этот стул. Я не хочу снова слышать крики боли, пока Давина мечется у меня в руках.
Но я понимаю, что нам придется пройти через это еще раз.
Фульк держится отважно, увидев кровь, стекающую по рукам Давины, но я вижу, что он близок к обмороку.
Мне не приходится просить его снова – он кладет сверток и роется в нем в поисках перевязочных материалов.
Я убираю прядь пропитанных потом волос Давине за ухо. Даже это движение отзывается болью в напряженных мышцах.
– Фульк… перевяжет запястье, – успокаиваю я ее. – Он… осторожно.
Она слегка наклоняет голову. Ее веки дрожат, но она не открывает глаз. «Пожалуйста, пусть она упадет в обморок раньше, чем они продолжат», – умоляю я богов. Она слегка вздрагивает, когда Фульк обматывает ее запястье чистой тканью и завязывает узел. Позже, когда мы пройдем через этот кошмар, кто-нибудь промоет ей раны и смажет их настоями Греты. Сейчас же важно избежать попадания в них грязи.
Когда Фульк заканчивает, я говорю:
– Иди. Позаботься… о лошадях. И скажи… Кларис, чтобы она пришла, когда… мы закончим.
– Но минхер…
– Никаких возражений!
– И все же! – упрямится он. Его щеки покраснели от гнева – яркие пятна на бледном лице. – Я останусь. С лошадьми все хорошо, я в этом убедился. А Кларис уже все подготовила в той комнате, где вы и королева проснулись.
Я киваю, поджав губы. Я слишком измучен, чтобы с ним спорить.
– Рассказывай… ей что-нибудь, когда они… продолжат. Что угодно. Я уже… едва могу говорить.
– О чем?
– Без разницы. Ей нужно… слышать что-то другое, кроме… стука и шипения.
Едва я успеваю договорить, как кузнецы подходят к нам. Фульк прячется за меня, но так, чтобы видеть Давину.
– Вы готовы? – спрашивает мастер.
– Нет, – бросаю я. – Дайте нам… прийти в себя.
– Теперь мы знаем, что надо делать. В этот раз должно получиться быстрее, а без неудачных попыток мы нанесем меньше повреждений. Вам нужно еще немного потерпеть.
Я резко киваю.
– Ты слышала, Ви? Мы почти… закончили.
Стиснув зубы, я приподнимаю ее и поворачиваю так, чтобы кузнецы смогли поработать над другой рукой. Я осторожно кладу ее перебинтованную руку себе на грудь, прежде чем притянуть к себе. Во время всей процедуры она не шевелится, поэтому я надеюсь, что она потеряла сознание и не почувствует удаления второго наручника.
Но когда мастер подходит и слегка сдвигает наручник, она цепенеет и сводит все мои надежды на нет. В этот раз ее крики тише, поэтому я слышу бормотание Фулька, который склонился над ней.
Он рассказывает ей о своей сестре, которая выходит замуж за одного из моих бывших солдат и хочет, чтобы Давина пришла на праздник и выпустила снег на молодоженов. Он рассказывает о Бразании, по которой он скучал с тех пор как уехал оттуда, чтобы стать моим оруженосцем. И он рассказывает обо мне. Каким я был до того, как встретил ее. Как я смотрел сквозь людей, которые пытались со мной заговорить, и видел только следующий бой. Как я не хотел иметь дело ни с одним живым существом, кроме Элоры. Я пренебрегал даже Фульком.
А еще о том, как я горжусь, что он хорошо выполняет свою работу ритари. Он не смог бы служить с такой же страстью Эсмонду. В конечном счете, он оказался бы таким же плохим рыцарем, как и я.
Давина спасла не только меня, но и Фулька.
Теперь наша задача – сделать все, что в наших силах, чтобы она поскорее поправилась.
Глава 21
Леандр
Впоследствии я не могу вспомнить, как вышел из кузницы.
Следуя по извилистым коридорам, я спотыкаюсь и, скрипя зубами, вынужден признать, что слишком слаб, чтобы нести Давину. Я передаю ее мастеру, который двигается намного быстрее, чем можно ожидать от него. Я с трудом за ним успеваю, пока окружающий мир расплывается перед глазами, и мне приходится опираться на плечо Фулька. Мои ноги дрожат от слабости из-за потери крови. Я чувствую себя так, словно какая-то незримая магия вытянула из меня все силы.
Хочу спать. Не пару часов, а день. Неделю. Месяц. Полжизни.
Но я плетусь вперед. Сначала мне надо убедиться, что у Давины все в порядке. И только потом я позабочусь о себе.
Мы добираемся до комнаты, в которой нас поселили после приезда в Йорденорт. Кларис уже там и приказывает мастеру положить Давину на кровать.
– И ты тоже ляжешь, Леандр, – обращается она ко мне. – Я не хочу заботиться еще и о травме головы, если ты упадешь в обморок.
– Со мной все прекрасно, – уверяю я.
Кларис закатывает глаза.
– С тобой все было так же прекрасно, когда ты без сознания навернулся с лошади. Но пока не мешаешь, делай, что хочешь.
Она прогоняет меня взмахом руки. Я неохотно освобождаю место рядом с постелью, чтобы она могла заняться Давиной.
– Вам стоит хотя бы присесть, минхер, – волнуется Фульк. – У вас лицо такого же цвета, как волосы у королевы.
В таком состоянии я не собираюсь ни с кем спорить и поэтому с ворчанием опускаюсь на низкий табурет. Я слишком горд, чтобы признать, какое облегчение чувствую.
– Что нам делать с наручниками? – интересуется мастер.
Кларис пожимает плечами, осторожно разматывая повязку на правой руке Давины.
– Расплавьте их… Все равно.
– Нет, – говорю я. – Давина должна сама решить, что с ними делать.
Мастер кивает и снова смотрит на Давину.
– Она вела себя очень отважно. Я надеялся, что в какой-то момент она потеряет сознание.
– Я тоже, – признаюсь я.
Но она оставалась в сознании – все это время. Ее крики еще долго будут преследовать меня.
– Дело в металле, из которого изготовлены наручники? – спрашиваю я. – В чем причина такой боли?
Мастер проводит рукой по бороде.
– В наших краях это редчайший металл, встречающийся только в холодных областях. Он образуется под землей при очень низкой температуре, и при добыче требует особых усилий. Десятилетие назад, когда мы еще торговали с Фриской, мы получали его оттуда. Поскольку здесь, в Земном королевстве, нет естественных месторождений металла, мы делали из него все – котлы, сковородки, столовые приборы, мебель.
– Оружие, – бросаю я.
– Да, его тоже. По крайней мере, поначалу мы пытались, но с металлом было что-то не так. Когда к нему притрагивались, казалось, что это раскаленный лед. Контакт с ним, например, если вы пользовались столовыми приборами, сделанными из него, был одновременно и горячим, и холодным. Даже когда мы обматывали его каким-нибудь материалом, чтобы не касаться напрямую, мы испытывали это странное чувство.
– Потребовалось время, прежде чем мы смогли связать вместе металл и ожоги на руках и проблемы с дыханием и глотанием, – продолжает Кларис. – Мы думали, Фриска умышленно отправила нам ядовитый металл.
– Пока я не нашел кое-что об этом в старой книге моего наставника, – говорит мастер. – Там говорилось, что много лет назад, когда маги не были так редки, как сейчас, этот металл использовался, чтобы запечатывать магию тех, кто не мог ее контролировать. Из него делали не только кандалы, но и клетки и целые тюрьмы. Для магов прикосновение к металлу должно быть еще ужаснее, чем для нас.