– Да, верю. Нельзя убивать людей только потому, что они сомневаются. Так поступают Вознесшиеся. И если мы не верим, что люди способны менять образ мыслей, убеждения и поведение, то какой смысл давать Вознесшимся шанс измениться? Какой смысл надеяться изменить хоть что-то?
– Твоя взяла, – пробормотал он, наклоняя стакан в мою сторону.
– Ты не веришь, что люди способны меняться? – спросила я.
– Верю, – признался он. – Просто меня не заботит, способны ли меняться те, кто причинил тебе вред.
– О.
Я взяла еще один кубик сыра. Впрочем, он меня не удивил. Я перешла к тому, что мы совсем не обсуждали, даже когда это всплыло в разговоре с Джаспером.
– Но это должно тебя заботить. Я не хочу, чтобы людей убивали только потому, что они не доверяют мне или не любят меня. Не хочу в этом участвовать.
– Ты просишь меня заботиться о тех, кто, возможно, знал о заговорщиках, которые предали не только меня, но и тебя, – тихо возразил он. – Если называть вещи своими именами, они совершили государственную измену против нас.
– Да, но убеждения и сомнения, которые не вылились в действия, не равнозначны измене. Если есть доказательства, что они знали и ничего не делали, их нужно представить к суду. Или Атлантия ничем не отличается от Солиса в том, что касается отправления правосудия?
– Атлантия верит в правосудие, но есть исключения. А именно – как ты уже догадалась – государственная измена.
– Тем не менее, если людей ввели в заблуждение, им нужно дать шанс на искупление, Кас.
Его глаза вспыхнули ярким янтарем.
– Ты нечестно играешь, принцесса, зная, как я люблю, когда ты меня так называешь.
Уголки его губ чуть-чуть приподнялись.
Он негромко хмыкнул.
– Уже обвела меня вокруг пальца?
Я подавила улыбку.
– Я бы обвела тебя вокруг пальца, если бы ты со мной согласился.
Кастил рассмеялся.
– Я согласен. Но… согласен только при условии, что выслушаю их. Пусть они изложат свои доводы. Они должны в самом деле быть убедительными, чтобы сохранить их жизнь.
Мой победный возглас замер на губах.
– Мне не нравится твое условие.
– Очень плохо.
Я прищурилась.
– Прости, – проговорил он, но в его голосе не слышалось извинения. – Я лишь хотел сказать, что мы достигли компромисса между нашими желаниями. Я пошел на уступки. Я дам им шанс.
Я не знала, какой шанс он им даст, но это был… компромисс. Уже неплохо.
– Ладно. Тогда я тоже пойду на уступки.
– Должна, потому что ты практически получила что хотела, – с усмешкой заметил он.
Да, но я не была уверена, что многие смогут его убедить.
Кастил долго молчал.
– Я серьезно намерен дать людям второй шанс. Пусть докажут, что они не станут для нас проблемой. Но если начнут действовать в соответствии со своими настроениями или я заподозрю их в таких намерениях, то не могу обещать, что буду ходатайствовать о помиловании.
– До тех пор, пока твои подозрения будут основаны на доказательствах, а не на эмоциях, я согласна.
Его губы изогнулись в полуусмешке.
– Только посмотри на нас: договариваемся, кого убивать, а кого миловать.
Я покачала головой.
– Никогда не думала, что буду вести такой разговор.
– Но у тебя неплохо получается, – промолвил Кастил.
Я фыркнула, играя ножкой бокала.
– Надеюсь, до этого не дойдет.
– Я тоже надеюсь.
– А что с семьями Аластира и Янсена?
– У Янсена никого не осталось, а с родственниками Аластира уже связываются и уведомляют о его участии в заговоре. Не думаю, что у нас будут с ними проблемы, особенно когда они узнают, что случилось с Беккетом.
В груди резко кольнуло при упоминании юного вольвена. Потом я подумала о внучатой племяннице Аластира.
– А что насчет Джианны? Раз он надеялся на твой брак с ней, не думаешь, что она тоже может быть замешана?
– Если честно, не могу сказать с уверенностью. Я не видел Джианну много лет. Когда ее знал, это была женщина с сильной волей, и она сама принимала решения. Но сейчас она для меня фактически незнакомка. И, кстати, ее здесь нет.
Я хмыкнула, пытаясь казаться равнодушной к этой маленькой подробности.
Кастил улыбнулся, и на его щеке возникла ямочка. Видимо, я его не убедила.
– Я спрашивал Киру, когда виделся с ней сегодня утром. Джианна в Эваемоне.
Я восприняла эту новость с небольшим облегчением и вместе с тем испытала разочарование. Я хотела ее увидеть. Но не знала почему.
– Нам еще кое-что нужно обсудить прежде, чем мы встретимся с моими родителями. – Кастил допил виски. Предчувствуя, о чем пойдет речь, я напряглась. – Нам нужно обсудить твои притязания на трон.
Пол под моим стулом словно закачался. Я сглотнула. Комок неуверенности тяжело осел в животе.
Кастил поставил пустой стакан и, откинувшись назад на стуле, внимательно изучал меня.
