Подумав, я выбрал видео — наверняка самая важная часть послания содержалась именно там. Что бы ни задумал Морозов, вряд ли он стал бы излагать свои… Мысли или требования — что угодно — в форме текста. Слишком уж несовременно.
Даже для мастодонта родом из середины прошлого века.
Стоило мне снова прикоснуться к экрану, как на нем появилась хорошо знакомая могучая лысина. Гладкая, как бильярдный шар, и слегка поблескивающая от пота. Его сиятельство генерал-фельдмаршал Николай Ильич Морозов выглядел так себе: осунувшимся, изрядно похудевшим и усталым, будто только что бегал. И не какую-то нибудь стометровку, а целый марафон, способный отправить человека его возраста — пусть даже и Одаренного высшего ранга — на больничную койку.
Судя по полевой форме без знаков отличия и «декорациям» на заднем плане, Морозов записывал свое послание в спешке, чуть ли не на ходу во время проведения какой-то операции. То ли в заводском помещении, то ли на какой-то станции: за его широкими плечами я разглядел здоровенные металлические шкафы и пульт. Угловатый и основательный, со здоровенными рукоятками и тумблерами и без новомодных сенсорных экранов — явно сделанный лет этак двадцать назад, если не больше. Даже вглядевшись, я так и не смог узнать приборы.
Но что-то подсказывало — они там явно неспроста.
— Если ты видишь эту запись, значит, мое послание все-таки попало тебе в руки, — заговорил Морозов.
Голос у него был… нехороший. Одновременно злобный и усталый, охрипший, будто старику пришлось долго орать, надрывая уже давно отвыкшие от подобной работы связки. Изображение слегка подрагивало, и звук становился то громче, то тише — похоже, видео снимали прямо с рук на самый обычный смартфон. Однако слова я слышал — все до единого.
— Я понятия не имею, сколько любопытных идиотов посмотрят его по пути. Да и, признаться, мне плевать. — Морозов мрачно ухмыльнулся. — Они все равно ничего не решают, и даже Елизавета тут же побежит за решением к любимому дядюшке. Так что…
Речь на несколько мгновений прервалась. Похоже, кому-то за кадром срочно понадобилось обратиться к командующему — а в том, что глава Совета лично руководил операцией, я ничуть не сомневался. И Морозову пришлось отвлечься и сказать несколько слов в сторону. Тихо, вполголоса, однако я все равно смог кое-как разобрать «установить» и «реактор».
Твою ж матушку…
— Так что позволь мне сразу перейти к делу, — продолжил Морозов, откашлявшись. — Видит бог, я не хотел, чтобы дошло до такого, но ты, как и раньше, оказался чересчур сообразительным и прытким. И ты, как раньше, не тот человек, который прощает чужие ошибки… А я их совершил немало, чего уж там. — Морозов невесело рассмеялся. — Будь у нас с тобой возможность обсудить все немного раньше, до того, как ты убил Матвея — все могло бы сложиться иначе, но теперь… Теперь я вынужден пойти на крайние меры. Чтобы не только получить желаемое, но и обеспечить хоть какие-то гарантии. Не сомневаюсь, что ты человек слова, однако формально решения такого рода принимать не тебе, а сильные мира сего слишком уж часто отказываются от своих обещаний. В общем, не обессудь — я просто хочу подстелить соломки.
Морозов не спешил переходить к делу. Видимо, операция уже завершилась, и у него было достаточно времени, чтобы не только придумать какие-то сомнительные оправдания, но и озвучить их. На мгновение у меня даже возникло желание перемотать видео чуть вперед. Но я, конечно же, не стал: важной могла быть любая секунда записи.
