Нет, этот год не прошел даром, и теперь она уже была готова. Может, и не обсуждать все с холодной головой, но хотя бы воздержаться от закатывания истерик. Настало время вопросов. И первым, конечно же, оказался…
— Ты мой дядя? — тихо проговорила Елизавета. — Тот самый, что умер десять лет назад?
— Да, — улыбнулся я.
И больше мне добавить было нечего… Пока — нечего. Всю нужную — или по меньшей мере всю известную информацию до нее наверняка донесли уже давно, и даже подтверждение, полученное из моих уст, едва ли изменило хоть что-то. И я просто сидел и ждал, что Елизавета пожелает узнать дальше.
Карты на стол. Без обмана и недомолвок.
— Почему ты не сказал раньше?
Вот ведь… Могла спросить, как именно я сумел вернуться с того света. Или поинтересоваться, что собираюсь делать теперь — в том числе и с ней. Бестолковой и неблагодарной племянницей, решившей вдруг спустить на ни в чем не повинного дядюшку всех собак.
Но Елизавету почему-то интересовало совсем другое.
— Просто не успел. — Я пожал плечами. — Да и как бы ты отреагировала? Поспешила бы вернуть любимому дядюшке имя, богатство и титул? Сомневаюсь. Скорее уж посчитала бы сумасшедшим.
— Не посчитала бы, — засопела Елизавета. — Я ведь сама тебя вызвала. Ну, получается…
— Получается? — кивнул я. — А тебе не приходило в голову, почему твой отец не сделал этого раньше. Сразу, когда я умер — а не спустя одиннадцать с лишним лет?
На этот раз Елизавета не ответила. Зато покраснела целиком — от голых ног до кончиков ушей, и я почему-то сразу сообразило: в голову ей приходило — все, что надо, и, пожалуй, не один раз. И вызвало жгучий стыд за поведение родителя.
— Меня подвел тот, кому я доверял. И больше всех на свете… После тебя, конечно же. — Я протянул руку и стер с носа Елизаветы одинокую слезинку. — А еще меня пытались убить — может, даже чаще, чем тебя. Тут уж поневоле начнешь осторожничать.
— И поэтому ты мне не доверяешь? — Елизавета едва слышно шмыгнула носом. — Потому что отец тебя обманул?
— Поэтому я не доверяю никому, — усмехнулся я. — Однако для тебя, пожалуй, был готов сделать исключение.
— Я… Я испугалась! Мне сказали…
— Что я собираюсь заявить свои права на престол? — Я уселся на кровать рядом с Елизаветой. — Интересно… И какой еще ерунды тебе наплел Морозов?
Даже после беседы с Гагариным я не знал наверняка. Да и появление на пороге бара стариков из Совета могло означать почти что угодно — недоброжелателей в столице и у меня прежнего, и уж прапорщика Острогорского имелось в избытке. В конце концов, Морозов никоим образом не пытался поддержать мятежные начинания бестолкового отпрыска, и как будто даже забыл о своих амбициях и притязаниях.
Но… нет. Не забыл. Судя по выражению лица Елизаветы — встревоженному, смущенному и виноватому — я попал точно в цель.
— И что нам теперь делать? — едва слышно спросила она. — Теперь, когда на тебя охотится половина Совета?
— Что нам делать? Для начала — перестать бояться кучки замшелых стариканов. — Я положил руку Елизавете на плечо и осторожно притянул к себе. — А потом править этой страной. Ты на троне, я… Я где-нибудь подальше.
— Почему? — Елизавета запрокинула голову, чтобы видеть мое лицо. — Ты же мой дядя. Ты должен быть рядом!
— А, собственно, зачем? Политик из меня все равно никудышный, и я вряд смогу хоть когда-нибудь вернуть себе прежнее имя. — Я на мгновение задумался. — А знаешь, может, оно и к лучшему. Пусть Серый Генерал спит спокойно. Новому времени нужны новые герои.
— Генерал Владимир Острогорский… А что — звучит неплохо, — задумчиво проговорила Елизавета. — Только что нам делать с Морозовым?
— Боюсь, его придется… Его придется убрать, — ответил я. И тут же поспешил уточнить. — Может, и не физически, но подальше от любых важных дел — точно. Слишком уж много за стариком накопилось грехов. И вряд ли он так легко избавится от привычки вставлять нам с тобой палки в колеса.
— Я должна снять его с должности главы Совета?
— Пожалуй. Но сначала — коронация. — Я с улыбкой погладил Елизавету по плечу. — Чтобы воспользоваться всей полнотой императорской власти, ее для начала предстоит взять.
Глава 25
Дверь в кабинет еще не успела открыться до конца, а его сиятельство Николай Ильич Морозов уже знал — не получилось. Ни сегодня, ни вчера. Острогорский будто сквозь землю провалился. А последняя попытка поймать старого знакомого закончилась…
Закончилась тем же, чем и все предыдущие. Серый Генерал снова ушел, оставляя после себе трупы, искореженные автомобили и наверняка еще дыры в стенах какого-нибудь исторического здания, где членые Совета безопасности так и не смогли взять его ни мертвым, ни уж тем более живым. И примерно такие же дыры появились и на авторитете самого Морозова — так что скрывать свои замыслы от ее высочества и списывать любые просчеты на очередных террористов или мятежников становилось все сложнее.