– В тебе течет кровь богов, Поппи. Неизвестно, как много и что это означает, но ясно, что королевство – твое. Аластир это знал. Моя мать это признала. И несмотря на то, что сказал мой отец в порыве чувств, он понимает, что это значит. Узы с вольвенами оборваны и перенесены на тебя как еще одно подтверждение. Помнишь атлантианцев на улице, когда мы въехали в Бухту Сэйона? Многие были в замешательстве от того, как вели себя вольвены, но весть о том, кто ты, уже распространяется. Вскоре она долетит до столицы, особенно если известили Старейших.
– А ты… знаешь, что говорят о деревьях Эйос? Уверена, их заметили.
– Заметили. Как сказал мой отец, люди увидели в них знамение великих перемен.
– А не что-то плохое?
– Нет. Большинство не воспринимает их так. – Он не сводил с меня взгляда. – Но не все настроены позитивно. Уверен, ты уже понимаешь, что некоторые атлантианцы будут сопротивляться. Но только потому, что не знают тебя, – быстро добавил он. – Из страха перед переменами. Они будут видеть в тебе чужестранку.
– И Деву, – напомнила я.
Он стиснул челюсти.
– Если так, то я быстро развею их иллюзии.
Я вздернула подбородок.
– И я тоже.
Кастил одобрительно улыбнулся и поправил:
– Мы оба быстро их развеем. Но большинство увидят тебя той, кто ты есть. Следующей королевой Атлантии.
Я вздохнула.
Он продолжал пристально смотреть на меня.
– Как я вижу тебя той, кто ты есть. Моей королевой.
Я была потрясена. Он во второй раз называет меня так, и до меня вдруг дошло, что с тех пор, как его мать сняла с себя корону, он назвал меня принцессой всего несколько раз.
– Но ты же не хочешь быть королем! – воскликнула я.
– Речь не о том, чего я хочу.
– Как же так? Если я королева, то ты – король, которым ты не хочешь быть.
– Я никогда не думал, что мне придется стать королем, – произнес он так тихо, что я напрягла все внимание. – И мне не нужно было об этом думать, потому что мне всегда казалось, будто принимая свое будущее я также смиряюсь с участью Малика. С тем, что он потерян для нас. – Он провел пальцами по подбородку и перевел взгляд на пустой стакан. – Но в какой-то момент я начал осознавать правду. Просто не хотел ее принимать.
Мое сердце замерло.
– Ты… ты не веришь, что он еще жив?
– Нет, я верю, что он жив. Я по-прежнему верю, что мы его освободим. – Он нахмурился. – Но, боги, я знал прежде, чем признался самому себе, что он… будет не в том душевном состоянии, чтобы взойти на престол. Боги знают, что я не был самим собой, когда меня освободили.
Меня пронзила боль. Киеран тоже успел это принять, и в глубине души мне было отрадно знать, что Кастил понимает, с чем столкнется, когда освободит брата. Ему будет больно, но не так сильно.
– Но ты же себя нашел.
– К несчастью, Атлантия не может позволить себе роскошь ждать, когда он себя обнаружит. Мои родители находятся на троне слишком долго.
Король и королева могут править всего четыреста лет. И, как он говорил, его родители уже давно превысили этот срок.
– Уже появилось недовольство, Поппи. Его вызывает и страх перед будущим, если мы не сможем прокормить население, и общее беспокойство из-за того, что король и королева правят слишком долго.
– Ты же говорил, что претендентов на трон не было.
– А еще ты знаешь, что я не хотел говорить тебе правду, чтобы не напугать, – напомнил он. – И, похоже, ты вот-вот…
– Швырну в тебя тарелку сыра? Да, я собираюсь это сделать.
– Не надо. – Его насмешливое лицо разозлило меня еще больше. – Ты расстроишься, если сыр пропадет.
– И виноват будешь ты, – огрызнулась я. На его правой щеке появилась ямочка. – Прекрати улыбаться. Ты должен был мне сказать. Как и об уничтожении посевов и о погромах.
– Я сам узнал об этом только после разговора с отцом вчера вечером. – Его ироничность пропала. – Я хотел сначала услышать это от него, прежде чем говорить тебе. – Он склонил голову. – Поппи, официальных претендентов не было, но недовольство рано или поздно привело бы к этому, неважно – появилась бы ты или нет.
– Мое появление ничего…
– Не надо отрицать того, кто ты. Ты для этого слишком умна и сильна, – перебил он, и я закрыла рот. – Ты не можешь себе этого позволить. Как и я, и никто в королевстве. Твое появление меняет все.
Я откинулась на спинку стула, пораженная правдой его слов. Выйдя из-под душа, я сказала себе, что готова обсуждать с ним все и смотреть в лицо правде. Сейчас оказывалось, что я себя обманывала. И я вела себя как ребенок. Правду о моем происхождении, то, что сделал Кастил, чтобы спасти меня, и то, что это означает, нельзя отбросить лишь потому, что у меня не было возможности с этим смириться. Я должна встретиться с этим лицом к лицу.
В груди, там, где тихо гудела странная энергия, проросло зернышко паники. Я уставилась на фрукты и сыр.
– Когда мы освободим твоего брата, на него нельзя будет давить и ожидать, что он займет трон. Будет неправильно взваливать это на него.
– Да, – мрачно согласился Кастил. – Неправильно.