– Боевой дух поддерживается уверенным командованием, а не волшебными зельями, – парировал Доминго, выпивший достаточно, чтобы произносить напыщенные речи, но слишком мало, чтобы перегибать палку. – Ни один азгаротиец на памяти живущих не позволял своим солдатам отравлять клинки или мазаться цепным жиром, и я не намерен стать первым. Задолго до того, как мы назвали себя Пятнадцатым полком, мы были достаточно благородны для честного боя даже с менее рыцарственными противниками. Каким бы рыцарем я был, если бы использовал демонщину, когда у нас и так есть превосходство в числе и территориальное преимущество? Мы полностью уничтожим кобальтовых мятежников холодной сталью и железной решимостью.
– Будет Пятнадцатый участвовать или нет, я разрешу всем бойцам Девятого, кто пожелает, получить перед боем помазание от Цепи, – заявил Уитли. И было удивительно, что этот слизняк вдруг показал зубы, находясь в командирском шатре. Очевидно, бронзово-железная цепь на его шее была не просто сувениром от набожного дядюшки или тетушки. – Благодарю вас, брат Ван.
– Да-да, спасибо, что роняете зерна преступных идей в благодатную пустоту шлема этого зеленого юнца, – сказал Доминго, презрительно ухмыляясь в адрес и анафемы, и его сторонника-человека. – Уитли, поскольку вы лишь недавно были повышены в звании, я сделаю вид, что не слышал от вас предложения отравить оружие и тем самым открыто нарушить не менее трех международных кодексов, регулирующих военную этику.
– В открытой войне с достойным противником эти кодексы действуют, – быстро ответил Уитли, и Доминго поставил бы последнюю галету на то, что брат Ван поднатаскал его в теме. – Однако Кобальтовый отряд не легальная армия, и разве это не дает определенного пространства для маневра…
– Нет никакого гребаного пространства для маневра в моем шатре! – оборвал его Доминго. – Я потрясен, Уитли! Говоря о войсках мятежников, вы ухитряетесь найти лазейку в «Багряном кодексе», но не смогли найти свой собственный драный штаб, когда осаждали Мьюру. Как удачно для нас, что вы копали сортирные ямы, когда остальных старших начальников захватили кобальтовые! Иначе пришлось бы произвести в полковники какого-нибудь пехотинца с реальным военным опытом!
– Я следил за рытьем подземного хода, – поправил Уитли, чье лицо приобретало цвет голых десен Вана, жевавшего овечий сыр и наблюдавшего за двумя полковниками, – а не копал сортирные ямы. А полковник, и лейтенанты, и другие капитаны не были схвачены. Говорят… говорят, они просто исчезли.
Уитли делал все сам, донельзя упрощая работу Доминго, – кромсать этого мальчишку словами было приятнее, чем саблей.
– Утащили их, да? Привидения или демоны? Их поймали с расстегнутыми доспехами, Уитли. И это случилось не единожды, а дважды. Плохо уже то, что леди Кулпеппер купилась на старейший трюк из песен и вывела весь Девятый из Мьюры после очевидного отвлекающего маневра. А потом она даже не сумела отвоевать свой поганый городишко! Пока вы были внизу, копались в грязи, пытаясь… пытаясь… – Доминго старался не рассмеяться, – пытаясь взорвать замок вашего собственного полковника, кобальтовые напали и перерезали все начальство. И разумеется, зарыли трупы в безвестной могиле где-нибудь подальше от дороги на Мьюру. Еще один старый трюк кобальтов: если тела врагов не найдены, то суеверные придурки начинают шептаться, что людей якобы не убили… – Доминго понизил голос, весьма искусно подражая полковнику Уитли, и перевел взгляд с него, мертвенно-бледного, на хмурящегося брата Вана. – И говорят… говорят, что они исчезли.
Назвать последовавшее за этим молчание неловким – это как заявить, что гангрена неприятна: по сути верно, но не отражает серьезность ситуации. Доминго очень внимательно наблюдал за трясущимся, вытаращившим глаза Уитли – на тот случай, если сопляк бросится на него с вилкой. Так поступил бы сам Доминго, заговори с ним подобный тоном кто-нибудь из равных по званию – даже в юности. Особенно в юности.
– Как я уже сказал, я ошибочно полагал, что вы намерены воспользоваться оружием ее всемилости, потому что вы везли полный фургон елея всю дорогу от Диадемы и меня вместе с ним, – запальчиво произнес брат Ван. Доминго еще ни разу не видел ведьморожденного столь откровенно раздраженным, а сам он так часто и так тщетно дразнил анафему, что нынче мог бы добавить очередное перо победы на свой шлем, уже украшенный пышным султаном. – Если бы вы отвергли ее дар, я бы ни в коем случае не поднял эту тему, ибо не имел бы удовольствия познакомиться с вами, не говоря уже о совместном походе через всю империю.
– Хорошая сталь обладает некоторой гибкостью, как и хороший полковник, – сказал Доминго. – Вы правы, я принял оружие Черной Папессы, но потом передумал. Мне это позволительно. Я предпочел бы рискнуть всем полком, честно сражаясь с кобальтовыми, нежели поставить на кон души солдат, воспользовавшись вашей демонской магией.
– Полковник, наслушавшись от вас лекций на эту тему, я пришел к выводу, что вы не верите в вечную душу, – проговорил Ван.
– Но послушайте, – встрял Уитли, – Вороненая Цепь не занимается черной магией!
– То, что для одного вера, для другого – ересь, – изрек Хьортт.
