ва заседателей. Или вы думаете, что Градов позаботиться о сохранении имущества тех, кто более не несет пользы короне?
— Нет, Николай Ильич. Я так не думаю, — с улыбкой отозвался Книппер. — Но, в отличие от вас, никогда не утруждал себя накоплением богатства. Некоторым из нас, в общем-то, нечего терять.
— Нечего терять? — ехидно переспросил Морозов. — А как насчет жизни и свободы? Вы замазаны во всем этом точно так же, как и я!
На этот раз Книппер не потрудился ответить — просто посмотрел единственным уцелевшим глазом так, что даже главе Совета имперской безопасности вдруг стало не по себе.
И неизвестно, сколько бы еще длилась эта бессловесная дуэль, не появись в кабинете еще один человек.
— Ваше сиятельство! — Невысокий седоволосый мужчина в мундире гренадерского полка распахнул дверь. Изрядно оробел и даже на мгновение застыл на месте, увидев небольшую, но грозную фигуру Книппера. — Доброго дня, Иван Людвигович… Вам уже известно, что случилось?
Погоны с золотым шитьем, две звездочки… генерал-майор. Похоже, один из младших членов Совета, сменивший на посту то ли отца, то ли брата. В последнее время Морозов все хуже запоминал имена и, как ни старался, сейчас не мог сообразить, кто именно вломился к нему в кабинет.
— Ваше сиятельство, включите телевизор! — Генерал, видимо, сообразил, что никто его не понимает. — Быстрее! Прямой эфир!
Первой мыслью было выставить наглеца вон, но тот едва ли стал бы так надрываться, не имея на то серьезной причины. Морозов поморщился, вздохнул, коротко кивнул Книпперу, извиняясь за неудобство — и все-таки потянулся к пульту, лежавшему на столе рядом с телефонным аппаратом.
Жидкокриссталический экран под потолком вспыхнул…
И на нем появилось ненавистное лицо. Второй человек — после Острогорского, конечно же — которого его сиятельство Николай Ильич Морозов предпочел бы видеть лежащим в гробу под толстым слоем алых гвоздик.
А еще лучше — никогда не видеть вообще.
— Да, слухи не врут. Я имел честь намедни беседовать с ее высочеством Елизаветой Александровной.
Гагарин — впрочем, как и всегда, буквально воплощал собой уверенность, утонченные манеры и ту аристократичную небрежность, которая редко достается даже сиятельным князьям в бог знает каком поколении. Погода на улице выдалась жаркой, так что сегодня он выбрал светлый костюм, надетый поверх угольно-черной рубашки. Никакого галстука — зато пуговиц сверху расстегнуто две или даже три. На ком-нибудь другом это наверняка смотрелось бы неуместно или даже безвкусно, но, но старик умел любой костюм носить так, что столичные модники в четыре раза моложе тут же принимались копировать его наряды.
Икона стиля, черт бы его побрал.
— Вы действительно собираетесь занять должность канцлера Государственной думы? — поинтересовался женский голос за кадром.
— Да, это так. — Гагарин чуть склонил голову. — Рано или поздно кто-то должен был взять на себя смелость и принять нелегкое бремя, которое прежде нес безвременно покинувший нас его сиятельство Иван Петрович Мещерский. И, по единодушному мнению заседателей, сейчас я справлюсь с этой работой куда лучше любого из них. Возраст дает о себе знать, конечно же. — Гагарин улыбнулся и будто бы невзначай пригладил и без того безупречно уложенные седые волосы. — Однако на год или два меня еще хватит. Вполне достаточно, чтобы подыскать себе достойную замену.
— И что же сподвигло ваше сиятельство?..
— Как я уже говорил — личная беседа, — с явной охотой отозвался Гагарин. — С той, кого я надеюсь уже через неделю назвать «ваше императорское величество». Полагаю, я буду первым, кто сообщит соотечественникам это судьбоносное решение: Елизавета Александровна считает, что затягивать не следует. — Гагарин посмотрел прямо в камеру. — И назначила коронацию на третье сентября — уже через неделю.
— Господь милосердный… — Морозов стиснул пульт от телевизора так, что тонкий пластик затрещал. — Прекратите это безобразие!
— Прекратить? — с мрачной ухмылкой поинтересовался Книппер. — Прямо сейчас отправиться на Дворцовую площадь и арестовать Гагарина? Боюсь, это едва ли возможно… Не говоря уже о том, что старик силен, как сам черт. Я не рискнул бы выйти против него ни в одиночку, ни вдвоем, ни даже…
— Я знаю! — рявкнул Морозов. И, взяв себя в руки, продолжил уже тише. — Знаю, черт бы вас всех побрал… Нельзя дать девчонке надеть корону. Сейчас — нельзя. Значит, у нас есть всего неделя, чтобы…
Мысли скакали, как бешеные, и ничуть не желали встать в привычный ровный строй. Морозов изо всех сил пытался заставить себя дышать ровнее, но пока без особого успеха. Вытер со лба пот рукавом кителя, бросил взгляд на стоявшую на полке бутылку коньяка…
А телевизор, тем временем, продолжал издеваться.
