– Во-первых, вы должны предоставить Тувин ее судьбе, по крайней мере сейчас. То же относится к Галине и остальным пленницам, неважно, кто их захватил, айильцы или Аша’маны. Любая попытка спасти их, предпринятая сейчас, приведет к тому, что все откроется.
Элайда медленно кивнула.
– Да. Понимаю. – Она не могла отвести полный ужаса взгляд от глаз Алвиарин, требовательно устремленных на нее. Должен быть способ! Нельзя допустить, чтобы все это произошло!
– И по-моему, нужно пересмотреть ваше решение относительно Гвардии Башни. Вам не кажется, что после всего случившегося Гвардию следует значительно увеличить?
– Я... найду способ. – О Свет, она должна все обдумать!
– Отлично, – пробормотала Алвиарин, и Элайду затопил бессильный гнев. – Завтра вы сами, лично, обыщете комнаты Джосейн и Аделорны.
– Зачем, Света ради?..
Алвиарин снова подергала ее полосатую накидку, на этот раз довольно грубо, будто собиралась сорвать ее и вцепиться Элайде в горло:
– Насколько мне известно, Джосейн нашла несколько лет назад ангриал, но не сдала его. Боюсь, что Аделорна поступила еще хуже. Она без разрешения взяла ангриал из хранилища. Как только вы обнаружите пропажу, немедленно объявите о наказании. Весьма суровом. И при этом подчеркните, что Дорайзе, Кийоши и Фареллейн, напротив, могут служить образцом верного служения закону. Каждой из них вы сделаете подарок, отличного нового коня.
Элайде показалось, что глаза у нее сейчас выскочат из орбит.
– Зачем? – Время от времени любая сестра в нарушение закона хранила у себя какой-нибудь ангриал, но наказанием обычно служил нагоняй. Все сестры не раз испытывали подобное искушение. И что подумают остальные? Ответ очевиден. Все решат, что Дорайзе, Кийоши и Фареллейн просто подставили двух других. Джосейн и Аделорна были Зеленые, остальные – Коричневая, Серая и Желтая соответственно. Зеленая Айя придет в ярость. Они попытаются возместить нанесенный их престижу урон. Вытащат на всеобщее обозрение проступки остальных, которые, разумеется, всегда найдутся, подстрекая тем самым другие Айя к... – Зачем тебе это, Алвиарин?
– Элайда, для вас должно быть достаточно того, что я это советую. – В насмешливых холодных, но все же до этого мягких интонациях голоса Алвиарин неожиданно появились стальные нотки. – Теперь я хочу услышать, как вы собственными устами подтвердите, что сделаете то, что я сказала. Иначе я не стану прикладывать никаких усилий для того, чтобы помочь вам сохранить на плечах палантин. Говорите!
– Я... – Элайда попыталась отвести взгляд. О Свет, ей нужно подумать! Внутри у нее все сжалось. – Я... сделаю... то, что... мне... сказано.
Алвиарин улыбнулась своей неприятной холодной улыбкой.
– Увидишь, от этого не будет большого вреда. – Неожиданно, шагнув назад, она растопырила юбки в легком реверансе. – С вашего позволения, я удаляюсь, чтобы дать вам возможность поспать остаток ночи. С утра у вас будет много дел – распоряжения для Верховного Капитана Чубейна, обыск комнат... Нам также необходимо решить, когда сообщить Башне об Аша’манах. – Тон Алвиарин не оставлял сомнений в том, что решать будет она. – И наверно, нужно начать планировать наши дальнейшие действия, направленные против ал’Тора. Не пора ли Башне открыто призвать его к повиновению? Подумайте хорошенько. Доброй ночи, Элайда.
Ошеломленная, как в тумане, Элайда проводила Алвиарин взглядом. Открыто призвать его к повиновению? Это означало бы навлечь на себя нападение этих... как она их назвала? Аша’манов. Всего этого не должно было случиться с ней. Только не с ней! Не соображая, что делает, Элайда швырнула бокал через всю комнату, и он вдребезги разбился о стену, на которой висел гобелен с цветочным орнаментом. Схватив обеими руками кувшин, она с воплем ярости подняла его над головой и тоже бросила, расплескав пунш. Предсказание не вызывало никаких сомнений! Она будет!..
Внезапно Элайда замерла, хмуро глядя на крошечные осколки хрусталя, прилипшие к гобелену, и более крупные, рассыпанные по полу. Предсказание. Оно совершенно недвусмысленно обещало ей триумф. Ей! Алвиарин, может, и одержала маленькую победу, но будущее принадлежит Элайде. Тогда можно будет и отделаться от Алвиарин. Только потихоньку и таким способом, чтобы Собрание не захотело поднимать шум. Как-нибудь так, чтобы никто не догадался, что тут замешана Элайда, и чтобы Алвиарин ни о чем не пронюхала, пока не станет слишком поздно. Внезапно на Элайду словно снизошло озарение – она поняла, как именно нужно действовать. Алвиарин не поверила бы, если бы ей рассказали. Никто бы не поверил.
Если бы Алвиарин увидела улыбку Элайды теперь, у нее подкосились бы колени. И когда все произойдет, Алвиарин еще позавидует Галине, живой или мертвой.
