Мрачный почувствовал, как на груди натягиваются завязки дедушкиной сбруи, хотя она осталась вместе с покойником. Он сделал первый из трех шагов, которые разделяли его и велеречивого поганца.
– Хватит, Гын Джу, – приказала Чи Хён, устало улыбнувшись Мрачному. У нее остекленели глаза, ее трясло сильнее, чем остальных воинов, которых он миновал. – Это прекрасно, Мрачный. Я все думала, куда делись мьюранцы, если их не было с Пятнадцатым. Я получу полный отчет от капитана Софии, так что сейчас об этом не беспокойся. Мне нужно… мне нужно сперва кое-что сделать.
Она подняла перевязанную руку, и он увидел, что ткань темная, насквозь мокрая. Мохнокрылка лежала на сгибе локтя; угольно-черная совомышь стала серой и как-то уменьшилась, но со временем демоница поправится. Должно быть, сейчас она питается некой неосязаемой субстанцией, получая ее от Чи Хён. А когда наберется сил, вернется в воздух и там найдет себе обильное пропитание.
– Ага, точно, пусть о вас позаботятся, – сказал Мрачный. – Я могу что-нибудь сделать? Не здесь, конечно, но… что-нибудь?
– Да, много чего, – ответила Чи Хён, но затем уставилась мимо Мрачного, плотно сжав губы.
– Утром никто из отряда Пурны не пришел к шатру, – сообщила Чхве. – Генерал приказывает всем офицерам, способным ходить и говорить, отметиться здесь, и если вы знаете, где она и ваш дядя, то извольте сообщить.
Знает ли Марото о судьбе Безжалостного? Вечный вопрос. Всякий раз, когда вспоминал, как дядя покинул клан, даже не дернувшись помочь ему и дедушке, у него начинало уныло сосать под ложечкой и неприятно ускорялось сердцебиение. Вот и сейчас возникли эти ощущения, но варвар проигнорировал их – он ведь тоже не встретился вовремя с Чи Хён и ее людьми в командирском шатре. Лагерь велик, поле сражения огромно, – вероятно, Марото просто с ними разминулся, как и Мрачный. Дядя где-то поблизости, он не смылся бы при одной лишь угрозе схватки… Не поступил бы так снова, тем более что родичи наконец догнали его, уже были готовы выслушать объяснения, чего всегда так хотелось старику. Ведь тот, в конце концов, умер не просто так, он все сделал, чтобы эта встреча состоялась.
– Я найду его. У меня хорошо получается.
Гын Джу пробормотал что-то насчет того, что хорошо получается у Мрачного, и варвар был рад, что не расслышал. У Чи Хён был слишком тяжелый день; не хватало еще, чтобы хахаля отметелили у нее на глазах.
– Да, это было бы полезно, – сказала Чи Хён, чуть обмякая в руках Гын Джу. – Благодарю, Мрачный.
– Для меня это дело чести, генерал, – проговорил Мрачный, догадавшийся, что его спроваживают. Понятно, беготня юного варвара за его безответственным дядей – не то, что должно сейчас заботить генерала. – Поправляйтесь.
– Спасибо, Мрачный, – кивнула она, и ее взгляд снова уперся в никуда. – Передай мою благодарность дедушке.
Мрачный задал стрекача, чтобы она не увидела его лица и не поняла, что холодный, как сама стужа, уроженец Мерзлых саванн не может не таять при мысли о деде. Он снова заморозил себя, сосредоточившись на задаче, которая иногда казалась ему единственной в жизни. Хотя внутренний голос советовал поискать дядю в задней части лагеря, в палатке, Мрачный решил в последний раз одарить Марото доверием и направился вниз, на затянутое дымкой поле боя.
Не дожидаясь, когда Хортрэп и Марото упадут во мрак сами, Врата всколыхнулись и приподнялись, ловя их, и варвар инстинктивно закрыл глаза, ощутив, как шероховатая тьма облепляет лицо и грудь скользкой прохладной пленкой. Она приняла его, и он стал тонуть в шевелящейся почве; какие-то выросты – не то жгутики, не то побеги – трогали его, подталкивая вперед, вытягивая вверх; но в тот миг, когда Марото задумался, как лучше тонуть, с закрытыми глазами или с открытыми, в ушах у него хлопнуло, и он почувствовал под ногами твердь, а затем уловил дуновение прохладного ветерка.
После Врат все ощущения были неправильными, Марото сам был неправильным, к тому же не мог удерживать равновесие, и когда он, чтобы не завалиться, попробовал медленно опуститься на четвереньки, его подвело поврежденное, перетруженное, так и не отошедшее от укуса колено. Глаза резко открылись, руки взметнулись, чтобы прервать падение, но он даже не увидел землю, валясь лицом вперед, туда, где дым был гуще. Хортрэп ухватил его за руку и дернул вбок, от чего Марото не приземлился на ладони, а хряснулся ребрами об острые камни. М-да, час от часу не легче. Он уже хотел откатиться от колдуна, предательски бросившего его, Марото, в долбаные Врата, а после вскочить и отплатить ему, но тут прямо перед ним из земли хлестнул жесткий ветер, немного развеяв дым…
Не дым. Туман. Морской туман, о чем свидетельствовали изумрудные волны, разбивавшиеся далеко внизу о темные щиколотки утеса, с которого Марото чуть не сорвался. Он опасливо отполз от крутой пропасти, на краю которой растянулся, как кот на подоконнике, и, только отдалившись от обрыва на несколько футов, встал на здоровое колено и огляделся в поисках Хортрэпа. Колдун не ушел далеко, он разглядывал раздутые эвкалипты, истекавшие соком плющи и какие-то жирные на вид кусты, плотно смыкавшиеся вокруг крошечного участка голой скалы, смотревшей на море.
