– Проваливай, Марото!
– Ага, иду. Говорю же, я действительно сожалею… Полковник Хьортт, так? Больше не забуду, обещаю.
Доминго закрыл пульсирующий глаз: он всегда думал, что готов смотреть смерти в лицо, но с такой постыдной не желал иметь ничего общего. Убит в горах хищной тварью, которую мог бы и одолеть… Но истина заключается в том, что его прикончила глупость и трусость собственных солдат, которые позволили ворваться в лагерь стае демонских шавок-переростков, а заодно и горстке явных врагов. И вот теперь полковника Хьортта добьет человек, который даже его не помнит. Доминго попытался думать о покойном сыне, попробовал думать о жене, оставившей их обоих ради должности посла в Усбе, но в голове вертелась лишь одна мысль: как же чудовищно, что он зашел так далеко – только для того, чтобы…
– Полковник?
Хьортт приоткрыл глаз и немедленно пожалел об этом. Он так разбит, что не переживет этой ночи, и последнее, что увидел в жизни, – омерзительная рожа брата Вана. Анафема то попадал в фокус, то расплывался.
– Сэр, понимаю, вам трудно говорить, но кто эти солдаты, спасшие вас? Что бы ни случилось, я знаю, вы захотите выразить им благодарность.
– Они… покойники. – Язык казался даже тяжелее века.
Остановите их! Схватите! Враги!
Но он больше не произнес ни слова и той ночью, и в последующие несколько дней. Когда полковник наконец пришел в сознание и обнаружил у постели брата Вана, из него хлынуло накопившееся:
– Ты задержал их, Ван? Они в цепях? Марото и его шайка?
– Ммм… – Брату Вану не пришлось отвечать подробнее, так как Доминго издал протяжный стон. – Могу я вам чем-то помочь, полковник?
– Да, – сказал Доминго, попытавшись сесть и скорчившись от боли. – Ядом Черной Папессы. И если у вас имеются какие-нибудь демоны или чары, то ими тоже. Призовите свою языческую богиню, привлеките Обманщика, соберите все силы. Мы воспользуемся вашим оружием, Ван, и убьем каждого кобальта, кого найдем! Ни с кем не будем миндальничать!
Глава 10
Будь он проклят, этот мальчишка Мрачный. Чи Хён понимала, что он, пусть и немного, в нее влюбился, но дело не только в этом. Она не безнадежно глупа. Десятки людей заигрывали с ней, особенно когда ее маленькая банда наемников выросла достаточно, чтобы назваться Кобальтовым отрядом. Как только появится Кобальтовая империя, Чи Хён всех изобьет обухом топора, даже своих советников. Особенно советников.
Она не так зелена, чтобы считать, будто большинство этих авансов объясняется искренним интересом к ее уму, телу или душе, хотя воздыхатели оперировали всеми мыслимыми комбинациями первого, второго и третьего. Любой идиот может видеть, что ей осталось меньше года до окончательного завоевания Самота, и каждый понимает: возьмешь Самот – возьмешь империю. Более того, она, в отличие от ее духовной предшественницы, сделает это без всяких скитаний в глуши. То, на что Софии потребовалось десять лет, Чи Хён закончит быстрее чем за два года и не уморит голодом тысячи ее последователей.
Победа казалась неизбежной, и, уж конечно, с этим были как-то связаны попытки многих занять место в личной жизни Чи Хён – влезть до того, как она станет королевой и поймет, что люди липнут к ней только ради власти. Ага, нашли дуру!
Мрачный был не таким, но девушку привлекало не только его серьезное внимание, – в конце концов, кое-кто из других тоже, наверное, испытывал к ней искреннюю симпатию. Частично действовало его отношение – почтительное, но в меру. Возможно, оно объяснялось просто свинским невежеством, как при любом удобном случае предполагал Феннек, но Чи Хён казалось… подлинным, будто она и вправду без всяких усилий произвела на него мощнейшее впечатление. Ну, может, немножко она и постаралась, что у самой было ощущение, будто она постоянно пытается восхитить всех и каждого, заняв доспехи женщины, которую смерть произвела из генералов в богини. И все же в те спокойные тихие полдни, когда они вдвоем с молчаливым варваром попивали калди в ее шатре, она снова чувствовала себя собой – не Вернувшейся Софией, как хотели Феннек и остальные, и не принцессой Чи Хён Бонг Хвабунской, нареченной принца Бён Гу Отеанского и так далее, как хотел ее первый отец, а… просто Чи Хён. Ей не нравился подобный ход мыслей, но что-то в искреннем интересе Мрачного к ее настроениям, а не амбициям, к прошлому, а не будущему напоминало о том, как все могло сложиться… о том, что у нее было с Гын Джу.
Гын Джу. Теперь уже почти не больно думать о нем. Не то чтобы она, словно какая-то ненормальная девчонка, запала на первого же парня, полезшего ей под платье, – нет, она по-настоящему любила его и даже сейчас ловила себя на том, что выдумывает оправдания его двуличию, воображает причины, извиняющие его действия. Нельзя сказать, что после появления Мрачного Гын Джу вдруг забылся, ничего подобного. Сейчас она думала о нем даже больше, чем когда-либо раньше, и, самое странное, Мрачный поощрял ее в этом. Когда она рассказала об их отношениях и о том, как Гын Джу предал Чи Хён ее первому отцу, почти сорвав их побег из Хвабуна, он сочувственно кивнул и сказал:
– Это плохо. Меня кусали звери, часто… а любимые люди – да, кусаются больнее. Сочувствую, Чи Хён.
