— Сила есть, ума не надо, — буркнул я, выравнивая стойку, отбивая его следующую атаку и контратакуя в ответ.
Мою Плеть Матвей отбил Щитом какой-то запредельной мощности, и я даже поморщился, видя такое разбазаривание Дара. Интересно, насколько его хватит с таким расходом?
Резко отступив, я ударил одновременно с двух рук. С правой, отвлекая внимание, сорвался новый рой Звездочек, с левой, на секунду позже, сорвалась Молния. Однако Матвей разгадал мой маневр. На этот раз он не стал пытаться отразить элементы, а просто ушел в сторону, укрываясь за припаркованным у обочины автомобилем. Меня эти танцы уже начали раздражать. Хочешь проверить, у кого Резерв глубже? Ну, давай проверим, малыш!
Прыгнув вперед, я подхватил машину, лишая Матвея укрытия, а потом, крутанувшись вокруг своей оси, запустил ее в не ожидавшего такого хода Морозова. Тот успел лишь выставить Щит, но до конца погасить инерцию удара ему не удалось, и мятежный генерал покатился по асфальту. Вскочив на ноги, он тряхнул головой, подхватил стоящий в стороне мусорный контейнер и швырнул в меня. Я даже головой качнуть успел, прежде чем моя Сабля разрубила контейнер пополам. Накопить столько силы и так бездарно ее использовать, уму непостижимо… Ладно. Пора бы с этим заканчивать.
Сил у Матвея было много, а Щиты он ставил такой толщины, что даже с моими резервами и текущим рангом на уровне практически единицы пытаться пробить их дистанционными элементами означало просто зря расходовать Дар. Ну что же. Придется играть по его правилам. Ты хочешь сырой силы, дружок? Ты ее получишь.
Свалившись в скольжение, я потянулся к резерву и щедро зачерпнул оттуда. Рванулся вперед, отбил в сторону выпад Матвея и обрушил на него целый град ударов.
Первая же «двойка», достигшая цели, отбросила главаря мятежников назад. Вторая заставила его глаза удивленно округлиться. Кажется, он понял, что навязанная им же манера боя оборачивается против него самого. Он вяло пытался контратаковать, но я, будто не замечая, продолжал его теснить. Один из ударов, прошедший мимо, оставил глубокую вмятину в крыше застывшего у столба перевернутого броневика, к которому я прижал Морозова, еще один пробил броню насквозь. Я выругался сквозь зубы и сосредоточился. Следующая «двойка» буквально выбила дух из Матвея. Морозов «поплыл», и я почувствовал, что он теряет концентрацию. Схватив Матвея за шиворот, я поднял его в воздух, развернулся, и швырнул в стену дома. От удара с балконов посыпалась штукатурка, а я, активировав Саблю, медленно пошел вперед — туда, где по раскрошенному кирпичу медленно сползал вниз тот, кто еще несколько дней назад считал, что ему удастся подмять под себя всю Империю.
— Все… — прохрипел Матвей. — Хватит. Я… Я сдаюсь!
— Сдаваться надо было раньше, — усмехнулся я. — Когда тебе предлагали. Сейчас уже поздно.
В глазах мятежника заплясал страх.
— Стой! Стой! Ты… Ты не можешь! Суд… Должен быть суд!
— Суд, говоришь? — я прищурился. — Хорошо. Пусть будет суд.
Почему-то мои слова заставили Морозова напрячься.
— Матвей Морозов! — заговорил я чужим, слегка звенящим от напряжения голосом. — Ты обвиняешься в преступлениях против Короны и Империи, вооруженном мятеже, попытке захвата власти, массовых убийствах и военных преступлениях! Вердикт суда — виновен! Наказание — смертная казнь!
— Стой! Нет! Ты… — глаза младшего Морозова, казалось, сейчас выскочат из орбит. Он попытался подняться, но я ударом ноги снова опрокинул его на землю. После чего наклонился, схватил за воротник куртки, и, встряхнув, как котенка, поставил мятежника на колени.
— Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно! — проговорил я. Морозов пытался что-то сказать, но я его уже не слышал. Гулко взвыл воздух, рассекаемый напитанной Даром Саблей, а в следующую секунду голова сына председателя Совета Безопасности, бывшего жениха Ее Величества Елизаветы, мятежника и психопата, покатилась по земле, пачкая асфальт темной кровью.
— И так будет с каждым, кто пойдет против Короны и Империи, — негромко проговорил я, деактивируя элемент.
Выпрямившись, я отпустил энергию Дара и перевел дыхание. Вокруг внезапно воцарилась тишина — глухая, абсолютная. Будто сам город замер, осознав, что борьба окончена.
Поймав пальцами болтающийся на проводе наушник гарнитуры, я вставил его обратно в ухо, и тут же поморщился от резкого крика.
— … на связь! Острый! Ответь, Острый! Вовка, да чтоб тебя! — кажется, потерявший меня Корф был близок к истерике.
— Острый в канале, — пересохшими губами ответил я. — Чего кричишь? Что там у вас? Горит что-то?
— Ну наконец-то! — голос Корфа был полон облегчения. — Ты где? Меня сейчас Гагарин убьет за то, что потерял тебя!
— Нормально все. Неподалеку. Сейчас подойду, — пробурчал я.
— А что Морозов? Ушел?
Я посмотрел на голову мятежного «генерала», смотрящую в низкое, быстро темнеющее небо успевшими остекленеть глазами, и усмехнулся.
