— А у вас есть поклонник, госпожа? — спросила Нэнси.
— Нет, — ответила ведьмознатка. — Они не могут за мной угнаться. А теперь давайте-ка посмотрим, умеете ли вы делать запутки. Если вам не даются запутки, вряд ли из вас выйдет толковая ведьма. Запутка помогает сосредоточиться. — Она вскинула руку, и воздух, казалось, вскипел вокруг нее, затанцевал, затрепетал… ожил. — Посмотрите, как колышется воздух. Это место, где могла бы быть моя запутка. Это совет. — В ее руке словно из ниоткуда появилось яйцо, какие-то веревочки, бечевки, небольшой орех. — Вот из этих вещей я и сделаю свою запутку.
Вглядевшись в серьезные личики подопечных, она вздохнула:
— Теперь ваша очередь сделать запутку. И запомните: в ней должно быть что то живое. Просто закройте глаза и сделайте запутку из того, что есть под рукой.
Она наблюдала, как они с серьезными до траурности лицами выворачивали карманы. Мисс Тик знала ведьм, она видела, что у этих девочек есть способности, но, чтобы взять девочку в обучение, одного ее таланта недостаточно. Предстоит тяжелая работа — много упорного труда. Кроме того, родители должны поддержать их выбор. Девочек часто стараются удержать дома, чтобы помогли с младшими детьми или работали в семейном деле. И это еще о внуках разговора не заходило. И так всегда было и будет.
Еще мисс Тик многое могла рассказать о человеке, исследуя содержимое его карманов, а также вещи, которых в его карманах нет. Сама она, как правило, непременно держала в кармане кусочек сыра — хорошей магии без перекуса не сотворишь. Вслух же она произнесла:
— Червяки тоже живые, поэтому может быть полезно носить с собой одного в коробочке с палыми листьями.
Нэнси стянула ботинок, пояснив:
— У меня там гусеница.
— Отлично, — сказала мисс Тик. — Тебе повезло, но это только малая часть ведьмовства.
Бекки помрачнела:
— У меня есть шпилька, можно мне ее использовать?
Мисс Тик закатила глаза:
— В запутке? Конечно. Но все равно, тебе нужно что-то живое, бабочка или муравей, например. Но убивать их нельзя, пусть свободно трепыхаются.
— Хорошо, — сказала Бекки, полезла в кусты и вернулась с волосатой зеленой гусеницей.
— Повторюшка! — возмутилась Нэнси.
Мисс Тик рассмеялась:
— Ведьме следует быть умной и учиться на всем, что она видит. Молодец, Бекки. Бекки принялась обматывать гусеницу обрывком шнурка и окончательно запуталась в нем, когда попыталась присовокупить к конструкции еще и шпильку.
Нэнси надулась и принялась за собственную гусеницу, которая уже успела зарыться в клочок овечьей шерсти. Раздался громовой раскат, полыхнула молния и обе девочки в один голос воскликнули:
— Это все моя запутка!
Мисс Тик снова не сдержала улыбки. И почему людям так хочется чувствовать себя в ответе за восход солнца, радуги, молнии или тучи? Она знала, что, если бы какая-нибудь девчонка действительно поверила, что может управлять бурей, то с воплями бросилась бы домой, и ее маме пришлось бы, возможно, отстирывать ее нижнее белье. Тем не менее, немного самоуверенности для начала не повредит.
— Мисс, мисс! — Бекки показала плод своих трудов. Шпилька покачивалась в воздухе рядом с гусеницей.
— Хорошо, — одобрила ведьмознатка. — В самом деле, неплохо.
— А как вам это? — Нэнси протянула свою запутку, но та развалилась у нее в руках; гусеница полетела на землю, сидя на клочке шерсти, как ведьма на метле. Из кончика пальца Нэнси вырвался язычок огня.
— Замечательно, — произнесла мисс Тик. — Кое-что у вас уже получается. Но это только часть вашего обучения, каждодневного обучения, — подчеркнула она.
Несомненно одно, подумала она про себя: госпожа Тиффани захочет посмотреть на вас обеих.
В Стране Фей звучала музыка. Гармоничная мелодия плыла в пустом воздухе, и праздные эльфы, сидевшие на верхушке цветущего дерева, не могли отказать себе в удовольствии раскрасить каждую ноту в особые цвета. Музыка танцевала в вышине к восхищению всех присутствующих. Эльфам для счастья многого не надо.
Конечно, боль в списке их удовольствий всегда на первом месте, но вторую позицию занимает, конечно, музыка.
Музыканта эльфы заманили из мира людей с помощью своих чар и заставили играть, играть, играть для лорда Душистого горошка. Эльфы умели поддерживать жизнь в своих игрушках, а человек с флейтой оказался восхитительной новой игрушкой. Душистый Горошек лениво размышлял, как долго флейтист еще продержится.
Но он был доволен. Его воины совершили несколько небольших налетов на человеческий мир и вернулись с изысканными дарами вроде этого. И он знал, что с каждым набегом уверенность их возрастет, и вскоре они будут готовы к серьезной заварушке.
Он нахмурился. Надо поговорить с Горчичным Зерном. Надо удостовериться, что жалкие останки Королевы действительно выброшены из Страны Фей.
Внезапные осложнения совершенно ни к чему.
Раньше Джеффри любил наблюдать за живой природой; теперь он наблюдал за людьми. Они показались ему интересными, и потому он посвящал этому занятию все возможное время, делая все новые и новые выводы.