«Сочувствую, Чи Хён» – просто, сердечно и донельзя желанно. Они говорили за калди, и, хотя чашка уже давно остыла в ее руках, Мрачный не предлагал налить еще и не пытался перевести разговор на хорошее, как сделал бы Феннек. Чи Хён уже не могла дождаться, когда варвар познакомится с Чхве, – лаконичность встретится с немногословием, и кто знает, что останется невысказанным?
Неделю спустя пришло еще одно сообщение о том, что Гын Джу так и не прислал весточки. Такие паршивые новости она получала ежемесячно с тех пор, как покинула Хвабун всего с двумя из трех своих стражей. Само неведение, где он и что на самом деле произошло, значительно усугубляло боль и тоску.
– Не, – сказал Мрачный, когда она неуклюже призналась ему, – боль – это хорошо. Она говорит, что тебя ранили, но она же и обещает, что поправишься. Не больно только мертвому.
– Ты уверен? – Чи Хён скептически уставилась на него поверх своего ржаногня.
– Демоны знают, я на это надеюсь, – ответил Мрачный, втягивая щеки. – Если быть мертвым больно, то мне это не подходит.
В общем, он развлекал ее без всяких усилий, лучше, чем все прочие. Но было и кое-что еще, и если это делало ее личностью мелкой, то что ж, называли и похуже. Говоря попросту, на Мрачного было демонски приятно смотреть.
Высокие нравились ей не всегда; тощие, но жилистые иногда радовали глаз, иногда нет, но сочетание всего этого с темной кожей, широким, четко вылепленным лицом и нимбом потрясающих белых волос? Духи, держите ее всемером. Да еще глаза… они казались больше кошачьими, чем человеческими: чернильные зрачки с двумя ободками посреди васильково-синих радужек; их искрящаяся ясность создавала приятный контраст с постоянно поджатой челюстью. У юного варвара имелось немало зримых шрамов и были, наверное, скрытые; его нос был сломан столько раз, что сместился набок, а огромный одуванчик волос требовал некоторого ухода – но все равно мальчишка выглядел демонски здорово.
Она едва не поцеловала эти бархатные губы в ту ночь пьяной чепухи, но потом ворвался Феннек с новыми известиями о маленьком ранипутрийском отряде, гнавшемся за ними, как собака за кошкой, и избавил ее от необходимости ломать голову, что делать после первого поцелуя. До поры. Если боги, демоны и духи пожелают, эта загадка больше не будет ее мучить. Когда Хортрэп сообщил, что ранипутрийские конники догонят их плетущуюся компанию через день-другой и что демоны поведали ему о примерно столь же скором возвращении Чхве, Марото и его благородных спутников, Чи Хён решила, что время пришло. Действия Мрачного по возвращении дяди не обсуждались, как и подробности ее взлета и цель его поисков, – потому что за все время, которое они провели вместе, с тех пор как он прокрался в лагерь, они еще не успели вернуться к незаконченной первой беседе. Для этого время тоже пришло. Определенно.
– Это вы ее назвали Мохнокрылкой? – спросил Мрачный, глядя, как существо нарезает круги возле лежащей неподалеку кольчуги Чи Хён.
Совомышь обожала ползать по этим доспехам, цепляясь за звенья крошечными коготками.
– Мой отец, – ответила Чи Хён. – Она принадлежала ему, прежде чем стать моей. Вроде все они вместе связали своих демонов: папа, твой дядя, Феннек, Хортрэп, кавалересса и София.
– У моего дяди… есть демон? – Пробудить любопытство Мрачного было легко, удивление – куда сложнее.
– Больше нет, или он прячет его достаточно ловко, что обманул даже Хортрэпа. Они поймали своих демонов сообща еще до того, как захватили Самот. – Пока Чи Хён говорила, Мохнокрылка слетела ей на руку.
– Рогатые Волки не связывают демонов, – хмуро заметил Мрачный. – По крайней мере, не должны.
– Непорочные тоже, как правило, – сказала Чи Хён. – В королевской семье есть несколько, но большинство людей по-прежнему думает, что это неуважительно.
– Хорошее слово, – признал Мрачный. – Неуважительно. Шакалы захватывают рабов, другие кланы тоже, но не Рогатые Волки.
– Связанный демон не то же самое, что раб, – возразила Чи Хён, гладя Мохнокрылку.
От удовольствия та разинула клюв и заклекотала.
– Тогда отпустите ее и посмотрите, останется ли, – предложил Мрачный, что мгновенно взбесило Чи Хён.
– А конь тогда – раб? Как насчет коров и другого скота? Я не собираюсь есть Мохнокрылку и считаю, что ей живется лучше, чем большинству животных.
– Ха, – сказал Мрачный, – а вы правы.
– Конечно я права, – кивнула Чи Хён, наливая им еще хмельного солодового напитка.
– Рогатые Волки держат всякий скот и птицу и меняют их на мулов. Мы их так не называем, но они рабы, как вы и сказали. Не слишком отличные от других, как бы нам ни нравилось притворяться. Мы так же плохи, как и все вы.
– Что ж, приятно слышать, что святой Мрачный признается в такой человеческой слабости.