— Ушел. Туда, откуда не возвращаются.
Несколько секунд в эфире царила тишина, а потом я услышал несколько медленных, размеренных хлопков и весьма нецензурное выражение подлинного восхищения на французском. Кажется, Жан-Франсуа умудрился мне поаплодировать даже по раци.
— Все, ребята, — устало проговорил я. — Наша работа здесь закончилась. Сворачиваемся. Кажется, мы заслужили небольшой отпуск. Как вы смотрите на то, чтобы провести пару дней на Черноморском побережье?
В ответ раздались полные радости возгласы, и я рассмеялся. Какие же они еще все-таки мальчишки… Даже вполне половозрелый Жан-Франсуа.
Впрочем, я и сам иногда чувствовал себя на возраст нынешнего тела Владимира Острогорского. И ближайшие пару дней с радостью буду ему соответствовать.
В конце концов, я это заслужил.
Глава 14
— Здесь останови, — негромко проговорил дядя, указывая на обочину узкой дороги, тянущейся вдоль ветхой чугунной ограды.
Почти на то же самое место, где я оставил мотоцикл, когда прикатил в Ростов…
Не так уж и давно — меньше года назад. Хотя по ощущениям с тех пор миновала чуть ли не целая вечность. Видимо, новое юное тело предпочитало считать время в процентах от своих скромных восемнадцати лет, а не от тех, что я прожил в прежнем.
А может, дело было в количестве событий: за прошедшие с начала новой жизни месяцы я едва ли хоть раз успел вынырнуть из стремительного потока, который подхватил меня и потащил, попутно переворачивая через голову и то и дело колотя о дно и холодные скользкие камни.
Правда, потащил в нужную сторону — иначе я вряд ли смог бы махнуть по карьерной лестнице от самого обычного курсанта-первогодки до гардемаринского прапорщика, а потом и выше, к должности советника будущей императрицы, разом прыгнув не то, что через ступеньку, а через несколько этажей.
И вот цикл замкнулся: я снова стоял у калитки родового поместья Острогорских — но уже совсем не тем, кем пришел сюда в первый раз.
— Ох и удивил ты меня тогда, Вовка.
Дядя с ухмылкой коснувшись толстых прутьев, которые я разогнул, демонстрирую новообретенные силы. Теперь они вернулись на место, и я почему-то вдруг представил, как старик спускается по лестнице среди ночи, выходит из дома в сад, шагает по тропинке через сад, находит нужное место и, держа фонарик во рту, пытается выправить решетку…
И не может — без помощи Дара. Непослушный чугун поддается не сразу.
— Еще как удивил. — Дядя распахнул калитку и, пропустив меня вперед, неторопливо двинулся следом. — И с тех пор, можно сказать, и не перестаешь…
— Ну, видимо, это у нас семейное. — Я пожал плечами. — Я вот тоже никак не пойму, зачем ты меня сюда притащил. Что за важное дело?
Не то чтобы я был не рад видеть дорогого родственника, однако его появление — внезапное и явно спешное, буквально через несколько дней после того, как я укоротил на голову младшего Морозова, определенно что-то означало.
Только — что?
— Уж простите, господин советник, — буркнул дядя. — А что, дом проведать — это не важно? Родовое поместье, так сказать…
Старик наверняка темнил: он окончательно перебрался в Петербург еще в конце зимы. И тогда же перевез не только Настюшку со всей немногочисленной прислугой, но и даже кое-что из особенно дорогой сердцу доисторической домашней утвари.
Иными словами, в Ростове от родового поместья остались только стены.
— Так и тянет в подвал заглянуть. — Я чуть пригнулся, чтобы ненароком не зацепить макушкой низкий дверной косяк. — У тебя все дела обычно там. И все секреты.
Дядя что-то неразборчиво проворчал за моей спиной. И я тут же почувствовал буквально хлестнувший из него стыд. Разумеется, мне и в голову не приходило в чем-то обвинять родственника — более того, мы даже ни разу не вспоминали оружейный склад, который младший Морозов организовал в подполье усадьбы Острогорских.
И мне оставалось только догадывать, сколько единиц оружия отсюда в конечном итоге досталось тем, кто чуть меньше месяца назад шагнул на улицы Ростова с именем мятежного князя на устах. Вряд ли дядино имя хоть раз всплыло на допросах осужденных по делу об измене, однако он и без того наверняка каждый день ругал себя за глупость.
— Да нет там ничего в подвале. — Дядя будто прочитал мои мысли. И тут же засуетился, разве что не силой утаскивая меня на веранду. — Пусто.
На мгновение показалось, что сейчас на столе появится самовар… Ну, или хотя бы чайник — а за ним чашки с блюдцами, сахарница, вазочка с конфетами, печенье и сушки. Но, похоже, вместо уюта и тихих семейных посиделок меня ждала беседа. Серьезная и вряд ли такая уж приятная — судя по тому, как решительно дядя толкнул меня в плетеное кресло перед тем, как устроиться напротив.
— Ну… Ты как сам? — нетерпеливо поинтересовался он. — Расскажи хоть — а то не звонишь, не пишешь…
— Да не до переписок мне, дядь Костя, — вздохнул я. — Сам понимаешь — то да се, дела государственные. Ты только приехал, считай, а мы в одном только Ростове уже неделю, считай, сидим. Много гадины тут собралось всякой — всех так сразу и не передавишь. А до этого… А хотя — чего я рассказываю? — Я махнул рукой. — Ты будто бы телевизор не смотришь.