Иными словами, все в очередной раз катилось в тартарары. И за последний год это происходило так часто, что, черт возьми, можно было уже привыкнуть. Но Морозов, конечно же, не привык. Видимо, поэтому пока еще и надеялся. И надежда теплилась в увешанной орденами груди, пока замок не щелкнул, отделяя кабинет главы Совета имперской безопасности от коридора звуконепроницаемой дверью.
Значит, новости. И наверняка паршивые — Иван Людвигович Книппер определенно не выглядел, как человек, способный принести хорошие. Ни вообще, ни уж тем более в тот день, когда его облик напоминал посланника ада… Или даже самого черта, явившегося, чтобы забрать с собой многогрешную душу Морозова.
Четыре дня назад серый костюм с протертыми чуть ли не насквозь локтями, который Книппер носил еще с конца прошлого века, выглядел так, будто по нему проехался асфальтоукладочный каток. Протез, заменявший старику руку со дня злосчастной бойни в Воронцовском дворце, превратился в уродливый кусок оплавленного металла, а на одноглазом лице добавилось то ли новых ожогов, то ли ссадин.
Они уже успели зажить — да и тогда, пожалуй, не стоили внимания. Книппер проводил операции по захвату Одаренных высших рангов столько лет, сколько Морозов себя помнил, и такие мелочи едва ли его беспокоили. Единственное, что могло волновать железного старикашку — задача.
Которую он, очевидно, не выполнил.
— Полагаю, нет никакого смысла спрашивать об успехе нашего… мероприятия? — со вздохом поинтересовался Морозов. Господи, я до сих пор не могу понять, что же такого могло случиться, милейший Иван Людвигович, что даже вы не справились?
— Там был Гагарин. Старший, глава рода. — Книппер невозмутимо пожал плечами. — А уж его возможности вам наверняка прекрасно известны.
— Мне также известно, что вас было четверо. Против дряхлого старика и мальчишки!
Из зайдествованных в операции членов Совета — разумеется, из числа особо доверенных — двое, включая, собственно, самого Книппера, вполне попадали под определение «дряхлых стариков», однако Морозов начал выходить из себя, и остановиться уже мог.
— Какого черта там случилось? Четверо… Четверо, мать вашу! — Тяжелый генеральский кулак громыхнул по столешнице. — Четыре Одаренных высших рангов не могут взять одного пацана?
— Пацана?
Голос Книппера так и остался спокойным и ровным, будто тот вел непринужденную светскую беседу, а не получал взбучку от старшего по чину и положению. Старикашка прекрасно владел собой и умел не терять голову — наверное, поэтому и смог в свое время к неполным пятидесяти годам получить неофициальный титул сильнейшего во всей Империи Одареного боевика.
— Не стройте из себя идиота, Николай Ильич, — продолжил он. Так же тихо и неторопливо, будто только что и не нарушил субординацию вопиющим образом. — Вам прекрасно известно, что формально этот — как вы изволили выразиться — почти мой ровесник. И обладает силой Дара на уровне…
— Да какая разница⁈ — рявкнул Морозов. — Сейчас ему девятнадцать. К этому возрасту синапсы еще не способны выдать мощность элементов высших рангов.
— Боюсь, его синапсы очень даже могут. — На лице Книппера на миг промелькнуло что-то отдаленно похожее то ли на обиду, то ли на раздражение. — К тому же ваши сиятельство и сами знаете, что не все определяется мощностью. Порой опыт куда важнее грубой силы. А опыт генерала Градова колоссален.
— Не называйте его так, Иван Людвигович! — прошипел Морозов.
Конечно же, все — то есть, все, кому следовало — уже давно знали тайну личности бравого гардемаринского прапорщика. Но одно дело знать, и совсем другое — признавать что-то подобное, пусть даже и в личной беседе, которую никто и никогда не услышит. Хотя в последнее время Морозов все чаще ловил себя на мысли, что вздрагивать его заставляет самого имя старого друга — и нынешнего злейшего врага.
Оно имело силу и особую власть над всеми, кто его слышал. И упомянуть Серого Генерала вслух понемногу становилось все страшнее, будто он каким-то немыслимым образом мог услышать. И тут же явиться, чтобы…
Нет уж, куда лучше продолжать называть его мальчишкой Острогорским — даже про себя!
— Как будет угодно вашему сиятельству.
Книппер изобразил поклон, однако в голосе его уже не осталось почтительности — только усталость, раздражение и едва заметная издевка. Которую он еще неделю назад не мог себе позволить.
Власть главы Совета трещала по швам.
— Господь милосердный… неужели вы не понимаете?
Морозов никогда не считал себя глупцом. И сейчас весьма проворно сообразил, что продолжать наседать и окончательно портить отношения с одним из самых опасных членов Совета, пожалуй, несколько несвоевременно. И тут же поспешил сменить тон с гневного на почти жалобный.
— Сейчас мы все в одной лодке, Иван Людвигович. А значит, и ко дну пойдем тоже все вместе. — продолжил он. — Если не найти мальчишку в ближайшие дни, он найдет способ связаться с ее высочеством. И непременно вернет себе и имя, и положение. И вы наверняка представляете, что случится! — Морозов на мгновение смолк. И тут же принялся объяснять — то ли для Книппера, то ли для самого себя, хотя прокручивал в голове возможные последствия возвращения Серого Генерала уже тысячу раз. — Он вышвырнет нас к чертовой матери. Или вообще расформирует Совет. Мы станем никому не нужными стариками… А от этого, Иван Людвигович, недалеко и до национализации имущест