— Доставил.
— В обмен выдать попугая из старой башни.
— Готов принять.
— Сообщить лично Императору, а в отсутствие Императора — принцу Максимилиану. Без личного позволения ничего не делать.
— Как угодно.
На этом скоростные показатели императорской канцелярии закончились. И мог бы Ласка ждать неделю, другую и третью, но уже вечером на постоялом дворе появился Нидерклаузиц.
— Здравствуй, Ласка, Устинов сын.
— Здравствуй, герр Фредерик… — Ласка замялся, потому что забыл, как звали рыцаря с железной ногой, отца Фредерика.
— Говоришь, ты все-таки привел коня Его Величеству?
— Да.
— Хорошо, а узнал про коня, который пускает дым и пыхает огнем?
— Так я его и привел.
— Вот как? Покажи.
Спустились на конюшню. Фредерик удивленно посмотрел на огромного жеребца. Деревянный брус, закрывающий выход из стойла, немного обуглился, но крышу поддерживали кирпичные колонны, которые всего лишь подкоптились.
— Как ты с ним справляешься?
— Я говорю по-лошадиному, — признался Ласка.
Вообще, конечно, не стоит говорить об этом каждому встречному, но этот немец вроде свой человек, и сложно бы было правдоподобно соврать.
— Не знал. А что так долго? Я тебя раньше ждал.
— Пришлось попутешествовать.
Ласка без лишних деталей рассказал про долгую дорогу до Крыма и обратно. Фредерик слушал внимательно, но особо не выспрашивал.
— Завтра с утра идем к императору, — сказал Фредерик, когда Ласка закончил, — Коня берем с собой.
На следующий день заранее предупрежденные служители открыли для Элефанта то самое стойло под табличкой. Несмотря на то, что в стойле давно никто не жил, в нем не забывали прибираться. Ни паутины, ни пыли, ни грязи.
Коня продемонстрировали императору.
— Надо поговорить, — император жестом пригласил секретаря отойти от стойла.
— Слушаю, Ваше Величество.
— Начнем с того, что это не дестрие. Полукровка.
— Прикажете отдать половину попугая?
— Забавное предложение, — император улыбнулся, — Точность — вежливость королей, как говорит мой невежливый враг Франциск.
— Прапрадед фон Нидерклаузица как-то отдал половину заложницы за половину выкупа, — сказал секретарь.
— Это ты очень вовремя вспомнил. Какую, кстати, половину?
— Верхнюю. Где руки и сердце.
— Забавно. Но мы отдадим всего попугая.
— Ваше Величество?
— Точность это именно что вежливость. Король, будучи точным, ставит себя на одну доску с нижестоящими, которые точными быть обязаны. А щедрость демонстрирует превосходство и подчеркивает неравносубъектность.
— Вы совершенно правы, Ваше Величество.
— Конь нам в любом случае пригодится. Запиши, поставить на довольствие.
— Записал.
— Коня надо учить. У него на морде написано, что он зверь дикий, злобный и своенравный.
— Кого назначить прикажете?
— Вот Нидерклаузица и назначим. Теперь попугай. Откуда он у меня взялся?
— Эрнан Кортес из Новой Испании привез. Вы его потом обратно отправили военным губернатором.
— И с тех пор десять лет у меня в парке сидит эта бесполезная богохульная птица?
— Совершенно верно, Ваше Величество. Монахи ей Святое Писание читают и легенды про рыцарей.
— Сто раз можно было кому-нибудь передарить, обменять, на худой конец, продать.
— Можно было, Ваше Величество.
— Почему он до сих пор тут?
— Вы не приказали. Да и что плохого? Мы его на редкостного коня меняем. И табличку над стойлом снимать не придется.
— Плохого что? Плохо не то, что мы попугая на коня меняем. Плохо, что у меня в империи таких забытых попугаев должны быть сотни. Понимаешь? Сотни вопросов, которые отложены до того, пока лично император ими займется. Лежат нерешенными, приносят убыток и никто не виноват.
— Виноват, Ваше Величество!
— Да не ты. Запиши важную задачу. Срочно составить список вопросов, который отложены и ждут решения императора.
— Записал. Только разрешите по существу сказать.
— Разрешаю.
— На Вашей голове дюжина корон. В каждой стране свои задачи имперского уровня. Их не то, чтобы много, но есть. Вы, Ваше Величество, хоть и мудры как дюжина королей, а времени-то у Вас сколько Бог отвел. Здесь систему надо менять.
— Значит, будем менять систему. Или брошу все и в монастырь уйду.
Император и секретарь вернулись к собеседникам.
— Это не дестрие, а полукровка, — сказал император, — Если французы выводят новую породу, то нам стоит об этом знать. Новость свежайшая, даже разведка ничего такого не сообщала. Герр Нидерклаузиц, назначаю тебя ответственным за изучение этого жеребца.
— Слушаюсь, Ваше Величество!
— Приставьте к коню постоянного наездника, конюхов, писаря и счетовода. Я хочу знать, годится ли этот зверь для военных целей. Если годится, то насколько дороже, чем дестрие, французам обойдется кавалерия с этой новой породой. Нужно ли нам перенимать этот опыт, или овчинка не стоит выделки.
— Сделаем, Ваше Величество.
