— Слушаюсь, Ваше Святейшество. Благословите на дорогу.
— Кого? Вас, еретиков?
— Не для себя прошу, для Бенвенуто. Он ведь добрый католик, брат мой названный.
— Сходи, Игнатий, у ворот благослови от моего имени. А пока вы идите, а ты задержись на пару слов.
— Сначала к секретарю зайдите за подорожной, — сказал Игнатий, — Белледонне попозже дома будет.
Ласка и Вольф ушли, а Папа внимательно посмотрел на Ученого Монаха Игнатия.
— Зачем ты вообще их тогда привел?
— Сердцем чую, этот немец еретик и колдун. И живописца они увезти хотели, а на него доносы пишут и пишут, складывать некуда.
— Сын мой, живописцев в Риме полно. Я их силой никого не держу на самом деле. Пусть едут? куда глаза глядят. Хоть к королю Франциску.
— Но…
— Да пошутил я, Господи. Первый из них восточный схизматик, второй лютеранин. Я им не отец духовный. Клятвы с них не брал, договор не подписывал. Стражу ни к ним, ни к Белледонне не приставлял. Только бы взяли все трое ноги в руки, да к вечеру их бы в Риме не было. Думаешь, мне этот перстень нужен был? Демонов вызывать? Не нужен. Думаешь, почему я им в дорогу денег дал? Стыдно стало. Я пошутил, а они всерьез приняли, за море сходили.
— Перстень-то настоящий, не просто золота кусок, — Игнатий потер ладонь.
— Да Бог с ним, с перстнем. Получается, ты ко мне их привел как повод, чтобы подать свое прошение про орден.
— Простите, Ваше Святейшество, — смутился Игнатий.
— Ты не мог знать, что этот заморский Иван окажется человеком чести и привезет перстень. Не мог знать, что перстень тебе руку прожжет. Что от моей молитвы рана затянется. Это ведь знак, Игнатий. И знак не тебе. Знак мне.
Игнатий молча поклонился.
— Знак, что ты человек праведный и верный. Что надо подписать твое прошение. Станет у нас в Риме одним орденом больше.
Оксана дожидалась друзей на площади. В самой середине, подальше от всех духовных зданий.
— Как меня здесь давит, — сказала она, — И смотрят все как на чудо-юдо заморское. Страшно.
— Ты никакое не чудо-юдо, а просто иностранка издалека, — сказал Вольф, — Ни на местных не похожа, ни на француженок, ни на немок. И платье у тебя греческое, а сама никак не гречанка. Вот и смотрят, любуются.
— Ладно, если так. Куда дальше?
— Пойдем уже к Бенвенуто, отобедаем вместе и заночуем у него. В тесноте, да не в обиде.
В доме Бенвенуто стояла мертвая тишина. Двери заколочены. На белой оштукатуренной стене углем написано «Уже арестован. Спасибо за внимание. Ваша любимая Инквизиция. PS: Писать доносы больше не надо».
— Как же так? — возмутился Ласка, — Нам разрешили его забрать, а сами в тюрьме держат?
— Я смотрю, девиц и золото воровать вы умеете, а свободного человека из города увезти не можете, — хмыкнула Оксана.
— Сейчас жаловаться пойдем, — сказал Вольф, — Кто в Риме хозяин, Папа или его псы?
— Я бы сначала поела, — сказала Оксана, — У вас деньги есть?
Судьба неизвестного ей человека ее не очень беспокоила.
Из-за поворота улицы появился стражник с алебардой. За ним ехал какой-то человек на осле, а за ним шли двое монахов.
— Бенвенуто! — Ласка сразу узнал всадника и подбежал к процессии.
Живописец выглядел не то, чтобы неважно, а краше в гроб кладут.
— Ласка!
— Стоять! — скомандовал старший монах, — Бумаги покажите.
Вольф достал пергамент, который Папа на прощание продиктовал секретарю. Монах возложил на нос очки и внимательно прочитал короткий текст.
— И заодно отпущение грехов, — сказал монах, — Никогда бы не подумал.
— Все в порядке?
— Да. Забирайте и увозите из Рима, пока он еще чего-нибудь не натворил.
Стражник и второй монах сняли Бенвенуто с осла и поставили на ноги. Тот не устоял, и Ласка еле успел его подхватить.
— За что это его? — спросил Вольф.
— За ересь, за что же еще, — ответил монах, — Сам пусть расскажет.
В заколоченном доме еды нет, а все уже порядком проголодались. Поэтому отправились в ближайшую таверну. За прислугу здесь вертелись хозяйские дети. Бегом принесли кувшин вина, кувшин поменьше аквавиты, корзинку хлеба, и чуть попозже на всю компанию целого каплуна на вертеле. Здесь готовили только каплунов на вертеле и продавали по кусочкам или целиком. Зато никому ждать не приходилось.
Бенвенуто, выпив пару стаканчиков аквавиты и хорошую кружку вина, немного пришел в себя.
— За что тебя? — спросил Ласка.
— За ангелов.
— С каких пор в Риме нельзя ангелов писать? — удивился Вольф.
— Донесли, что я ангельские лики писал с девушек.
— Что в этом такого? — спросил Ласка, — Девушки бывают добрые и красивые как ангелы.
Оксана попыталась сделать доброе лицо, как у ангела, но никто не заметил. Ее даже забыли представить несчастному итальянцу, а самому по себе ему сейчас точно не до того, чтобы по сторонам смотреть и на красавицах взгляд задерживать. К тому же, она плохо понимала по-итальянски.
— Ангелы суть Божьи сыны и воины небесного воинства, — ответил художник.