Остановившись в коридоре, куда выходили двери апартаментов Элайды, Алвиарин в свете стоячих светильников внимательно взглянула на свои руки. Как ни странно, они не дрожали. Она ожидала от этой женщины большего упорства, долгого сопротивления в борьбе. Но начало положено, и теперь нечего бояться. Если только Элайда не узнает о том, что за последние несколько дней по крайней мере из пяти Айя пришли сообщения, в которых так или иначе упоминалось об ал’Торе; о свержении Колавир сообщили агенты всех Айя в Кайриэне, способные держать в руках перо. Нет, даже если Элайда узнает, Алвиарин все равно ничего не грозит – с тем влиянием на эту женщину, которое она имеет теперь. И с Месаной в качестве покровительницы. С Элайдой покончено, неважно, осознает она это или нет. Если даже Аша’маны не смогут похвастаться полным разгромом Тувин и всех, кто отправился с ней, – а Алвиарин не сомневалась, что они разнесут их в пух и прах, судя по тому, что рассказала ей Месана о случившемся у Колодцев Дюмай, – «глаза и уши» в Кэймлине растрезвонят повсюду, как только узнают о случившемся. Плюс еще какое-нибудь чудо вроде появления у порога мятежниц – и Элайду постигнет судьба Суан Санчей, не пройдет и нескольких недель. В любом случае начало положено, и если Алвиарин хочет стать свидетельницей остального, от нее требуется одно – повиноваться. И наблюдать. Не упускать ничего. Возможно, когда все будет кончено, накидка из семи полос ляжет на плечи ей самой.
Ранним утром, когда солнечный свет потоком вливался через окно, Сине обмакнула в чернила перо, но прежде чем она успела написать следующее слово, дверь распахнулась и в комнату ворвалась Амерлин. Густые черные брови Сине взметнулись вверх. Она никак не ожидала увидеть Элайду; возможно, даже появление самого Ранда ал’Тора удивило бы ее меньше. И все же она положила перо и спокойно поднялась, опустив серебристо-белые рукава, которые закатала, чтобы не испачкать чернилами. Она присела – ровно в той степени, в какой это уместно для Восседающей, которую в ее собственных апартаментах посетила Престол Амерлин.
– Надеюсь, вы не обнаружили какую-нибудь Белую сестру, спрятавшую ангриал, Мать. – Столько лет прошло, а легкий акцент Лугарда все еще чувствовался в ее речи. Сине горячо надеялась, что появление Амерлин не связано с тем, о чем она упомянула. Неожиданная атака Элайды на Зеленых, предпринятая всего несколько часов назад, в то время как большинство из них еще спали, вероятно, до сих пор вызывала возмущенные вопли и зубовный скрежет. На памяти ныне живущих никого еще не наказывали розгами за хранение ангриала, а сейчас это произошло сразу с двумя. На Амерлин, верно, опять накатил один из ее мерзких приступов бешенства.
Но если совсем недавно Элайдой и владело бешенство, сейчас от него, похоже, не осталось и следа. Некоторое время она пристально разглядывала Сине, холодная, точно замерзший пруд, в своем шелковом платье с красными вставками, а потом перевела взгляд на резную полочку, где стояли миниатюры из поделочной кости, изображающие членов семьи Сине. Все они давно умерли, но она все еще любила каждого из них.
– Ты не поднялась в Собрании, когда меня выбирали Амерлин, – сказала Элайда, взяв портрет отца Сине, но тут же поставила его обратно и взяла портрет ее матери.
Брови Сине едва не поползли вверх снова, но она сдержалась, поскольку взяла за правило не удивляться ничему больше раза в день.
– Я узнала о том, что Собрание восседает, когда уже было слишком поздно, Мать.
– Да-да. – Отложив портрет, Элайда подошла к камину. Сине всегда питала слабость к кошкам, и резные деревянные фигурки этих животных, иногда в очень забавных позах, теснились на каминной полке. Амерлин хмуро оглядела эту выставку, зажмурилась и слегка вздернула подбородок. – Но ты осталась, – продолжала она, быстро обернувшись. – Все Восседающие, которых не оповестили, сбежали из Башни и присоединились к мятежницам. За исключением тебя. Почему?
Сине вскинула руки:
– Что еще я могла сделать, Мать? Целостность Башни важнее всего. – Независимо от того, кто именно в ней Амерлин, мысленно добавила она. И что она так уставилась на моих кошек, хотела бы я знать? Конечно, она никогда не задала бы этого вопроса вслух. Серейлле Баганд, прежде чем стать Амерлин, была одной из самых свирепых Наставниц Послушниц – именно в год ее возвышения Сине заработала свою шаль – и стала гораздо более свирепой Амерлин, чем могла бы быть Элайда, что бы той ни взбрело в голову. Сине слишком долго придерживалась определенных правил приличий, и они слишком глубоко засели в ее душе, чтобы она могла запросто от них отказаться. И неважно, нравится ей женщина, которая носит полосатую накидку, или нет. Любить Амерлин вовсе не обязательно.
– Целостность Башни важнее всего, – согласилась Элайда, потирая руки. – Ее необходимо сохранить. – И все же почему Элайда так нервничает? Эта женщина могла своенравно вспылить, иногда говорила очень резко и хлестко, но никогда не нервничала. – То, что я скажу тебе сейчас, Сине, запечатано Пламенем. – Рот у нее перекосился, и она раздраженно повела плечами, так что накидка перекосилась на спине. – Надеюсь, ты не забыла, что это означает? Если бы я могла выразиться иначе, чтобы до тебя дошло, насколько важно сохранить эту тайну, я так и сделала бы. – Голос ее был сух, как многолетняя пыль.