– Про машину мы вообще не договаривались. Я ее в кредит купил. Вы разобьете, а мне потом пять лет выплачивать.
– Не о том думаешь, адвокат! Тебе жизнь свою спасать надо… Если мы возьмем машину, ты нас заложишь?
– Закладывать не буду, а в милицию сразу позвоню.
После этих слов Паша вскинул пистолет, незаметно подмигнул Кузькину и два раза выстрелил в его широкую грудь… На голубой рубашке вспыхнули и расплылись два ярких кровавых пятна. А в гараже, перебивая запахи бензина и жареной курицы, явно потянуло ароматом вишневого компота…
Бедный Лев Львович дернулся два раза, схватился за полку и начал падать, увлекая за собой баночки и коробочки. Все это мелочь, за исключением литрового сосуда с нитрокраской. Такой голубенькой – под цвет любимого «Форда».
Сегодня банка была не закрыта наглухо, а лишь плотно прикрыта. Она упала с полки на верстак и вначале из нее начало капать, а потом густо полилось. Вроде как кисель из половника. Голубой кисель!
Теперь уже в гараже пахло не вишневым компотом и не курицей с бензином. Все заполонил едкий смрад ацетона… Краска лилась на живот «трупа», на ремень и на брюки, пониже ремня.
Паша подскочил к телу и, пока голубой кисель не залил карманы, вытащил документы на машину и ключи.
Трубочист распахнул ворота, а Муромцев, кашляя сверх меры, сел за руль и вывел «Форд» на вольный воздух. Теперь им надо было бежать отсюда подальше и побыстрее… Перед посадкой в машину Гриша рванул в гараж. Там на верстаке осталось что-то важное. Это три жареных куриных ноги.
Любимый «Форд» выруливал за рощу. Его мотор звучал все тише, а потом и вовсе смолк… Кузькин встал и попытался осмотреть себя – рубашка пропала, но за животом он совсем не видел брюк. Там все щипало от ацетона, и было ясно, что в районе ширинки полно краски. Залито на всю железку!
Лев расстегнул на рубахе верхние пуговицы и стянул ее через голову. Потом спустил вниз штаны и снял их вместе с кроссовками… Он вышел наружу в одних трусах и весь такой жалкий стоял на голой земле под черным небом. Солнце давно зашло, и что-то стало холодать!
Пришлось вернуться в вонючий гараж и найти в рубашке сотовый телефон… Кузькин набрал номер домашнего телефона. Там свои, родные. Там жена – она поможет.
– Ниночка, это я… Мне срочно нужны брюки. Я свои залил.
– Сам залил или Моника помогла?
– Вот ты, Нинка, вся в этом! Мне плохо, а ты шутки шутишь… Прямо, не жена, а тихий ужас.
– Ты где, горе мое?
– Я же сказал – стою в гараже весь голый.
– А брюки с рубашкой она унесла?
– Кто?
– Та, которая тебя раздевала… Нет у тебя больше брюк! Одни на тебе были, а две пары ты в сумке утащил… Принесу тебе спортивные штаны с красными лампасами. Завтра сядешь в свой «Форд» и поедешь на работу, как генерал.
При упоминании о «Форде» стало тоскливо. Муромцев – он хороший человек, но парень лихой! Разобьет Паша машину! Такая красавица может погибнуть…
26
Пока Багрова выдавала артистам аванс за участие в пробах, наверху происходило страшное. В кабинете, который временно занял полковник Потемкин, на диване в полной отключке лежал Вадик Хилькевич. Вокруг бегали тюремные врачи, и пахло нашатырем.
А произошла совсем простая вещь – этот химик перехимичил! Он решил, что в момент его «отравления» должна изо рта пойти пена. В камере вместе с шоколадной конфеткой он сунул в рот самодельную таблетку. Это вещество действительно пенится, но есть и побочный эффект. Короче – криминалист отравился! Но не до смерти, не насовсем, а так, что через час он уже стоял и даже ходил, пошатываясь.
В этот самый момент его и увидела Багрова… Когда Ирочка узнала детали, она страшно разозлилась. Не на кого-то конкретного, а на ситуацию. А это значит – на всех сразу! И кричать она стала на всех сразу… На Хилькевича за то, что тянет в рот всякую дрянь. На врачей за то, что плохо лечили. На Потемкина за то, что не контролировал процесс. На себя за то, что кричит, а не уложит больного на диван и не приласкает…
Все потихоньку слиняли из кабинета, и Багрова около часа баюкала Вадима… А потом они уехали. Мудрый Потемкин приказал Ирине везти Хилькевича к себе – больной нуждается в присмотре. И врачи сразу подтвердили: или к ней, или в реанимацию.
Так получилось, что капитан Багрова жила за чертой Москвы. Недалеко, но не в городе, а в деревне с красивым именем Сосенки… Просто время нынче рыночное, и люди живут не там, где надо, а где денег хватает.
Вадим уже был в полном порядке. Он мог бы и сам взлететь на крыльцо. Но Ирина осторожно вела его, поддерживая и обнимая за все части тела.
Внутри Хилькевич ожидал увидеть аккуратность сельского быта – ходики, фотографии в рамках, салфеточки и лавки вдоль стен. Ничего подобного!
