– Чи Хён, вам надо понять, что ради вашего же блага…
– Ох, не пошел бы ты, брат Микал! «Ради вашего блага» означает «ради блага вашего второго отца». Тебе никогда не было дела до меня! И сейчас нет!
– Есть, – возразил Феннек с несносной искренностью, которой он пользовался, чтобы сдобрить любую ложь. – И всегда было. Я предпочитаю ваше общество компании ваших отцов. Но мы бы нипочем не выбрались с островов без благословения Канг Хо. И не я уведомил его о вашем романе – будь оба вы осторожнее, или, упаси боги, терпеливее и подождали бы, пока мы будем свободны, и уж тогда углубили свои отношения…
– Хватит, – сказала она, радуясь, что звездный свет недостаточно ярок, чтобы выявить ее румянец. – Ты лгал мне, Феннек.
– Это я умею лучше всего, – ответил он, пожав плечами. – По-вашему бы все равно не вышло. Чтобы вытащить вас с Хвабуна, мне пришлось убедить Канг Хо, что я на его стороне, а не на вашей, поэтому я сделал то, что сделал.
– И все это время я думала, что мы заодно.
– Я знал, что если Гын Джу по-настоящему вас любит, то найдет к нам дорогу, – сказал Феннек, снимая одну перчатку, потом вторую, чтобы дать своим когтистым рукам отдохнуть в ночном воздухе, – они, должно быть, сильно перегревались в лайке.
Глядя, как он сгибает-разгибает серые мохнатые пальцы, Чи Хён молча вознесла хвалы за то, что у нее после прохождения через Изначальную Тьму изменились только волосы. Судя по паническому визгу, изданному Феннеком, когда они вышли из ранипутрийских Врат в Зигнеме и он увидел, во что превратились его руки, их проводник не ожидал столь резких в себе перемен. А вот Чхве не изменилась ничуть – странно, но Чхве и странность всегда были неразделимы.
Биди уже действовало, и Чи Хён обнаружила, что не в силах перестать таращиться на его изменившиеся руки и гадать, что бы случилось с ней, решись она открыть глаза, пока плыла между Вратами… Но тут он заметил ее взгляд и натянул перчатки. Язвительно отзываясь о происхождении Чхве и гордясь собственной внешностью, Феннек не любил, когда его принимали за дикорожденного.
– Но все это теперь не актуально? Гын Джу здесь, и мне кажется, что не было никакого вреда.
– Не актуально? Никакого вреда? Я целый год думала, что Гын Джу предал нас, а он все это время меня искал!
– Клянусь демоном, которого я отпустил, я не был уверен, что втайне Гын Джу не работает на вашего первого отца. И если честно, до сих пор сомневаюсь. Спокойнее было позволять вам верить во что хочется, а не отвлекать.
– Да уж наверняка. – Чи Хён скрестила руки, ненавидя себя за то, что часть ее по-прежнему хотела ему доверять. – Как великодушно с вашей стороны.
– Это был эгоистичный ход, не отрицаю. – Феннек вздохнул и снова поднялся на ноги. – Но будем честны: признайся я во всем, едва мы вышли из ранипутрийских Врат, вы бы продолжили держаться плана, который радикально улучшит жизнь бесчисленного множества людей… Или тут же повернули бы назад и отправились за Гын Джу?
– Не думала, что вам знакомо слово «честность», – ответила Чи Хён, отказываясь признать его правоту. Во всяком случае, вслух.
– Вороненая Цепь говорит, что все бывает на свете, – сказал Феннек, махнув в сторону лагеря. – Я никогда особо не верил ее учению и еще меньше верю после того, как украл рясу миссионера, но в этом она может быть и права. Случается что угодно. Что бы ни привело нас сюда, Чи Хён, сейчас мы вместе: вы, Гын Джу, я и Чхве. Точно так, как и задумывали. Жизнь чинила нам препятствия, как бывает всегда, но в итоге мы здесь. Не позволяйте мелочам утяжелять и без того нелегкое бремя человека, ответственного за судьбы тысяч.
Чи Хён поаплодировала ему, тихо и медленно – она уже так забалдела, что скорее развеселилась, чем рассердилась.
– Прекрасная речь, капитан Феннек. Как глупо с моей стороны сосредотачиваться на мелочах, когда все, о чем они говорят, – это ваше предательство.
– Не нужно мелодрам, – сказал Феннек.
– Чего вы хотите, Феннек? – спросила она, и ей вдруг действительно остро захотелось это узнать. И еще пить, отчаянно хотелось пить. – Я серьезно. Я более или менее знаю, чего хотят остальные, но ты? Чего на самом деле добиваетесь? Что бы взяли, не будь никаких… мелких помех?
Кривая улыбка Феннека стала шире, но он промолчал.
– Что случилось с вашим демоном? – Это был самый интимный вопрос, какой только можно задать, но Феннек годами смущал ее, и Чи Хён решила, что пусть он тоже немного понервничает. – Отец хотел, чтобы моя Мохнокрылка служила мне вместо него, – умный ход. А как насчет вас? Чего вы захотели так сильно, что отдали самое ценное сокровище, какое может достаться смертному?
Улыбка Феннека превратилась в гримасу, и он пробормотал что-то на родном усбанском.
– Переведите, капитан.
– Не важно, – сказал Феннек с небывалой доселе усталостью. – Держитесь за свою Мохнокрылку, Чи Хён. Но помните: о чем бы вы ни сторговались с демоницей, потом окажется, что это плохая сделка.