— У нас ангелов пишут символически, — сказал Ласка, — Согласно канона. Не всегда и поймешь, что за фигура с крыльями. Батюшка наш хорошо про иконопись рассказывал…
— Здесь свои каноны. Ветхий завет гласит, что ангелы выглядят как прекрасные юноши. Вспомните хотя бы, с чего началась история про Содом.
— Да помним, помним, — сказал Вольф, Но ты же рисовал только лица? Не фигуры?
— Лица. И руки еще.
— Лица молодые, чистые, румяные, без бород и усов, при длинных волосах?
— Именно так.
— Почему решили, что женские? Вот, Ласка наш под описание почти подходит.
— Да я похоже написал кое-кого. Узнали.
— Беда.
— Беда и есть. Донесли, арестовали, били, пытали, спать не давали. Но осторожно. Ждали, кто за меня заступится. У меня же заказов набрано по духовной линии.
— И как? Заступались?
— Наверное. Откуда мне знать. Но на помилование из лап Инквизиции кроме как у Папы влияния нет ни у кого. А Папа, благослови его Бог, сказал не торопиться, сплеча не рубить.
— Нас ждал, — сказал Ласка, — Извини, что задержались. Пришлось еще в Крым сгонять.
— Ты меня спас и еще извиняешься! Святой ты человек, Ласка.
Тем временем, снаружи собиралась возмущенная общественность. Накопилась до критического количества и полезла внутрь.
В таверну зашла делегация из пяти человек. Трое пузатых сеньоров, священник им под стать и мужчина средних лет с мечом на поясе.
— Еретик!
— Святотатец!
— Безбожник!
— Коварный соблазнитель!
— Выходи и сражайся!
— Мы тебя научим Господа любить!
Ласка встал и спросил:
— Можно, я за него выйду?
— Ты? Да у тебя пушок вместо усов. Не лезь не в свое дело, — сказал мужчина с мечом.
Ласка вытянул саблю из ножен до середины клинка и вспомнил, что в прошлый раз он с этой саблей только чудом отбился от противника с таким же тонким длинным мечом.
— Куда ты с саблей-то лезешь? — скептически протянул меченосец.
— Подождите, господа, — сказал Вольф, — У нас помилование от самого Папы.
— Это по ангелам?
— Да.
— У нас к нему свои счеты, у Папы свои.
— Вас устроит, если Бенвенуто Белледонне навсегда уедет из Рима?
Пузатые сеньоры задумались, а меченосец глянул на них и ответил:
— Эй, немец! Мне уже заплачено. Предложишь деньги вернуть? Я рассержусь.
— Могу перекупить.
— Я тебе перекуплю! На весь Рим ославим! — возмутились пузатые.
— Давай так. Одна дуэль и мы уходим. Тебе за одного заплатили, или за всех нас?
— За одного. К остальным претензий нет.
— Мы выставим бойца, ты сразишься. До первой крови.
— Не хитри. До смерти.
— До первой серьезной раны.
— Но решаю я, у кого какая рана серьезная.
— Хорошо. Если победишь, мы забираем своего и уходим. Если проиграешь, мы все равно уходим.
— Согласен.
Пузатые переглянулись, перекинулись парой слов между собой и решили, что их устраивает. Лишь бы Бенвенуто куда-нибудь убрался, а на тот свет, или на этот, неважно. Дуэль должна состояться просто потому, что за нее заплачено.
— Пять минут на подумать, — сказал меченосец, и вышел вместе с пузатыми.
— Что смог, — сказал Вольф.
— Ну, я пошел? — спросил Ласка.
С этой саблей тогда все-таки отбился. Может, в этот раз больше повезет.
— Ты часто на дуэли бьешься или на улице? — спросил Вольф.
— Нет. У нас как-то не принято чуть что за сабли хвататься. Лишних дворян у нас нет, чтобы просто так друг друга убивать. Мы уж, если что, так на кулаках. Или на палках. А как татары придут, тогда и возьмемся за сабли.
— Вот.
— Но ты не думай, меня и батя гонял, и братья, и воевода. Мы к войне всерьез готовимся. Татарина без подготовки не осилишь.
— Ваша с татарами война это кони и луки. С поляками — огненный бой.
— Ну да.
— Ты еще не понял? Здесь, в Риме, да и в Париже тоже, любая ссора это повод достать мечи. Каждую неделю биться насмерть для местных привычное дело. Верно, Бенвенуто?
— Верно.
— Именно на улице, пешими и без доспехов, — продолжил Вольф, — Это не считая подготовки в школах фехтования. Ты, конечно, сильный. Удивительно сильный для своего веса. И быстрый. Самый быстрый человек, кого я видел. Но опыта у тебя, извини, маловато, чтобы с первыми мечами Рима один на один выходить. Да и со вторыми я бы тебе пока не советовал.
— И что делать? — Ласка растерялся.
— Я для чего все начал? Вызывали они, выбор оружия за нашей стороной. Выбираю пистолеты. Этот, с мечом, при такой толпе отказаться не сможет. Тут за углом лавка, пару штук принесут, глазом моргнуть не успеет.
— А дальше? — спросила Оксана, — Ты хорошо стреляешь?
— Я плохо. И он наверняка плохо. Кто бы ни попал, дуэль закончится. С одного выстрела он меня не убьет, а заживает на мне как на собаке.
— Не получится, — сказал Бенвенуто, — Тебе больше не дадут спорить. Как только ты откроешь дверь, он атакует. Для всех вокруг вы уже достаточно поговорили. Вышел — принял бой.