будет провернуть. Правда, ей все же придется научиться вести себя чуть поживее!»
Тут первая фрейлина вспомнила, что уже давно нигде не видела ни Белинду, ни ее компаньонку. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: они могли быть заняты ранеными в одной монастырской постройке, а она -- в другой. Ей и некоторые фрейлины долго не попадались на глаза, пока Эвелина не вызвала всех к себе для получения военных званий. В трапезной же все помощники врачей оказывались в самое разное время, когда у них выдавалась свободная минутка, так что пересечься там во время обеда тоже было довольно сложно.
Решив обязательно отыскать Белинду и узнать, как у нее дела, фон Шиф продолжила обходить кельи, превращенные в больничные палаты. В большинстве из них царила идиллия: за тяжелыми пациентами присматривали фрейлины, а те, кто уже поправлялся, весело болтали и приветствовали Мафальду радостными возгласами. Многие уже знали о том, что фрейлины получили военные звания, и отдавали честь «госпоже майор» -- правда, при этом часто ехидно улыбались не по уставу. Фон Шиф делала вид, что не замечает усмешек -- это все была ерунда по сравнению с тем, как на ее звание должен был отреагировать младший брат-генерал.
В очередной келье, которую делили между собой трое выздоравливающих сержантов, Мафальда еще на пороге уловила какой-то странный запах.
-- Так... -- потянула она носом. -- Вы тут курите?
Пациенты тут же уставились на нее тремя парами невиннейших глаз.
-- Как можно, госпожа майор?! -- воскликнул один из них, а двое других согласно закивали головами.
-- А какое наказание полагается за обман офицера, находящегося при исполнении? -- прищурилась фон Шиф.
-- Ну-у... - самый смелый из сержантов тут же сник. -- Это зависит от того, насколько обман серьезен. Если речь о чем-то совсем незначительном, никому не вредящем...
-- В данном случае речь о том, что очень даже вредит самим обманщикам, возразила Мафальда. -- Отдавайте табак!
-- Ммм, госпожа майор, нам без него будет только хуже! -- запротестовал другой пациент.
-- Приказ старшего по званию, -- холодно отозвалась фрейлина. -- С вашей инфлюэнцей только дым глотать не хватало.
Третий обитатель кельи, до сих пор молчавший, со вздохом заворочался на кровати и, старательно показывая, как ему больно двигаться, сунул руку под подушку и достал оттуда черный кисет с вышитым на нем замысловатым белым узором.
-- Это все, что у нас есть, -- сказал он скорбным голосом. -- И вы ведь вернете его, когда я отсюда выйду? Этот кисет... он мне очень дорог...
-- Разумеется, верну, -- пообещала Мафальда. -- Как вас зовут, сержант?
-- Отто Несс, госпожа майор, -- ответил молодой человек.
-- Не беспокойтесь, у меня ваш кисет будет в сохранности, -- заверила его фон Шиф и повернулась к его товарищам. -- А у вас под подушками точно ничего не спрятано?
Те смущенно отвели глаза, без слов признаваясь, что их подушки тоже скрывают кисеты, вышитые женами или невестами. Но конфисковать их майор не успела: внезапно из коридора донесся какой-то шум и стоны, и она, быстро сказав им «Вольно!», метнулась к двери. Вслед ей послышался облегченный вздох любителей табака.
Но фрейлине было уже не до курильщиков -- она выскочила в коридор и заспешила к келье, расположенной у лестницы, из которой доносилась громкая возня и сдавленные крики боли.
-- Помощь нужна? -- вбежала она в келью и, увидев там делающую перевязку Белинду, о которой только что думала, не дожидаясь ответа, подскочила к ней и ее пациенту.
Это был мужчина лет тридцати, к которому она уже заглядывала утром, но тогда он спал, и фон Шиф, убедившись, что он ровно и спокойно дышит, ретировалась, стараясь не потревожить его. Теперь же этот человек пытался отодвинуться от Белинды, подступавшей к нему с чистыми бинтами. Одеяло с него сползло, и стало видно, что его левое плечо и часть груди обмотаны потемневшими от крови бинтами, которые и правда давно пора было сменить. Он полулежал спиной к двери и не видел Мафальду, но услышал ее голос и занервничал еще сильнее.
-- Ну-ка успокойтесь, лейтенант Шмидт! -- негромко прикрикнула на него девушка, как на расшалившегося ребенка. -- Вы же знаете, что я очень осторожно... -- Тут она повернулась к замершей на пороге Мафальде. -- Спасибо, госпожа фон Шиф, я справлюсь.
С этими словами Белинда положила свободную ладонь пациенту на лоб, задержала ее так на несколько секунд, а потом погладила его по голове, вновь сделавшись похожей на мать или няню, ласкающую ребенка. Раненый в первый момент дернулся и вжался в подушку, но потом его лицо расслабилось, и он заметно успокоился.
-- Ну вот, уже не больно, -- тихо сказала фон Фалькенхорст и, убрав руку с его головы, положила свежий бинт на кровать и принялась торопливо разматывать старую повязку Шмидта. Мафальда все же приблизилась к кровати -- девушке в любом случае могла понадобиться ее помощь, а кроме того, первая фрейлина теперь сгорала от любопытства, пытаясь понять, каким образом Белинда успокоила мужчину.
Юная сестра милосердия быстро и ловко сделала лейтенанту перевязку, после чего помогла ему снова удобно улечься и опять положила ладонь ему на лоб.
