Пожалуй, никто — включая меня самого. Хоть мы и были знакомы с его светлостью Диего Кортесом еще в моей прошлой жизни… И едва ли я назвал бы это знакомство приятным. За пропущенные мною десять лет потомок великого конкистадора успел изрядно постареть: волос на голове стало заметно меньше, острая бородка клинышком поредела и выцвела чуть ли не до белизны, а форма военного флота Иберийского содружества и адмиральские погоны сменились на самый обычный костюм-тройку с галстуком. И только угольно-черные глаза смотрели цепко и внимательно — точно так же, как и раньше. Дон Диего решил продолжить карьеру в посольстве, однако хватки, похоже, не утратил.
И наверняка все это время продолжал гадить изо всех сил — как от имени и по приказу монарха, так и из собственных побуждений.
— Доброго дня, — вздохнул я. — Приветствую вашу светлость. Хоть, признаться, и не могу понять, что иберийский посол забыл на закрытом заседании Совета.
— Но вы, разумеется, понимаете, что я нарушил все мыслимые и немыслимые правила не просто так. — Дон Диего явно от всей души наслаждался эффектом, произведенным его неожиданным появлением. — И вам, и ее высочеству наверняка будет интересно меня выслушать.
— В таком случае — говорите, — ледяным тоном отозвалась Елизавета. — Или не тратьте наше время попусту.
Я мысленно поаплодировал племяннице. Она вела себя именно так, как и следовало будущей императрице, хотя я сам на ее месте, пожалуй, тут же велел бы обнаглевшему дону убираться восвояси. А потом спустил бы три шкуры со всех, кто допустил его визит — от дежурного офицера до караульных.
— Как пожелаете, ваше высочество. — Дон Диего склонил голову. — Считаю своим долгом довести до вашего сведения, что сейчас я буду говорить не только от имени рода герцогов дель Инфантадо, но и от имени древнейших родов всей Европы. И все, что будет произнесено в ближайшие…
— Ближе к делу, ваша светлость, — буркнул старший Гагарин. Похоже, его тоже уже успела утомить пространная болтовня иберийца. — К чему все эти… финтифлюшки?
Дон Диего приподнял бровь. Как и полагалось члену посольства, он владел русским языком в совершенстве. Однако произнесенное Гагариным незнакомое слово все же заставило его удивиться.
Впрочем, всего лишь на мгновение — дон Диего тут же снова взял себя в руки и продолжил:
— Нам всем здесь прекрасно известно, что ее высочество обещала связать себя узами брака с его сиятельством князем Матвеем Морозовым. А слово аристократа, и уж тем более слово наследницы престола должно стоить ничуть не меньше, чем ее подпись на гербовой бумаге. — Дон Диего сделал театральную паузу. — И если оно все же было нарушено, юный Морозов вправе защищать свое законное право — даже с оружием в руках.
На мгновение в зале заседаний стало так тихо, что я услышал, как тикают часы на стене. Потом несколько человек дружно закашлялись от удивление, а кто-то, кажется, даже выругался. Едва слышно, но такими словами, что дон Диего их мог и вовсе не знать.
Зато я знал прекрасно — и, пожалуй, охотно подписался бы под каждым. В отличие от большей части простых и прямолинейных вояк из Совета мне вполне хватало опыта понять, к чему клонит иберийский посол.
И что он скажет дальше.
— Прошу вас, продолжайте.
Судя по тону, Елизавета тоже успела сообразить, чем все закончится — и решила не затягивать беседу.
— Как будет угодно вашему высочеству. — Дон Диего изобразил учтивый поклон. — Как вы уже наверняка поняли, я здесь только лишь для того, чтобы заявить: все благородные семейства Европы выражают свою поддержку Матвею Морозову. И от их имени я настоятельно рекомендую вам, Елизавета Александровна, не разрывать помолвку, а принять предложение его сиятельства.
Не мытьем, так катаньем… Иберийцы и вся так называемая объединенная Европа уже давно точили зуб на буквально восставшую из пепла страну которая даже после моей смерти в две тысячи пятом почему-то не спешила рухнуть. Но не добились успеха даже избавившись от императора. Поставленных им целей не добились ни Распутины, ни Мещерский — серый кардинал заговора. Ни даже прибывший из далекого Брауншвейга претендент на престол. Россия перемолола их всех.
И тогда иберийцы решили попробовать еще раз — и без особого труда отыскали нового мальчика для битья. Богатого, влиятельного и не лишенного определенного обаяния. И, что куда важнее — обиженного на весь мир и не слишком-то сообразительного.
— Что ж… — Улыбка Елизаветы явно не предвещала ничего хорошего. — А если я все же откажусь?
— Тогда вам и вашим друзьям придется столкнуться с недовольством самых могущественных из древних родов. — Дон Диего лучезарно улыбнулся. — Клянусь богом, в моей стране найдется достаточно тех, кто не потерпит, чтобы российский престол занял клятвопреступник.
— И что же вы сделаете? — снова подал голос Гагарин. — Уж позвольте полюбопытствовать.
— Мы найдем способ восстановить справедливость. — Дон Диего расправил плечи, принимая картинно-героическую позу. — Так же, как делали это на протяжении сотен лет.
