На востоке не показался еще даже краешек солнца. Со всех сторон, куда ни падал взгляд, горбатились кривые холмы, иногда просто уродливые, будто огромные куски глины, сдавленные рукой великана так, что она пролезла у него между пальцами. Иногда низкие, иногда в сотни футов высотой, они тонули в сумеречных тенях, как и широкая долина, в которой расположился лагерь. Хорошо, что жара еще не началась, хотя утренняя прохлада была весьма относительной. Сегодня людям не нужно торопиться, и все же в воздухе уже витали запахи готовящейся еды. Одетые в белое послушницы со всех ног носились туда-сюда; умная послушница всегда выполняла данное ей поручение как можно быстрее. Стражи никогда не выглядели так, будто торопятся, но даже слуги, несшие завтрак Айз Седай, ходили сегодня вразвалку, точно прогуливаясь. Ну почти так, по сравнению с послушницами по крайней мере. Лагерь спешил воспользоваться всеми преимуществами привала. Рычаги подъемных механизмов скользили вверх-вниз, сопровождаемые грохотом и бранью, – мастера ремонтировали повозки. Перезвон молотов сообщал о том, что кузнецы подковывают лошадей. Мастера, отливающие свечи, разложили рядами свои формы, и металлические чайники с заботливо собранными восковыми каплями и огарками уже так и пылали жаром. Большие закопченные котлы с водой для мытья и стирки висели над кострами, грязная одежда грудами высилась вокруг, а ее все подтаскивали и подтаскивали.
Эгвейн не особенно приглядывалась – эта кипучая деятельность была ей не внове. Она не сомневалась, что уж Мери-то точно не займется стиркой; это не ее дело, так она считала. Мери почти такая же плохая служанка, какой, наверно, была бы Романда, окажись она на ее месте. При этой мысли Эгвейн негромко засмеялась. Будь Романда служанкой, она очень быстро приструнила бы свою хозяйку; и совершенно очевидно, кому именно из них двоих приходилось бы бегать с поручениями и выполнять всю работу. Седовласый повар, услышав ее смех, перестал выгребать уголь из железной печки и усмехнулся. Впрочем, усмешка оставалась на его лице лишь мгновение. Потом до него дошло, что перед ним не просто вышедшая на прогулку молодая женщина, а Амерлин, и его усмешка искривилась и растаяла. Он резко поклонился и вновь занялся своим делом.
Бесполезно отсылать Мери, Романда тут же приставит к Эгвейн новую шпионку. А Мери снова придется скитаться по деревням, умирая от голода. Поправляя платье – она выскочила из палатки прежде, чем Мери закончила возиться с ее одеждой, – Эгвейн нащупала под юбками привязанный у пояса маленький полотняный мешочек. От него исходил сильный запах розовых лепестков и освежающих трав. Находка заставила Эгвейн вздохнуть. Эта женщина с лицом, которое больше подошло бы палачу, вне всякого сомнения, шпионила за хозяйкой по поручению Романды и все же, пусть неуклюже, на свой лад, заботилась о ней. Как странно, что все это может уживаться в одном человеке!
Подойдя к палатке, которую она использовала как рабочий кабинет – многие так и называли ее кабинетом Амерлин, точно и впрямь находились в Башне, – Эгвейн выбросила Мери из головы. Всякий раз, когда они устраивали привал на день, Шириам уже с утра дожидалась ее здесь с пачкой прошений в руке. Горничная, пойманная на краже драгоценностей – она зашила их в свое платье, – молила о милосердии; кузнец, собравшийся уехать к невесте, просил дать ему хорошую рекомендацию; и прочее в том же духе. Шорник, жаждущий, чтобы Амерлин помолилась за его жену и та родила дочь. Солдат лорда Брина, намеревавшийся жениться на швее, тоже хотел получить благословение Амерлин. Непременно имелось несколько прошений от послушниц постарше, недовольных тем, как с ними обходилась Тиана, или просто перегруженностью хозяйственными работами. Вообще-то любой имел право обратиться с прошением к Амерлин, но в Башне прислуга редко делала это, а уж тем более послушницы. Эгвейн подозревала, что Шириам специально выискивает просителей, чтобы у новой Амерлин создалось впечатление, будто то, что она делает, очень нужно, и, загруженная незначительными делами, она не мешала самой Шириам заниматься тем, что та считала действительно важным. Налей кошке молока, и ей некогда будет вцепляться тебе в волосы. Этим утром, однако, Эгвейн меньше всего хотелось заниматься прошениями, она была в таком настроении, что вполне могла предложить Шириам съесть их на завтрак.
Однако, войдя в палатку, Эгвейн не нашла там рьяную Хранительницу Летописей. Ничего удивительного, учитывая события минувшей ночи. И все же палатка не была пуста.
– Свет да осияет вас этим утром, Мать, – низко присев, так что коричневая бахрома шали заходила ходуном, произнесла Теодрин. Обладая всей присущей доманийкам грацией, она была в очень скромном платье с высоким воротом. Это было несколько необычно. Женщины народа Домани, как правило, понятия не имели о скромности. – Мы выполнили ваше приказание, но никто не заметил нынешней ночью ничего необычного около палатки Мариган.
