Корф, конечно же, слышал. Сегодня мы благоразумно пропустили господ артиллеристов вперед, но грохот канонады доносился даже сюда, к аэродрому «Платов».
Который мы заняли еще позавчера к вечеру, вышвырнув наемников с остатками Одаренного воинства дона Диего и лишив младшего Морозова последней возможности полноценно использовать авиацию. Ее и так было немного, но вертолеты оказались той еще головной болью. Я до сих пор морщился, когда слышал характерный грохот моторов и гул лопастей.
Правда, теперь в воздух поднимались только наши машины. И в паре десятков километров от передовой можно было уже не бояться никого и ничего: ни ракет, ни реактивных снарядов для гаубиц, ни Одаренных, способных сработать на такое расстояние у младшего Морозова уже не осталось. Имелись разве что дроны, но даже сумей они каким-то чудом ускользнуть от приборов и зенитчиков, которые наблюдали за небом над «Платовым» круглосуточно, я без особого труда справился и сам.
Дар защищал меня с товарищами лучше самой надежной охраны, так что мы просто устроились на раскаленной от солнца броне командно-штабного бронетранспортера и поглядывали в сторону передовой, вооружившись одним биноклем на четверых. Со стороны наверняка казалось, что мы просто-напросто бездельничаем, однако на деле это было совсем не так.
— Не больше двадцати? — недоверчиво переспросил Корф. — А ты откуда знаешь? Тут же дальномера нет. Глазомер? Или?..
— Или карта в планшете, — с ухмылкой подсказал Жан-Франсуа. — С сеткой, точным указанием всех расстояний и даже виртуальной линейкой. Ты же сам устанавливал.
— Ну-у-у, а я-то думал… — В голосе Корфа на мгновение прорезалось разочарование. — Так нечестно. С планшетом любой дурак сумеет.
— Да ну тебя, Виталик. — Камбулат заложил руки за голову и вытянулся на броне. — Все веселье испортил.
— Жан-Франсуа, — поправил тот, кого я почти целый год считал самым… ладно, не самым обычным курсантом Морского корпуса. — Привыкайте, друг мой.
— Не буду. Потому что Виталик — это не имя, — буркнул Камбулат. — Виталик — это состояние души. И образ жизни.
— А-а-а… — понимающе протянул Жан-Франсуа. — Ну, если вы так ставите вопрос…
Корф едва слышно прыснул, и я отобрал у него бинокль — видимо, разглядывание панорамы его больше не интересовало.
Зато меня интересовало, и еще как. Конечно же, не сама плоская, как сковородка, и такая же степь вокруг аэропорта. А то, что в ней происходило. Мощная немецкая оптика услужливо приблизила картину, и я принялся неторопливо рассматривать уходящую вдаль серую ленту трасс и крыши домов чуть правее. Если карта в планшете не врала, там располагался хутор то ли на пять, то ли на семь сотен жителей…
Раньше — теперь в нем наверняка не осталось и половины. Вряд ли Морозов разместил в домишках что-то серьезнее пары пулеметных расчетов, однако рисковать и лезть на рожон не хотелось. Тем более, что хутор никак не мешал ни работе артиллеристов, ни даже возможности подойти вплотную к окраинам Ростова.
Штурмовать город-миллионник силами пары гвардейских полков я не собирался… пока что. До назначенного мною срока оставалось еще одиннадцать часов, и пока стоило подождать. И дать всем сомневающимся в правоте Матвея Морозова сложить оружие и покинуть Ростов без особых для себя последствий.
И таких нашлось немало: джипы, военные грузовики и явно реквизированные у местных легковые автомобили ехали из города уже вторые сутки подряд. Тянулись почти непрерывной вереницей — и сюда, в нашу сторону, и, судя по докладам от младшего Гагарина, по западной трассе к Таганрогу.
На север ехали наши: решившие «переобуться» местные силовики, аристократы, спецура и солдаты-срочники, которым не посчастливилось оказаться в ненужном месте и не в то время. Оставляли на блокпостах оружие и патроны, а сами отправлялись дальше — к родне, в расположение штаба, куда-то под Воронеж… Пока что меня это почти не интересовало. На каждом пропускном пункте дежурили сразу несколько офицеров, которым я поставил задачу записывать каждого, кто выезжает из города. Чтобы сразу отделить предателей от тех, кому просто не хватило ума отказаться выполнять приказы старших по званию.
Пока — отделить. А карать виновных можно будет и потом.
На запад уходили наемники. Рвались, чтобы поскорее убраться подальше и вернуться туда, откуда они выехали какой-то месяц назад. В Софию, в Варшаву, в Будапешт… Впрочем, какая разница? Чем меньше у Морозова будет бойцов, когда я поведу своих людей по улицам Ростова, тем лучше. Одна единица огнестрела, которые ублюдки в балаклавах и в форме без знаков отличия оставят на блокпостах «преображенцев» или «семеновцев» — одна спасенная жизнь. А может, и больше.
Компромисс, очередной компромисс — впрочем, мне не впервой.
В целом бегство наймитов из города проходило без шума — хотя случались и исключения. Прямо на моих глазах из того самого хутора, который я разглядывал полминуты назад, вслед колонне из трех грузовиков хлестнула длинная пулеметная очередь. То ли кто-то напоследок решил свести какие-нибудь личные счеты, то ли Морозов вконец отчаялся и отдал бесполезный уже приказ карать отступников.