Это прозвучало не так умно, как он рассчитывал, но и ладно: он здесь главный, ему не обязательно быть семи пядей во лбу.
– Нет более могущественного оружия, чем вера, полковник… – начал Уитли.
– Святошеская чушь! Я всю жизнь выслушиваю эти глупости: вера – сильнейшее оружие, правда – тоже оружие, бла-бла-бла. Ударьте меня своей верой, а я вас кулаком, и посмотрим, что из них оружие!
– Полковник Хьортт, – сказал Ван с плохо сдерживаемой досадой, – очень многие ваши солдаты уже спрашивали у моих братьев, будет ли им дано благословение Вороненой Цепи, прежде чем они пойдут на битву. Если мы придем к компромиссу и я помажу только тех, кто попросит…
– Мне плевать с высокой башни, Ван, о чем они вас попросят. Солдат попросит столько пива, что можно упиться вусмерть, и столько сыра, что будет неделю страдать запором, но это не означает, что надо ему все это дать, – возразил Доминго, подмигивая Уитли. – Даже без Третьего, идущего из Тао, чтобы отрезать кобальтовым отступление, в наших с Уитли полках найдется достаточно крепких пальцев, чтобы сорвать все синие фиалки. Кавалерия, которую я послал за теми ранипутрийскими всадниками, может присоединиться к нам в любой день, а после – что ж! Будет побоище, это единственное годное слово. Может, у них есть и демоны, и колдуны, и кто знает, что еще, но наши объединенные силы превосходят их вдвое. Только это будет иметь значение, когда протрубят рога, а не ужасное оружие Черной Папессы – священная слизь и пустые молитвы.
– Спасибо за обед, полковник, – чопорно произнес Уитли, поднимаясь и бросая салфетку на едва тронутые бобы. – Пожалуй… я взгляну, вернулся ли отряд, который я послал проверить тот странный сигнал от западных разведчиков.
– Ну что ж, взгляните, – ухмыльнулся Доминго, откидываясь на спинку стула, вместо того чтобы встать. – Если окажется, что кто-то из ваших разведчиков уронил ружье и известил все окрестности этой долбаной горы о нашем присутствии, повесьте растяпу. Уж поверьте, это несказанно повысит ваш боевой дух и впредь никто из Девятого не бросит оружие без…
Но Уитли развернулся, даже не отдав честь, и чуть ли не бегом покинул шатер.
– Что ж, полковник, – начал ведьморожденный, наполняя стакан Доминго, – если о помазании солдат не может быть и речи, то я надеюсь, что не будет чрезмерной наглостью попросить разрешения благословить наши войска, когда протрубят рога? Всего пара слов, чтобы…
– Это и впрямь слишком наглая просьба, Ван, демонски наглая. Никакой цепной ерунды, когда дело касается Пятнадцатого, а также Девятого и любого полка в сотне лиг от меня, и это окончательный ответ. Я не позволю вам помахать четками, а потом присвоить всю славу, когда мое тщательное планирование и дисциплинированные действия войск увенчаются закономерным успехом. Королевское сверхособенное святое масло отправится обратно в Диадему вместе с новостями о нашей честной победе над кобальтовыми, – заявил Доминго, осушая стакан одним жадным глотком. И, облизнув губы, нанес последний удар: – Если вам действительно необходимо отправить ритуал, Ван, я даю разрешение побродить вокруг сортиров и благословить пердеж… Но не просите о большем, иначе будете наказаны.
Анафема выглядел жалко: вот-вот пустит слезу или даже сорвется… Ну, так Доминго и провоцировал Вана брякнуть что-нибудь крайне глупое, не лежать же без дела хлысту. А даже если и нет, то и ладно; тепло в животе Доминго доказывало, что словесная порка бывает приятнее и полезнее физической. Но от внезапного леденящего воя рука дрогнула и уронила стакан. В этот вечер вой звучал не впервые, но сейчас, мать его, он раздавался куда ближе, чем раньше.
– Просто койот, тревожиться не о чем? – Брат Ван снял слова с языка Доминго.
Вот же подонок! Это же вульгарно и низко – передразнивать офицера.
– Койот? Демон подери, ни одна шелудивая горная дворняга не подойдет так близко к многолюдному лагерю, – возразил Доминго, барабаня пальцами по столу. Сначала разведчики Уитли на западном гребне и их загадочный одиночный выстрел, а теперь это… Он поднялся на ноги. – Если не возражаете, брат, я посмотрю, что там за безобразие. Ясно, что от Уитли многого ждать не приходится, но капитану Ши пора что-нибудь доложить об этих завываниях.
– Конечно, сэр, – ответил брат Ван, тоже вставая и четко отдавая честь. Чем же Доминго заслужил такое: анафемы вышколены лучше, чем его собственные офицеры? – Мне пойти с вами или возьмете боевую монахиню?
– Думаю, что по собственному гребаному лагерю я могу ходить спокойно, – заявил Доминго.
Очередное завывание, раздавшееся ближе, сказалось на его презрительно-горделивой походке, и он вышел из шатра, держа руку на эфесе сабли.
Снаружи на холоде и в свете факелов творилась какая-то неразбериха. Солдаты метались между рядами палаток, но вроде без определенной цели. На западном краю лагеря хлопнуло несколько ружейных выстрелов, а потом началась частая пальба пачками; высокие стены горной долины засверкали дульными вспышками. Крики, визг, вой. Пара боевых монахинь слева от шатра паниковала куда меньше, чем двое дюжих чисторожд