Ибериец знал, что говорит. Скорее всего, даже репетировал речь перед зеркалом — не раз и не два. Его тезисы, разумеется, никоим образом не соотносились с официальной позицией мадридского двора, однако придуманы были именно там, в далекой отсюда Иберии. Где сидели прожженные многоопытные политиканы куда толковее бывшего адмирала военного флота — и они-то как раз просчитали все.
Кроме одного.
— Вы ведь говорите не от имени иберийского монарха? — поинтересовался я, поднимаясь из кресла. — Верно?
— Разумеется, — кивнул дон Диего. — Более того — я здесь не в качестве официального представителя Мадрида, а только лишь как глава рода герцогов дель Инфантадо и личный друг…
— Чудесно. Это все, что я хотел узнать. — Я не торопясь двинулся между столов. — Нам ведь не нужен международный скандал, не так ли?
Кажется, ибериец даже успел что-то сообразить — но слишком поздно. Когда я приблизился, насмешливые черные глаза вдруг забегали из стороны в сторону, а улыбка на лице сменилась недоумением. Дон Диего сложил руки на груди, и только в самый последний момент попытался дернуться, чтобы отступить…
Но такой возможности у него уже не было. Моя рука крепко ухватила его светлость герцога дель Инфантадо за ворот рубашки и приподняла так, что теперь он едва касался паркета носками ботинок. На мгновение я почувствовал вспышку Дара — которая, впрочем, тут же погасла: дону Диего хватило ума не пытаться лупить меня атакующими элементами, а физические силы, оказались, мягко говоря, не равны.
Я без особой спешки прошагал через весь зал, тряхнул полузадушенного герцога, разворачивая, и свободной рукой перехватил за ремень брюк на пояснице. Потом пинком распахнул дверь, вышел наружу под изумленными взглядами караульных в мундирах особой гардемаринской роты.
— Запомните, дон Диего: так будет с каждым вашим соотечественником, который посмеет сунуть нос во внутренние дела Российской Империи, — проговорил я.
И, легонько размахнувшись, одним броском спустил его светлость с лестницы.
И не успел грохот падающего тела, перемежаемый отборной руганью на иберийском, стихнуть в самом низу пролета, как за моей спиной раздались аплодисменты.
— Браво. Браво, друг мой, брависсимо! — Похоже, Гагарин искренне наслаждался устроенным мною представлением. — Я отдал бы половину своего состояния, чтобы посмотреть на это снова… Но увы, должен заметить — подобный подвиг едва ли останется без последствий.
— Думаете, нас ждет дипломатический скандал? — нахмурилась Елизавета.
— Нет, едва ли — учитывая обстоятельства. — Гагарин пожал плечами. — Однако ваши отношения с иберийским монархом, пожалуй, испорчены окончательно и бесповоротно. И я с трудом представляю, где мы сможем взять союзников, готовых столкнуться со столь грозной силой.
— О, не волнуйтесь, ваше сиятельство. У меня есть ответ на этот вопрос.
Я и не предполагал, что сегодня смогу удивиться еще больше — после внезапного визита дона Диего. Остальные члены Совета, вероятно, думали примерно так же — поэтому в зале вдруг воцарилась гробовая тишина. И все вдруг уставились на самый дальний угол длинного стола.
Туда, где из кресла с фирменной раздолбайской улыбкой поднимался его благородие курсант Морского корпуса Виталий Поплавский.
Глава 3
Через несколько мгновений ставшей вдруг в высшей степени томительной тишины Елизавета откашлялась. То ли демонстративно, чтобы намекнуть на продолжение беседы и хоть немного разрядить обстановку, то ли вполне искренне — от удивления. Поплавский, разумеется, трактовал это…
Трактовал это так, как было нужно самому Поплавскому.
— Благодарю за внимание, милостивые судари и сударыни, — проговорил он, картинно кланяясь. — Да-да, вы не ослышались: у меня действительно есть ответы на очень многие ваши вопросы. Но для для начала позвольте представиться…
— Нет уж, дружище, — буркнул я, — давай-ка я сам тебя представлю. Во избежание того самого международного скандала — не к ночи будет упомянут.
Теперь все — включая самого Поплавского — уставились на меня. В любой другой ситуации я, пожалуй, даже чуть затянул представление, чтобы в полной мере насладиться моментом своего интеллектуального триумфа, но сейчас обстановка в зале заседаний казалась слишком уж… Скажем так, не вполне подходящей. Дон Диего изо всех работал на публику, Поплавский со своим внезапным выходом составил иберийцу достойную конкуренцию, и в третьем шоумене почтенная публика уж точно не нуждалось.
Так что стоило перейти сразу к делу.
— Милостивые судари. Ваше высочество — позвольте представить вам моего друга. Прошу любить и жаловать, — Я все-таки не удержался и добавил в положенную по этикету фразу немножко театральных ноток, — Жан-Франсуа де Жуанвиль. Внешняя разведка Третьей Республики.
На этот раз удивился и сам Поплавский, до этого стоявший с видом каменной статуи. На его лице, разумеется, не дрогнул ни один мускул, но я все-таки почувствовал, как глубоко под непроницаемой ледяной маской на мгновение колыхнулся Дар. Мсье разведчик умело изображал невозмутимость, однако наверняка уже начал перебирать в голове варианты, где именно могла случиться утечка, и каким именно образом у меня получилось раскрыть его легенду. Настолько приближенную к идеалу, что ее за милую душу сожрало не только руководство Корпуса, но и Третье отделение и еще бог знает какие спецслужбы.