– Значит, мне не стоит проверять, сумеет ли она достать мне стаканчик пшеничного эля? У меня во рту больше пыли, чем на ваших моральных принципах.
– Не советую, – ответил Феннек, улыбаясь так же, как дома, в Хвабуне, когда они дурачились, и ей хотелось его обнять, и она душила этот порыв подушкой.
– Даже холодный, с ломтиком апельсина?
– Даже такой. Кстати, уже очень поздно, а я не столь молод, как мой прекрасный и талантливый командир. Можно ли мне поделиться парой тревог?
– Может быть, да, а может, и нет, – ответила Чи Хён. – От тревог и зависит.
– Дело в Софии, – немедленно начал Феннек. – Не знаю, о чем вы говорили, и мне не обязательно знать, но…
– О, боюсь, что в этом случае «может, и нет», Феннек, но будьте спокойны: ваше имя всплывало всего раз или два.
– Дело не во мне, а в вас и в ней, – если бы вы прислушались хоть к одному моему слову, то я бы посоветовал…
– Не доверять ей? – перебила Чи Хён.
– Позвольте закончить, – выдавил Феннек сквозь зубы. – Софии можно доверять, но только в той области, где лежат ее главные интересы. Как только переходишь ей дорогу, надо быть осторожным – не важно, вы ли это, я или все ее старые Негодяи скопом: горе любому, кто с ней не согласится.
– Тогда это счастье, что мы с ней договорились, – сказала Чи Хён, припомнив, как резко изменилось поведение пожилой женщины, когда та поняла, что самозванка с радостью примет помощь в их общем деле.
– Сейчас – да. Но завтра – кто знает? Чи Хён, вы умеете говорить «нет» мне, Хортрэпу, Чхве, кавалерессе Сасамасо… И пусть мы не всегда одобряли ваши приказы, мы все равно их выполняли. София не та женщина, которой можно отказать и ожидать, что после этого она станет что-либо слушать.
Даже в темноте Чи Хён, должно быть, вполне наглядно выказала свое раздражение, потому что Феннек поднял руки в знак мира и сказал:
– Больше ни слова без вашей просьбы. Я мог бы поведать такие истории…
– Я слышала много историй. Та, что о Софии, мне не страшна.
– Нет? А должна бы! – Феннек оглянулся, как будто Холодный Кобальт была демоном, которого можно призвать, произнеся его имя. – Она пугает меня, других капитанов, даже Хортрэпа – женщина, пожелавшая залечь на дно на двадцать лет, а после возникшая ниоткуда, как демон-цикада – возникшая, чтобы исполнить свои планы и способная на все. Она не бросилась куда попало. Она явилась сюда, к вам, потому что для вас уготована какая-то роль в ее замысле, и я знаю по опыту, что София пожертвует всем и всеми, чтобы получить желаемое.
– И этим она отличается от вас, – сказала Чи Хён. – От моего второго отца. От Хортрэпа. И от меня.
– Она…
– Она спит в своей постели, и вам лучше оставаться в своей, капитан Феннек. Вы уже достаточно пощелкали капканом, хватит для одной ночи – если хотите, чтобы завтра он был так же остер.
– Могу я все же поделиться другими опасениями? Это срочно.
– Тогда почему не начали с них? – проворчала Чи Хён. – Ладно уж. Только побыстрее.
– Я и начал с них несколько дней назад и повторял дважды в день с тех пор, как мы встали лагерем. – Феннек взялся за свое нестерпимое «прислушайтесь к голосу разума». Она могла практически дословно предсказать дальнейшее. – Нам не следует здесь находиться, Чи Хён, – в горах нас встретил Пятнадцатый полк, и он атакует через два дня, если не раньше. Суть нашего плана – избежать боя, ради этого выманить противника из Кокспара, после чего мои городские союзники откроют ворота. Если мы не займем их город, нам не на что будет меняться – зачем имперцам прекращать войну и помогать нам вернуть Линкенштерн, когда мы перед ними – тепленькие, запертые в ловушку?
– Потому что они ненавидят непорочных больше, чем нас, и недовольны постройкой стены.
– Я сомневаюсь, что сейчас они ненавидят кого-либо больше, чем нас. И вы слышали донесение Чхве: когда они с Марото науськали на имперский лагерь стаю чудовищ, там были знамена и Пятнадцатого, и Девятого. Девятый – мьюранское подразделение, Чи Хён. Те, кто пережил бойню в их замке, объединились с Азгаротийским полком…
Когда Чи Хён не выказала достаточного трепета, услышав этот эпизод в сотый раз, тон Феннека сделался почти исступленным.
– Мы собираемся сразиться с лучшим полком в империи, на всей долбаной Звезде, и он притащил с собой мстительно настроенных мьюранцев. Добавим к этому коварный план Марото, который увлек за собой волков прямо в лагерь имперцев, где ваши ловкие разведчики, похоже, и не скрывали, что они агенты кобальтов, – и вы получаете единую свирепую армию, которая вот-вот обрушится на нас. И что вы сделаете, чтобы сохранить наше ненадежное положение? Поедете вперед и все им объясните? Расскажете, что мы не собирались убивать всех этих солдат и горожан, нам просто понадобилось немного поупражняться перед возвращением в Линкенштерн? Предложите им перемирие – с условием, что они станут выполнять ваши приказы, а не багряной королевы?
– Раньше это казалось хорошей идеей, – сказала Чи Хён, стараясь не улыбнуться.