— Красота-а-а… Как крысы в ведре, — с садистским удовольствием протянул Жан-Франсуа, будто прочитав мои мысли. — Сами друг друга перегрызут.
— Было бы неплохо. — Камбулат оттолкнулся широкой спиной от брони, уселся и, прикрыв глаза ладонью от солнца, принялся вглядываться вдаль. — Это что за х… что за странность, судари?
Сначала я даже не понял, куда он смотрит, но потом все-таки догадался навести окуляры на трассу. Туда, где примерно в полукилометре от блокпоста неторопливо катившийся по асфальту черный джип вдруг спрыгнул с дороги и, поднимая клубы пыли, ринулся наискосок через поле.
Прямо в нашу сторону.
— Удаление — триста метров. — Корфу, похоже, не терпелось взять реванш за неудачу с биноклем. — Чего это они? Может?..
— Может, — кивнул Камбулат, поворачиваясь ко мне. — Ваша светлость, не желаете ли поупражняться в боевом применении?
Сам он еще не набрал силы Дара, чтобы ударить элементом на такое расстояние. А вот мне такое уже давно было под силу. И даже начал понемногу примериваться, чтобы влепить что-то вроде Копья или Свечки прямо в блестящий хромом радиатор — и, желательно, прежде, чем очухаются дежурные на периметре аэропорта, и джип превратится в решето.
— Стой! — Жан-Франсуа вдруг ухватил меня за плечо. — Не надо. Кажется, к нам пожаловал господин парламентер.
Действительно — на машиной трепетал кое-как подвязанный на антенну кусок белой ткани. Не самых впечатляющих размеров, однако достаточно заметный, что его уже никак нельзя было спутать с тряпкой, оказавшейся на таком месте без всякого умысла.
Морозов вполне мог воспользоваться и телефоном, и видеосвязью, однако зачем-то решил отправить…
Моего старого знакомого. Высокого бородатого мужчину, который командовал налетом на цыганский квартал в Красном селе, я узнал даже раньше, чем он выбрался из автомобиля. С нашей встречи он изрядно похудел, загорел чуть ли не дочерна, осунулся и выглядел так, будто не спал дня три, не меньше. Видимо, служба у мятежного князя Морозова в последнее время становилась все сложнее и сложнее.
— Доброго дня, господин советник. — Бородатый изобразил глубокий поклон. — Позвольте представиться — я полковник Федор Валентинович Тарасов. Уполномочен, так сказать, провести переговоры от имени его сиятельства Матвея Николаевича…
— Довольно, — буркнул я. — Мне прекрасно известно, кто вы такой.
Я готов был поспорить, что никаким полковником Тарасов никогда не был. И манеры, и… скажем так, методы, выдавали в нем человека бесконечно далекого от военной службы и дворянского сословия.
— Не имею ни малейшего желания беседовать с таким, как вы, — продолжил я. — Но, полагаю, у нас обоих нет выбора — раз уж у его сиятельства не нашлось кого-то поприличнее.
Тарасов сердито сверкнул глазами, но от комментариев, понятное дело, воздержался — его отправили ко мне уж точно не устраивать скандалы и нарываться на неприятности, которых и без того хватало.
— Я тоже не в восторге от происходящего, господин советник, — вздохнул он. — Но в наших общих интересах прийти к соглашению, которое позволит…
— В ваших интересах, — усмехнулся я. — Точнее, в интересах его сиятельства Матвея Николаевича. У которого больше нет авиации, почти не осталось тяжелой техники и совсем не осталось ракет и снарядов для гаубиц. Я же могу продолжать осаду… — Я сделал вид, что задумался о чем-то, — пожалуй, хоть до самой осени. И с каждым днем армия ее высочества будет только увеличиваться. Так что давайте не будем делать вид, будто эти переговоры в равной степени нужны нам обоим.
— А какая, собственно, разница? — Тарасов сложил руки на груди. — Ваши люди тоже гибнут.
— Исключительно по вине вашего господина, — отрезал я. — Который, вне всяких сомнений, уже скоро ответит за все свои прегрешения и перед ее высочеством Елизаветой Александровной, и перед народом, и перед самим Господом богом… И все же я готов проявить великодушие и выслушать, что вы мне скажете.
— Его сиятельство Матвей Николаевич готов принести клятву верности ее высочеству. — Тарасов, похоже, сообразил, что еще одно неосторожное слово обойдется слишком дорого, и сразу же перешел к делу. — И поступить к ней на службу со всеми своими людьми в качестве…
— Можете не продолжать. — Я махнул рукой. — Это вашему господину следовало сделать в тот самый день, как Елизавета Александровна заявила о своем намерении занять российский престол. Но вместо этого он выбрал путь изменника. И единственное, что я могу предложить ему сейчас — это сложить оружие и сдаться. В обмен на незначительные. — Я поднял палец и с нажимом повторил: — Крайне незначительные поблажки при вынесении приговора. Не для самого Матвея Николаевича, конечно же, он в любом случае будет казнен. Только для тех, кто имел глупость присягнуть ему на верность.