– Конечно, – сказала Портолес. – Я понимаю, что вы имеете в виду, мать.
– От таких слов мне легче, – ответила исповедница. – Я готова выслушать твой рассказ.
– Тогда вам придется немного обождать, – сказала сестра Портолес, стыдясь удовольствия, которое при этом испытывала. Чуть ли не приятнее, чем приподнять ошпаренный зад со скамьи (немного кожи сошло с ягодиц, как с влажной плоти, притиснутой к мерзлому металлу) и прижаться лбом ко лбу Обманщика. Она прошипела в решетку: – Указом нашей повелительницы мне отпускаются все имеющиеся грехи, а также любые новые, какие я могу совершить при выполнении ее поручений. Если хотите узнать, о чем мы говорили с королевой, предлагаю вам спросить ее самостоятельно или подождать, когда я выполню миссию и вернусь сюда по собственной воле.
Исповедница молчала, но, как только Портолес положила дрожащую руку на дверную ручку, заговорила:
– Мы считаем гордость добродетелью, ибо именно она дала нашей возлюбленной Всеобщей Матери силы отвернуться от своего мужебрата, когда тот жестоко предал ее. Эта гордость помогла ей превратить свою тюрьму в рай – взять то, что он задумывал как ад, и преобразить в небеса. Эта гордость дала нам сей мир и стала залогом спасения после смерти. И все же, как всякая добродетель, гордость бывает опасна, младшая сестра, если позволить ей вырасти сверх всякой меры. Ты пришла сюда не исповедоваться, ты явилась злорадствовать, и тебе следует страшиться подобных побуждений. Какой плод может быть слаще для Обманщика, чем смех его дочери в лицо тем, кто желает ее спасти? Есть ли для него бо́льшая награда, чем своевольная дура, чья уязвимость – та самая сила, дарованная ей Падшей Матерью?
– Я буду молиться за нас обеих, мать, – ответила Портолес, поворачивая ручку. – Однако сейчас меня ждет другая встреча, и боюсь, что после нее окажусь за пределами Диадемы.
– Ах, дитя, – вздохнула исповедница, в которой Портолес уже не столь уверенно узнавала мать Кайлесу. – Как далеко бы ты ни убежала, на копытах, лапах или ногах, ты никогда не будешь для нас вне досягаемости. Пускай надежные пути ведут тебя к ее груди.
– Пускай небес надежный свод всегда покой твой бережет, – подхватила Портолес, закончив молитву Исхода и спеша прочь из исповедальни, пока треклятый язык не предал ее снова.
Королева четко объяснила важность сохранения тайны ее предстоящего отъезда – и что Портолес сделала при первой же возможности? Жалкое ничтожество!
Слова исповедницы преследовали ее, когда она вернулась в свою келью и переоделась в непрожженную рясу, а старую отправила в хранилище мешковины, где она станет лоскутной одеждой для послушника или сироты. Поначалу идея, что такая грешница, как она, может быть исполнена гордости, казалась смешной, но чем дольше сестра размышляла над этим, тем больше смысла находила в обвинении. Конечно, в отравленном сосуде ее искаженного тела естественная, природная добродетель и должна портиться, а сила – становиться ядом. Если она всецело верит, что королева обладает властью освободить ее от греха, то зачем сперва пошла в исповедальню? А если сомневается в полномочиях своей королевы, то как осмелилась не исполнить приказа исповедницы? Она и вправду думала, что сможет сбежать, обратившись к первой силе, которая погладит ее по головке? Она и вправду надеялась, что Всематерь простит ее за использование того, что должно быть искуплением, в качестве источника мерзостного наслаждения? Портолес дрогнула, нарочно втирая в ожоги дважды благословленный бальзам с избыточной силой, чтобы напомнить себе о цели и смысле покаяния. Правда заключалась в том, что она ощущала особенную близость к божественному, когда ей насильно напоминали о ее смертности. О ее животной природе.
– Тук-тук, – сказал брат Ван, отворяя лишенную запоров дверь и обнаруживая Портолес стоящей на коленях на покаянной скамье, с рясой, собранной на талии. – Могу ли я помочь тебе с этим, сестра?
– О, если бы Падшая Матерь дала нам побольше времени, брат, – ответила Портолес, после чего стерла лишний бальзам с бедра и поднялась, давая рясе упасть на пол.
– Сколько? Мне пять. – Брат Ван, отнесшийся к наказанию типичнее для нормального человека, чем она, содрогнулся. – Я подумал, что можно присмотреть друг за другом и помочь, если кого-то из нас примутся очищать слишком рьяно. В последний раз, когда я тебя нашел, мне показалось… что тебя призвали домой.
Портолес впилась в губу затупленными зубами, вообразив себя на коленях на скамье, в расшнурованной и спущенной до пояса рясе; с плетью, которую она держит обеими руками, чтобы не выронить от страха. А брат Ван стоит рядом и смотрит. От этой картины ожоги на ягодицах запульсировали, распространяя боль на смежные участки. Сорок шесть ударов точно отправят ее домой и избавят от необходимости искать путь в непроглядных водах, куда ее, похоже, увлекало течением. Она умрет, совершая покаяние, и таким образом унесет тайны своей королевы с собой – ни Корона, ни Цепь не смогли бы обвинить ее в двойной преданности, принеси она подобную жертву. Почему бы не перестать бесконечно оттягивать вечные муки? Или может быть, с таким предложением она еще найдет дорогу к спасению…
Честно говоря, не попроси королева о помощи, сестра Портолес забила бы себя насмерть прямо здесь и сейчас. Однако королева Индсорит, Сердце Звезды, Самоцвет Диадемы, пожелала, чтобы Портолес взяла на себя эту миссию и выполнила ее любыми средствами. Она не приказывала монахине, не требовала повиновения – она попросила, и это меняло дело. Сорок шесть ударов могут подождать до возвращения. Если Портолес вернется.