Багрова сотворила в избе интерьер двадцать первого века. На полу линолеум под паркет из карельской сосны. На стенах – тисненые обои телесного цвета с легким сочинским загаром. Подвесной потолок со светильниками в разных местах. И мебель, и шторы, и цветочки на окнах – все со вкусом и в одной тональности. Особенно хорош камин, переделанный из русской печи…
Хилькевич пошел самостоятельно обозревать спальню, а Ирина рванулась на кухню… Сегодня у нее все должно быть по первому разряду! Игра стоит свеч! Сегодня впервые в ее доме будет ночевать мужчина… И пусть на разных постелях и в разных комнатах, но ведь под одной крышей!
Раньше она и не знала, что вот так влюбилась в Вадика. Сейчас, когда он в ее доме, она ощутила дрожь в коленках и томление повыше пупка. Еще в школе подруга сообщила, что это самые верные признаки любви… Вадим подходит ей по всем параметрам. И любой психоаналитик подтвердил бы это. Она с гонором, а Хилькевич мягкий и романтичный. Они противоположности – вот их и притягивает!.. А у Муромцева свой гонор и своя гордыня. Вот их и искрит постоянно…
А Вадик в этот момент прилег на ее кровать и думал о другом, о земном… Любовь, она, конечно, хорошая штука, но если продать его однокомнатную в Черемушках и эту избу в Сосенках, то в Бутово можно купить очень приличную двушку. Даже с балконом и эркером… Хорошо! Утром возьмемся с Иришкой за руки и пойдем пешком на работу – вилла Икар будет от дома в пяти минутах ходьбы… Можно и ближе, но утром полезно прогуляться.
27
Паша спокойно вывел «Форд» за Кольцевую дорогу. На Киевском шоссе было светло и уютно. Очень незаметно они проскочили правый поворот на Внуково. Еще пять минут, и вот она – боковая дорога, ведущая к коттеджу посредника. Правда, по ней надо еще ехать и ехать, поворачивая на узкие лесные дорожки… И вот тут вдруг случилась полночь, и моментально местные Чубайсы вырубили все фонари. Без фар видимость была такая, как в желудке у негра… Пардон – как внутри у афроамериканца.
Трубочист не решился искать коттедж в полной темноте. Когда месяц назад он ехал к Олегу Петровичу, то на поворотах запоминал детали в виде пней, мусорных куч и венков на деревьях. Где их увидишь в кромешной мгле?
Пришлось при свете фар сворачивать в лес и искать укромный уголок… Паша вписался в кусты, и показалось, что машина надежно спрятана от людских глаз.
Они с трудом опрокинули спинки передних сидений, и получилось сносное лежбище. Нехотя доели куриные ноги и залегли, укрывшись прорезиненной плащ-накидкой, найденной в багажнике «Форда».
Обоим хотелось спать, но не спалось.
– Лихо ты, Паша, двоих охранников сегодня завалил.
– Это я завалил? Это мы завалили… Тебе, Трубочист, теперь попадаться нельзя. Мокруху мы поровну делить будем… Давай колись, что ты взял на последнем деле?
– Корону мы с Гусаком унесли. Земля ему, дураку, пухом…
– Что за корону? Корону Российской Империи?
– Да, нет, Паша. Эта – рангом пониже. Корона Елизаветы Петровны.
– Нахал ты, Трубочист! Стащить корону у дочери Петра Великого. Прямо не грабеж, а мыльная опера… Сколько же стоит эта вещица?
– Я, Паша, прикидывал – не меньше трех миллионов. Или все пять!
– Это в рублях?
– Обижаешь, брат… Это, Паша, в долларах!
– Все понятно, Трубочист… Завтра трясем посредника. Через него выходим на заказчика и говорим ему так: «Ты получил вещь на три лимона? Отдай нам два – и свободен».
– Ну ты, Паша, хватил! Это в натуре перебор! Нам бы хоть один взять.
– Хорошо! Смотрите, какие мы добрые… Берем один миллион долларов и едем в Италию.
– Ты же говорил, что в Молдавию?
– Это с пятью тысячами в Молдавии хорошо. А с миллионом там нечего делать… С миллионом в Италии в самый раз…
Паша шарил по карманам, пытаясь в полученной от Кузькина куртке найти нужный приборчик и нажать на кнопку. Нужно послать сигнал – на вилле, вероятно, волнуются, не зная где он есть. Ну и пусть поволнуются до утра…
Они не заметили, как заснули и дрыхли до полудня… Их разбудила трель милицейского свистка.
Оба вскинули головы и осмотрелись… Форд стоял не в глухом лесу, а не обочине шоссе среднего уровня. Дорога была не большая и не маленькая, а так – серединка на половинку… Но главное, что в тридцати метрах от них стояла милицейская машина с широкой мигалкой на крыше. Просто люстра, а не мигалка!
У той нехорошей машины стояли двое. Один демонстрировал свой автомат, а второй свистел и призывно подмахивал дубинкой… Если адвокат Кузькин сообщил об угоне, то «Форд» могут искать. А если не сообщил, то водительских прав нет ни у Паши, ни у Трубочиста. В любом случае – труба!
Муромцев махнул ментам и полез в бардачок. Кроме документов он взял и пистолет, который остался от охранников, уложенных в подвале… Трубочист с такой силой схватился за дверцу «Форда», что пальцы онемели и побелели. Ну не любил он мокрых дел – такое бывает!.. Но Павел прав – нельзя иначе. Они уже влипли по самые уши. Уже перегнули палку и наломали дров…
Паша шел к милицейской машине вразвалочку. Морда заспанная, но вид гордый и независимый… Подойдя поближе, Муромцев заговорил тихо, спокойно и убедительно. Не как гипнотизер, а как Штирлиц!