— Отправляйтесь к начальнику птичника, скажите, что попугая я приказал отдать просителю в комплекте с сопроводительной документацией.
— Слушаюсь, Ваше Величество!
Император направился в другой конец конюшни, где ему уже подготовили лошадь для прогулки.
— Не торопись уезжать, — попросил Ласку Фредерик, — Задержись в Вене на пару дней. Дело есть. И приходи оба дня в конюшню, поработай с Элефантом, помоги ему здесь привыкнуть.
— Хорошо, — Ласка легко согласился.
И от бесконечной дороги устал, и как не уважить хорошего человека, без помощи которого могли бы и пару недель просидеть, ожидая приема.
Секретарь и Ласка дошли до птичника. У входа их уже ждал Вольф. Передали гефлюгельшталльфюреру приказ императора. Тот, не моргнув глазом, вызвал писаря. Писарь достал толстую книгу, сделал запись о передаче ценной птицы и попросил расписаться за получение.
— С полным титулом, пожалуйста.
Ласка взял перо, обмакнул в чернильницу и красиво вывел по-русски. «Иван Устинов сын Умной, сын боярский, из Москвы. Принял» Ласка остановился. Как эта птица по-русски будет? Мама тогда в деревне говорила. «Принял зловещую птицу Напугай…».
— С сопроводительной документацией, — добавил писарь.
«… с сопроводительной документацией», — приписал Ласка. Поставил своей рукой подсказанную писарем дату по латинскому летоисчислению.
Писарь выложил на стол толстую рукописную книгу без твердой обложки. Заголовок на первом пергаментном листе «Попугай крупный. Наставление по содержанию».
Ласка пролистал. Испанский, латынь, немецкий. Беда.
— Половина со слов птицы записана, — сказал гефлюгельшталльфюрер, — Попугай вам напомнит. Если где языка не знаете, он прочитает.
— Он что, грамотный?
— Он иногда слишком грамотный и даже с точки зрения римского права свою особу пытается толковать. Но мы на поводу не идем. По документам птица, значит птица и нечего тут.
Слуги принесли клетку с попугаем. Конечно, не ту самую клетку, которая утонула в Дунае, но тоже железную.
— Воррр? — поинтересовался попугай.
— Не вор, а честный меняла, — ответил Ласка.
Клетка из железных прутьев и сама по себе тяжеловата, а со здоровенной птицей и вовсе не руками не поднимешь. Императорские слуги продели через решетку под сводом длинную палку и таскали клетку вдвоем.
Слуги вытащили палку и ушли. Ласка уставился на клетку. Надо было тогда еще об этом подумать. Пустую почти такую же они довезли до башни без особого труда. Но как бы они ночью и тихо транспортировали клетку со злобной птицей? Держа руками за прутья? А к лошади как крепить? Как пустую? Вплотную к лошадиному боку, чтобы вот этот здоровенный клюв клевал лошадку?
На вытянутой руке не понесешь, тяжело. На спину положить боязно. Начальник птичника и писарь с любопытством смотрели, как Ласка с Вольфом попытаются клетку унести. У немцев не хватило фантазии предположить, что грузополучатель может прийти неподготовленным к получению груза.
— Слушай, птица… — вежливо обратился Ласка.
— Доминго!
— Тебя зовут Доминго?
— Да.
— Я Ласка Умной, — Ласка решил не говорить птице имя, которым крещен. Это священникам нужно крестильное имя, и перед королями-императорами-султанами положено полностью представляться, а не прозвищами.
— Что означает твое имя?
— Умный.
— Хороший знак. В моем мире человек с таким прозвищем был бы жрецом Кетцалькоатля, бога познания.
Попугай неплохо говорил по-немецки. Почти как человек, четко и понятно, хотя и не с таким выговором, как у венцев. На «р» он часто срывался в «ррр», а в остальном, если не видеть перед собой птицу, можно подумать, что человек говорит. Речь у него возникала где-то в горле, приоткрытый клюв при разговоре едва шевелился.
— Доминго, ты честная птица?
— Да.
— Если я тебя из клетки выпущу, что будешь делать?
— Ласка, ты честный человек? — спросил Доминго.
— Вот те крест! — Ласка истово перекрестился.
— Зачем я тебе?
— Один весьма ученый пан из Польши… Ты знаешь, что такое Польша?
— Знаю. Я про мир вокруг не меньше тебя знаю, хотя ничего толком не видел. Монахи очень умные и любят поговорить.
— Один весьма ученый пан из Польши звал в гости императорскую птицу. Большую, красивую и певчую.
— Ты московит.
— Я московит. А тебя приглашают в Польшу. Кормить-поить обещают, песенки слушать.
— Я не певчая птица.
— А когда выпьешь?
— Бррренди! Орррухо! Крррасное! Кагоррр! Тысяча черрртей!
Ласка посмотрел на птичников.
— Не положено, — сказал начальник, — Если только монахи носят.
— Пан Твардовский самого короля личный астролог, — сказал Ласка попугаю, — При дворе будешь жить, и по-настоящему, а не в клетке. Король такую свиту содержит, видел бы ты. Еды при дворе видимо-невидимо, любые яства кушают. И вино пьют, и бренди, и аквавиту, и коньяк, и меды ставленые. Птиц певчих в чистоте содержат, не обижают.