– Ты как будто уже не здесь, – сказал брат Ван, рукавом утирая слюну, стекавшую с вечно оскаленных напоказ десен.
Сердце сестры заныло при мысли, что придется вновь покинуть брата Вана, когда он только возобновил свои посещения, но потом укрепилось. Если Ван и правда читал душу Портолес со всеми ее секретами, то мог подвергнуть свою жизнь опасности, наткнись он на…
– Уходи, – велела Портолес. Она могла рискнуть собой, своим спасением, но не невинным братом и потому указала на дверь. – Сейчас же, Ван. Ты не увидишь меня больше, пока все не закончится.
– Я не шпионю, сестра, я просто беспокоюсь за тебя, – запротестовал Ван, протягивая к ней тощую руку. Боковые стороны пальцев покоробились там, где были срезаны перепонки. – Ты постоянно отказываешься от помощи. Позволь мне попробовать…
Портолес схватила Вана за ворот рясы и притянула к себе, ее демонский язык проскользнул меж его деревянных зубов, похожих на оборонительный палисад, и она вызвала в разуме воспоминания об их встречах. Он ответил на поцелуй, после чего она разорвала объятие и мягко вытолкнула анафему за порог:
– Я уже достаточно тебя запятнала, брат. Пускай надежные пути ведут тебя к ее груди.
– Пускай небес надежный свод всегда покой твой бережет, – ответил брат Ван, кланяясь ей, и быстро зашагал по коридору. Портолес еще могла окликнуть его, вернуть, – в конце концов, королева велела ей взять с собой на эту миссию любого, кому она доверяет. Брат Ван никогда не покидал Диадемы, но поскольку без него, очевидно, не могли обойтись в высших сановничьих эшелонах Цепи, то он, скорее всего, так никогда ее и не покинет, если Портолес не возьмет его с собой сейчас. Любыми необходимыми средствами…
Вместе в пути, вдали от вечно бдительных глаз Нор, – разве это не станет достойным испытанием для них обоих? А притом что королева очистит любой грех, который они совершат, им никогда не выпадет более безопасной возможности поддаться искушению. Сполна познать его плоть после всех этих лет дразнящего, поверхностного единения, и чтобы он познал ее… Но ведь королева сказала, что с собой надо брать только тех, кому Портолес доверяет абсолютно, а можно ли по-настоящему верить возлюбленному, который способен читать мысли в твоей голове?
В конце концов Портолес сказала себе, что оставляет брата Вана, чтобы спасти его душу от своего пагубного влияния. Монах оглянулся в конце обсидианового коридора и печально помахал сестре, прежде чем завернуть за угол. Она снова осталась одна. Одинокая, как никогда прежде.
Глава 20
В свое время София пересекла под парусом все моря на Звезде. Золотой Котел был и остался ее любовью. Отплытие из Хвабуна на корабле Канг Хо «Клюв журавля» и каботажное плавание вдоль островов стало, однако, новым для нее опытом: шлюпы и галеры, на которых она ходила, всегда отправлялись в море из Дарниелльской бухты, западнее Линкенштерна, и немедленно сворачивали на юг, к Ранипутрийским доминионам, чтобы избежать встречи с непорочновскими таможенными кораблями, являвшимися, по сути, пиратскими, с санкцией от государства. Ну, один или два раза она вела корабли через Горький залив и прокрадывалась по узкой полосе свободной воды между Хвабуном и так называемым морем Призраков, где над Затонувшим королевством вечно бушевали шторма, но они всегда уносились далеко на запад, прежде чем повернуть на юг, в сам Котел. Тот переход был не столь живописен, как этот, и демонски тяжел. Назовите ее суеверной, но что-то в стене разрываемого молнией тумана, отмечавшего водную могилу целой цивилизации, нервировало Софию – даже Затерянные Воды и море Демонов не вызывали у нее такой дрожи.
Когда «Клюв журавля», обогнув острова, оставил и Хвабун, и море Призраков далеко за кормой, она наконец-то ощутила, что расслабилась и снова наслаждается работой на корабле, – предстояло долгое путешествие до Зигнемы, где предполагалось начать поиски пропавшей принцессы Чи Хён. В этом легендарном доминионе находились Юго-Западные Врата, и потому он казался самой разумной точкой старта: следующие ближайшие Врата были в Диадеме, посещать которую без армии за спиной София не намеревалась, и еще одни – на Северо-Восточном Луче, который, по словам Марото, кишел последователями безумных культов, так что казалось маловероятным, чтобы Феннек увез девочку туда. Если Зигнема окажется тупиковым вариантом, то у них имеется разрешение Джун Хвана и Канг Хо плыть на этом же кораблике к Южным Вратам в Усбе, а если похитители не проходили и там – что ж, остается еще Эмеритус… Но София не могла поверить, что Феннек стал бы рисковать, пользуясь теми Вратами, – только не после того, что случилось в прошлое посещение.