— А что вы думаете об исчезновении нашего героя — Владимира Острогорского? Куда мог подеваться советник ее высочества? — продолжила невидимая репортерша. — И как вы прокомментирует слухи, которые…
— Прошу меня извинить, сударыня, но слухи я комментировать не собираюсь. — Гагарин на мгновение нахмурился — и тут же снова натянул на лицо лучезарную улыбку. — А что касается Острогорского — он обладает загадочным для меня талантом всякий раз неизменно оказывался в нужном месте и в нужное время. Не сомневаюсь, что так будет и впредь. И даже если героя почему-то не слишком интересуют ордена и титул, которые ждут его в столице, — усмехнулся Гагарин. — То коронацию ее высочества он наверняка не пропустит.
— Что ж… Пожалуй, вы правы. И, ваше сиятельство — позвольте еще один последницй вопрос! — не унималась репортерша. — Фактически, у нас беспрецедентный случай: должность канцлера готовится занять действующий член Совета имперской безопасности… Вы собираетесь также возглавить и Совет?
— О нет. Нет-нет, ни в коем случае. — Гагарин даже не поленился изобразить на лице притворный испуг. — Мне и так предстоит много работы, и я уж точно не собираюсь отбирать хлеб у моего друга — его сиятельства Николая Ильича Морозова. К тому же дело Думы — разрабатывать законопроекты, предоставлять их государыне и далее следить за выполнением ее указов. Мы — власть, в то время как дело Совета — обеспечивать безопасность в столице и во всей стране. — Гагарин снова посмотрел в камеру, улыбнулся и уже совершенно хулиганским образом подмигнул. — Вот пусть этим и занимаются.
Глава 26
С момента моего визита к Елизавете прошла неделя. Полная, насыщенная, выматывающая и вместе с тем до странного тихая неделя.
Обманчивая тишина перед бурей. Когда воздух натянут, как струна, а самые умные и предусмотрительные звери уже прячутся в норы. Или наоборот — убираются от них подальше, чтобы не быть погребенными под толщей камня или земли.
Однако после событий последних месяцев я воспринимал тишину как… просто тишину — и был благодарен судьбе за хоть какой-то отдых.
Гагарин вступил в должность. Без фанфар, без парада, без речей с трибуны. Просто подписал бумаги, обговорил ключевые назначения, забрал печати и запер за собой дверь в канцлерский кабинет.
А уже на следующее утро в городе начались зачистки.
Никаких массовых расстрелов. Никаких «чрезвычайных комиссий». Все чинно, почти вежливо, с аккуратностью и расчетом хирургической бригады. Только вот пациенты этой «хирургии» почему-то дергались, орали и порой даже пытались выскочить в окно.
Сторонники Морозова — бывшие и нынешние, тайные и явные — спасались, кто как мог. Одни пытались улететь: выкупали билеты на ближайшие рейсы в Иберию, Францию и бог знает, куда еще. Клялись, что спешат на конференцию по устойчивому градостроительству, или что срочно нужно отвезти двоюродную бабушку на лечение в Баден-Баден. Другие — паковали семьи в поезда и рвались на юг, в провинции, надеясь раствориться среди степей и забытых станций.
Их арестовывали в поездах, останавливали на досмотрах. В чемоданах — золотые слитки, паспорта на вымышленные имена… Секретари с канцелярским прошлым, «референты» при бывших советниках, сами члены Совета — сейчас вся эта публика медленно, но верно, заполняла казематы Петропавловской крепости.
Кто поумнее — присягали и каялись, принимали новую власть с таким проворством, будто всего этого балагана и не было вовсе. Писали пространные письма: «прошу считать мое участие формальным», «действовал под давлением», «не знал, что исполняю преступные приказы»…
Некоторые действительно не знали. А другим просто везло оказаться незапятнанными. Но даже в тех случаях, когда прямые доказательства вины отсутствовали, я не стеснялся ставить на бумагах особую отметку.
Государственные должности эти люди уже не займут никогда. Впрочем, кажется, они были и не против. Самые хитрые успевали избавиться и от сомнительных знакомств, и от не менее сомнительных капиталов — зато спасали жизни и судьбы семей. Их я не трогал.
Пока что.
Самые недальновидные из сторонников Морозова надеялись просто отсидеться. И очень быстро начинали понимать свою ошибку, но исправить ее возможности уже не имели.
За ними приходили ночью. Без лишнего шума и огласки.
Пара автомобилей со спецномерами, отряд спецназа в камуфляже без знаков различия, тяжелые шаги на лестнице, лязг железа. Двери выламывали с одного удара. Кто оказывал сопротивление — уезжал в мешке. Кто нет — на заднем сиденьи в наручниках.
Темница. Допрос. Изоляция.
Наверняка кто-то считал, что это слишком уж похоже на очередные репрессии. Но с волками жить — по-волчьи выть, и других, более надежных методов я пока не придумал.
А сам Морозов исчез. Буквально растворился в воздухе по мановению волшебной палочки. Последний раз его видели за пару часов до выступления Гагарина по телевидению. Кто-то говорил, что его сиятельство снялся на вертолете и ушел в сторону Ладоги, чтобы раствориться в карельских лесах. Кто-то шептал про подземные ходы под Смольным, про старые убежища… А кто-то был уверен, что бывшего главы Совета имперской безопасности уже давно нет в стране — пересек границу под чужим именем и теперь пьет бренди в какой-нибудь уютной резиденции иберийской контрразведки.