Где бы они ни очутились, их занесло очень далеко от Языка Жаворонка. Может быть, в джунгли Бал-Амона. Хорошо бы. Марото знал, как вернуться из Бал-Амона. Но сначала надо сбросить Хортрэпа со скалы. Он попытался встать, но ничего не вышло: взбесившееся чувство равновесия упорно старалось свалить его в море. Ффух…
– Трудно не изумиться, – заметил Хортрэп, поворачиваясь к Марото спиной.
– Ну, с этим я как-нибудь справлюсь. Где, во имя кровавых дырок, которые я сейчас наделаю в твоей роже, мы оказались?
– В твоем новом доме, – ответил Хортрэп, роясь в тяжелых одеждах и вытаскивая откуда-то из области паха многоножку длиною в фут.
Когда варвара мучил отходняк, лишь ценой огромного напряжения сил удавалось воздерживаться от укуса ползучки, но сейчас не возникло ни малейшего желания. Зажав неестественно покорную многоножку в кулаке и воздев другую руку, Хортрэп, похоже, приготовился учинить очередное колдовство, но сделал паузу и одарил Марото смурной улыбкой. – Я бы искренне хотел, чтобы все обернулось иначе, Марото. Ты всегда был моим любимцем.
– Собираешься меня убить, об этом речь? – Марото, шатаясь, поднялся на ноги, но снова упал на колено. – Ты же обещал, предатель сучий! Когда в Эмеритусе случилось вся эта безумная хрень с Безликой Госпожой, кто высунулся, чтобы спасти тебя? И это твоя благодарность?
– Да, Марото, это и есть благодарность, – подтвердил Хортрэп, потрясая перед ним многоножкой. – Это больше, чем я сделал бы для большинства людей. Клянусь, я ни за что не убил бы тебя, а я отношусь к своим клятвам так же серьезно, как ты. Бояться меня не надо, на твоем месте я опасался бы только тварей, живущих в морских гротах и в джунглях.
Марото посмотрел вниз, на свои изгаженные доспехи, единственную сандалию и пустые ножны, после чего поднял руки, все еще не веря.
– Ты нарушаешь клятву, Хортрэп. Это убийство.
– Ой, да ладно! – отмахнулся Хортрэп, давя многоножку в кулаке. – Ты парень находчивый, наверняка в два счета вернешься, чтобы снова мне докучать.
Марото вскочил на ноги, надеясь повалить Хортрэпа и тем самым уравнять шансы, – при борьбе в партере чувство равновесия не так уж и важно. Но даже движение в нужном направлении оказалось выше его возможностей: вместо того чтобы ухватить чародея, Марото приземлился рядом с ним аккурат на большое мясистое и шипастое растение. К тому времени как он выбрался из куста, Хортрэп уже исчез – только кольцо почерневшего камня и растительности отмечало место, где он стоял.
Даже когда способность удерживать равновесие наконец восстановилось, Марото не стал ломиться в незнакомые джунгли. Он пребывал в необычайно трезвом состоянии, пограничном между мощным приходом и столь же мощным отходняком, и не хотел ни во что вляпаться. Вместо этого он похромал обратно к утесу, сел, свесил ноги за край и стал думать о Пурне и о том, что она мертва, погибла из-за того лишь, что хотела толики славы и доверила ему указывать путь. Он просидел долго, чувствуя под собой прогретый солнцем известняк, глядя, как густеет туман, и оплакивая ученицу, тоскуя по ней. Потом устало поднялся на ноги и отправился убивать всех до единого, кто хоть сколько-то замешан в его ссылке на дальнее море и смерти ближайшего друга. Никакого прощения, никаких вторых шансов. Ни в одном демоне ада не найдется столько ярости, как в Могучем Марото, идущем мстить за тапаи Пурну.
– Это… э-э…тапаи Пурна? – спросил Мрачный, добежав до двух знакомых фигур, медленно несших третью на холм, к лагерю. – Она…
– Она много чего, – ответила София. – Но только не мертва.
– Крепка, сказал бы я, – буркнул единственный член отряда дяди Марото, который всегда был мягким и гладким, а не крутым и покрытым шрамами.
Дигглби – вот как его звали; Мрачный ни за что не стал бы общаться с этим типом по своей воле. Правда, он больше не был таким гладким и чистым, и собачки-демона, которую он всегда таскал с собой, не видать.
– Крепкая или… уфф… прочно сшитая – так деликатнее, чем «тяжелая, как свинец». Будешь другом, подсобишь?
– Не могу, мне приказано привести к Чи Хён моего дядю. – Заметив веселье Софии, Мрачный пояснил: – Привести Марото или Пурну к генералу, чтобы отметились. Но Пурна, кажется, не в том состоянии. Еще генерал хочет, чтобы вы рассказали ей про мьюранцев, мэм.
– Мэм? – София проигнорировала хмыкающий звук, который издал ее демон. – Ты хотел сказать «капитан София»?
– Ну да, – быстро ответил Мрачный, которому не терпелось бежать дальше. Ему не нравилось, когда она смотрела на него, а теперь было неприятней, чем раньше: он ощущал себя слишком уязвимым без дедушки, в буквальном смысле прикрывавшего ему спину. – Вы Марото нигде не видали?