-- Ну вот и все, отдыхайте теперь, -- сказала девушка, и глаза ее пациента почти сразу же закрылись. Белинда укрыла его одеялом, и они с Мафальдой вместе на цыпочках вышли из комнаты.
Фон Шиф едва дождалась того момента, когда они оказались в полутемном коридоре и за ними закрылась дверь кельи.
-- Этот Шмидт что -- такой неженка? -- небрежно спросила она, махнув рукой назад. -- Не такие уж у него серьезные раны, чтобы так кричать! Вы уверены, что он не притворяется?
-- Нет, что вы, -- замотала головой Фалькенхорст, -- если бы он притворялся, я бы это сразу поняла. Такое иногда бывает -- человек чувствует боль сильнее, чем другие. И это не изнеженность, это у него с рождения. Бывают и еще более чувствительные люди, тому лейтенанту еще повезло.
-- Очень интересно... -- протянула Мафальда, уже не пытаясь скрыть своего любопытства. -- Я слышала, как некоторые женщины о себе говорили, что они прямо так чувствительны к боли, что даже палец уколоть для них -- кошмар и ужас, но всегда думала, что они просто кокетничают.
-- Чаще всего -- действительно кокетничают, -- подтвердила Белинда, -- но некоторые могли и правда боли не выносить. Это и у мужчин, и у женщин бывает, просто мужчины ни за что в таком не признаются.
-- Да уж, надо думать! Не признаются, пока не окажутся на больничной койке, как этот Шмидт. Но Белинда, каким образом вы его успокоили?
В этот момент женщины как раз проходили под факелом, освещающим выход на лестницу, и юная спутница Мафальды чуть отвернулась от нее, пряча глаза. Что окончательно убедило первую фрейлину в возникших у нее еще в келье подозрениях.
-- Признайтесь, Белинда, вы колдуете? -- спросила она напрямик, остановившись перед девушкой и доверительно наклонившись к ней. -- Можете мне довериться, я об этом никому не скажу.
Фон Фалькенхорст тоже остановилась и еще ниже опустила голову, но уже в следующую минуту выпрямилась и посмотрела Мафальде в глаза.
-- Видите ли, я... -- она замялась, но, как показалось ее собеседнице, не от того, что хотела что-то скрыть, а потому, что ей сложно было подобрать нужные слова. -- Мне сложно объяснить, как это делается...
-- А скажите, Белинда, вы сегодня что-нибудь ели? -- поинтересовалась фон Шиф и тут же ответила за девушку сама. -- Нет, конечно. Пойдемте-ка пообедаем... вернее, уже поужинаем, сядем там в уголок, и вы сможете спокойно все рассказать. Кстати, а где госпожа Люсинда? Она не будет вас ругать за то, что вы наедине с мужчинами остаетесь?
Бледное личико девушки тут же залилось краской.
-- Люсинду кто-то из монахов попросил помочь с перевязкой, в другом здании, -- ответила она. -- А я тогда ассистировала господину настоятелю... Ну а потом решила зайти к лейтенанту Шмидту, чтобы ему повязку сменить, а то других он стесняется...
-- Белинда, не волнуйтесь, об этом я вашей компаньонке тоже ничего не скажу! -- заверила ее Мафальда. -- Скажем ей, что после того, как вас отпустил настоятель, вы все время были со мной.
-- Ох... это так любезно с вашей стороны! -- обрадовалась Фалькенхорст, и ее собеседница едва сдержала ликующую улыбку. Теперь Белинда расскажет ей о себе все!
Расчет первой фрейлины и на этот раз оправдался. Они начали спускаться по лестнице, и ее юная спутница, помедлив еще немного, тихо заговорила:
-- Госпожа фон Шиф, скажите, что вы знаете о Войне Падения, когда магия покинула наш мир?
-- Ммм… -- не сразу отозвалась Мафальда. -- Честно говоря, не очень много.
В детстве учитель, конечно, рассказывал им с Эрвином и об этой эпохе, но те уроки Шиф помнила плохо. Ей всегда было очень обидно, что мир остался без магии и что сама она не родилась на четыре века раньше, до того, как это случилось, а потому и слушала девочка рассказы о том времени не особо внимательно. Вместо этого она представляла себя, как бы стала колдовать, если бы все-таки жила в те далекие времена, когда магия была доступна многим людям, и насколько ее жизнь была бы интереснее. Что ж, зато теперь ей представилась возможность восполнить этот пробел в знаниях.
-- ...после того, как война окончилась, лишь некоторые люди смогли сохранить в себе магические способности, не очень большие, -- рассказывала, тем временем, Белинда. -- И оказалось даже, что эти способности могут, как и прежде передаваться их детям.
-- Это я знаю, -- кивнула Мафальда, -- фамильные заклятия, достояние старых аристократических родов. Но они же всегда передаются только от отца к сыну, женщины ими не владеют...
-- Чаще всего, но не всегда, -- улыбнулась фон Фалькенхорст. -- В моей семье способность к целительству передается от матери к дочери. Хотя первым в роду, у кого они были, был мужчина -- Ганс Виртел. Приемный сын Сокрушителей магии.
Женщины вышли в монастырский двор и зашагали в сторону трапезной. Им навстречу шли несколько фрейлин гроссгерцогини, одетых в «форменные» платья с эполетами. Правда, на единый отряд, как хотелось бы Эвелине, эта группа была мало похожа: половина фрейлин была в разных оттенках розового, половина -- в не менее разнообразных оттенках зеленого. По всей видимости, каждая из них выбрала повседневную или парадную «форму» в зависимости от того, какой цвет был ей больше к лицу.