– Некоторые мужчины вспомнили, что видели Халиму, – с кислым видом добавила Фаолайн, лишь слегка присев, – но кроме этого не помнили ничего, даже когда потом отправились спать. – В ее голосе прозвучало нескрываемое осуждение Халимы, секретаря Деланы, которая пользовалась большим успехом у мужчин. Круглое лицо Фаолайн помрачнело больше обычного, когда она произносила следующие слова: – Там мы наткнулись на Тиану. Она велела нам идти спать. – Не отдавая себе в этом отчета, Фаолайн все время поглаживала голубую бахрому своей шали. Суан не раз говорила, что новоиспеченные Айз Седай надевают шаль чаще, чем необходимо.
Постаравшись улыбнуться как можно доброжелательнее, Эгвейн уселась на свое место за маленьким столиком. Осторожно. Кресло чуть не сложилось – Эгвейн пришлось нагнуться и выправить ножку. На краю стола из-под глиняной чернильницы торчал кусок сложенного пергамента. Руки дернулись, чтобы достать его, но Эгвейн сдержала себя. Слишком многие Айз Седай считали, что им вовсе не обязательно соблюдать правила вежливости. Она не должна быть одной из них. Кроме того, эти две попали из-за нее в неловкое положение.
– Прошу прощения за те неприятности, которые у вас возникли из-за меня, дочери. – Они стали Айз Седай одновременно с избранием ее Амерлин, то есть когда раскол в Башне уже произошел, и столкнулись с теми же сложностями, которые возникли у нее. Однако у них не было ее палантина, и они оказались практически беззащитны. Большинство полноправных сестер вели себя с ними так, точно они все еще Принятые. То, что происходило внутри каждой Айя, редко становилось достоянием других Айз Седай, но ходили слухи, что Теодрин и Фаолайн приходится на все испрашивать разрешение и к ним приставили опекунов, которые следили за их поведением. Никто никогда не видел ничего подобного, но все были убеждены, что это именно так. Эгвейн не оказывала им покровительства, хотя понимала, что это не помешало бы. – Я поговорю с Тианой. – Может, это что-нибудь и даст. На день или на час.
– Спасибо, Мать, – ответила Теодрин. – Не стоит беспокоиться. – Ее рука скользнула к шали и задержалась на ней, поглаживая. – Тиана спрашивала, что мы там делали так поздно, но мы ничего не сказали ей, – добавила она после небольшой паузы.
– Никакого секрета тут нет, дочь моя. – Жаль, однако, что они не нашли ни одного свидетеля исчезновения Могидин; ее спаситель как был, так и остался лишь смутной тенью. А это, как известно, всегда пугает больше всего. Крошечный уголок пергамента по-прежнему неудержимо притягивал взгляд Эгвейн. Может, Суан удалось что-нибудь выяснить? – Спасибо вам обеим.
Теодрин поняла, что пора уходить, и сделала движение в сторону выхода, но остановилась, заметив, что Фаолайн не тронулась с места.
– Жаль, что я не держала в руках Клятвенный Жезл, – огорченно сказала Фаолайн. – Тогда вы бы не сомневались, что я говорю правду.
– Сейчас не время беспокоить Амерлин... – начала Теодрин, но потом сложила руки и обратила все внимание на Эгвейн. Что-то еще кроме терпеливого ожидания было в ее лице... Что касается способностей, она всегда была из них двоих более сильной, да и в характере ее ощущалось явное стремление главенствовать, но на этот раз она заметно готова была уступить инициативу Фаолайн. Эгвейн хотелось бы знать почему.
– Не Клятвенный Жезл делает женщину Айз Седай, дочь моя. – В этом Эгвейн была убеждена. – Скажи мне правду, и я поверю тебе.
– Я не люблю вас, – ответила Фаолайн, тряхнув для убедительности пышными черными кудрями. – Вы должны знать это. Конечно, по сравнению с вами я ничто, но у меня тоже есть свое мнение. Когда вы были послушницей и убежали из Белой Башни, а потом вернулись, вас следовало наказать гораздо строже, так я считаю. Может, это мое признание поможет вам понять, что и в остальном я не лгу. Не думайте, что у нас сейчас не было выбора. И Романда, и Лилейн – обе предлагали нам свое покровительство. Обещали, что, как только мы вернемся в Башню, нас тут же подвергнут испытанию и окончательно утвердят полноправными сестрами.
С каждым словом гнев ее разгорался все сильнее; а Теодрин округлила глаза и, не выдержав, вмешалась в разговор:
– Мать, Фаолайн все ходит вокруг да около, но на самом деле она пытается сказать, что мы с вами не потому, что у нас не было выбора. И не в благодарность за шаль. – Она с легким презрением скривила губы, будто возведение в ранг Айз Седай по распоряжению Эгвейн – не тот дар, за который следовало благодарить.
– Тогда почему? – спросила Эгвейн, откинувшись назад. Кресло накренилось, но выдержало. Прежде чем Теодрин успела открыть рот, с прежним запалом заговорила Фаолайн:
– Потому что вы – Амерлин. Мы не дурочки и видим, что происходит. Некоторые сестры считают, что вы – марионетка Шириам, хотя большинство убеждены, что за ниточки дергают Романда или Лилейн. Однако мы понимаем, что это не так. – Лицо ее исказилось от гнева. – Я покинула Башню, так как считала, что Элайда не права. Они избрали Амерлин вас. Вот почему я с вами. Если, конечно, я вам нужна. Если вы можете доверять мне без Клятвенного Жезла. Я хочу, чтобы вы верили мне.