Первое, что бросилось ему в глаза, — старики оказывались как-то не к месту в своих собственных домах. Это решительно отличалось от уклада семьи Джеффри, в которой отец управлял всем. Здесь в жизнях стариков, за закрытыми дверями вся власть принадлежала женщинам, так же, как все решения снаружи принимали мужчины, — и ни у кого не возникало желания что-то менять.
Эти мысли вертелись в его голове, когда он приводил в порядок волоски в носу матроса Миротворца, чего даже Нянюшка Ягг не выносила. Миссис Салли Миротворец — слишком близорукая, чтобы смело орудовать ножницами у носа своего мужа, — была доброй женщиной, но даже она относилась к мужу скорее как к предмету интерьера. Джеффри сделалось грустно — грустно оттого, что старый морской волк, повидавший в свое время весь мир, теперь большую часть своего времени проводит в трактире, потому что его жена непрерывно чистит, моет и полирует все вокруг, а когда нечем больше заняться, вытирает пыль. Если ей удавалось избежать мытья, чистки, полировки и вытирания пыли с собственного мужа, то лишь потому, что он не мог достаточно долго сидеть в полной неподвижности.
Вскоре стало понятно, что трактир был едва ли не единственным развлечением и убежищем для престарелых мальчишек. Однажды он присоединился к ним и угостил каждого пинтой, чем немедленно привлек к себе всеобщее внимание. После пары фокусов Мефистофеля и еще одной пинты престарелые мальчишки достигли нужной степени благодушия, чтобы Джеффри осмелился задать вопрос, терзавший его уже несколько дней:
— Так чем вы занимаетесь, господа?
Раздался дружный хохот, и водовоз Скользь, чью улыбку, в отличие от имени, никак нельзя было назвать скользкой, промолвил:
— Помилуйте, сударь. Нас всех можно назвать праздной публикой.
— Мы вроде королей, — сказал Смехач Бочком.
— Только без замков, — добавил Скользь. — Был у меня один, да я его потерял.
— И вам нравится праздность, господа?
— Не очень, — признался Хлоп Дрожь. — На самом деле, я это ненавижу. С тех пор, как умерла моя Джуди. У нас никогда не было детей. — Его голос дрогнул, и он попытался скрыть это проявление минутной слабости за глотком из кружки.
— У нее была черепаха, да? — спросил Мятый Джо, человек такой комплекции, которая позволяла ему носить коров под мышкой.
— Точно, — сказал Хлоп Дрожь. — Она говорила, что ей это нравится, потому что черепаха не бегает быстрее, чем она сама. Черепаха еще живехонька, но это не то же самое, с ней не поболтаешь. Вот моя Джуди — та день-деньской могла судачить о том да о сем. Хотя, черепаха хорошо умеет слушать, а о моей Джуди я бы такого не сказал, — закончил он под всеобщий хохот.
— Когда стареешь, попадаешь в бабье царство, — сказал Вонючка Джим Джонс.
— Что вы имеете в виду? — спросил Джеффри, который уже и сам был не рад, что затронул эту тему. Теперь заворчали все.
— Знаешь, на что это похоже, мальчик? — сказал Мятый Джо. — Моя Бетси говорит мне, что есть, что делать, и где, и когда, и когда я рядом, она суетится вокруг меня, как старая курица. Это все равно что снова стать ребенком.
— Знаю такое, — подтвердил капитан Миротворец. — Моя Салли просто чудо, и я бы без нее совсем пропал, но вот что я вам скажу: я жил по-настоящему, когда под моей рукой ходили десятки крепких мужчин, и когда погода была жуть как плоха, мне надо было быть на высоте, чтобы мы не опрокинулись, потому что я был капитаном, и это была моя работа. — Он огляделся, чтобы убедиться во всеобщем одобрении, и обратился прямо к Джеффри. — Это лучше всего — то, что я был мужчиной. А теперь вся моя работа заключается в том, чтобы поднять ноги, когда она подметает. Я ее люблю, и это наш общий дом, но я отчего-то все время не к месту.
— Точно, — поддержал Вонючка Джим. — Вы все меня знаете, я все еще хороший плотник и в Гильдии известен, но Милли все время беспокоится, когда я берусь за острые инструменты и все такое; когда она на меня смотрит, у меня даже руки дрожат.
— Вам бы хотелось, чтобы они не дрожали? — спросил Джеффри, хотя видел, что рука Вонючки Джима была тверда, как скала, когда он подносил к губам кружку. — Знаете, господа, вы мне подали идею.
Он замолк, надеясь, что к нему прислушаются.
— Мой дядя по материнской линии родом из Убервальда, его звали Хеймлих Хидденхаузен. Он был первым человеком, который соорудил себе «гараж». — Ну, у меня вот есть сарай, — сказал Вонючка Джим.
— Без обид, вы можете так думать, но что у вас в сарае? Бывают сараи для коз, для кур и для коров, могут же быть и сараи для мужчин. Мужские сараи. То есть гаражи.
Теперь все внимание присутствующих было приковано к нему. Особенно когда он сказал:
— Давайте выпьем еще, джентльмены. Еще по кружечке, пожалуйста!
Деревенские женщины тоже приняли Джеффри весьма благосклонно. Просто поразительно. Было в нем нечто такое, что располагало остановиться и поговорить, а его теплая улыбка и деликатные манеры моментально располагали к себе.