— Сегодня, ровно в тринадцать ноль-ноль я с отрядом спецназа и группой доверенных лиц, — Голос Морозова изменился — теперь он будто бы по бумаге зачитывал рапорт, — занял Санкт-Петербургскую атомную электростанцию в городе Сосновый бор… И можешь не тратить время на проверку — я не такой идиот, чтобы блефовать. Сколько у меня человек, и сколько из них Одаренных высших рангов, тебе тоже знать не обязательно. — Морозов снова заговорил нормальным тоном. — Но их в любом случае достаточно, чтобы контролировать весь периметр АЭС целиком.
— Вот… — выругался Камбулат. Второе слово он сказал чуть ли не про себя, но все, разумеется, поняли. — Что ж он творит-то, а?
— И достаточно, чтобы удержать его в течение нескольких минут, — продолжил Морозов. — Которых вполне хватит, чтобы отключить систему охлаждения и пустить все блоки вразнос. Не буду утруждать тебя лекциями по физике, но перегрев тепловыделяющих элементов реактора очень быстро становится необратимым. И что произойдет, если они перегреются, полагаю, объяснять не надо. — На лице Морозова мелькнула отчаянная улыбка. — Знаю, что ты не из тех, кто ведет переговоры с террористами, однако сегодня, пожалуй, придется сделать исключение.
— Он хочет взорвать станцию, — одними губами прошептал Корф. — Само по себе это не так страшно, но продукты распада… Господи, если их разнесет ветром…
Его благородие барон бормотал чуть ли не целую минуту, и я не понял и половины слов. Зато на его лице — бледном, с вытаращенными от ужаса глазами и потом, который уже вовсю струился по лбу — сумел прочитать краткое резюме.
Все плохо… Нет, даже не так — все очень, очень, ОЧЕНЬ, немыслимо плохо. Если Морозов не ограничится пустыми угрозами, столица и все вокруг нее на пару-тройку десятков километров уже через несколько часов превратится в весьма неуютное место.
— Я бы настоятельно порекомендовал воздержаться от любых силовых мер. Но слишком хорошо тебя знаю, — усмехнулся Морозов. — Ты непременно попробуешь выкинуть очередной фокус. И когда он не сработает, мы, наконец, сможем перейти к культурной беседе.
— Будет тебе фокус, старый хрыч, — тихо прорычал я сквозь зубы. — Такой, что в цирке не показывают.
— А мои требования, между тем, довольно скромные. — Морозов будто издевался надо мной, глядя прямо в чуть подрагивающую камеру. — И не представляют никакой угрозы интересам страны. И нисколько не угрожают ни будущему царствованию твоей драгоценной племянницы, ни даже тебе лично. В сущности, все, чего я… Чего мы хотим, — поправил себя Морозов, посмотрев куда-то в сторону — видимо, на своих соратников, — обеспечить себе спокойную старость и уберечь свои семьи от того, что ты способен устроить, прикрываясь волей Елизаветы.
Нелепый план… Точнее, безумный. Уже не «фол последней надежды», а то, что творят в глубоком отчаянии, когда всякая надежда уже давно мертва и похоронена. Я не мог даже представить, на какой исход рассчитывал Морозов, выдвигая ультиматум. — но уж точно не на тот, который я собирался ему устроить уже в самое ближайшее время. И если до того момента, как мне вручили планшет с посланием, у него еще был крохотный шанс на почетную ссылку с сохранением какой-никакой пенсии, то теперь не осталось и этого.
Захватив АЭС, старик сам подписал себе смертный приговор.
— Первое требование — сразу после коронации ее величество выпустит указ, в соответствии с которым власть императора будет существенно ограничена. Второе — нынешний состав Государственной думы будет немедленно распущен, а Совет имперской безопасности получит на постоянной основе особые полномочия — в частности, полное подчинение всех вооруженных сил Империи лично мне. — Морозов снова заговорил, как робот, явно зачитывая текст по памяти. — Третье требования — нашим семьям будет позволено в течение недели выехать за границу. За исключением тех, кто пожелает остаться в городах, которые с сегодняшнего дня переходят под юрисдикцию Совета. Иными словами, речь идет о создании автономных областей, на которые власть императора впредь не будет распространяться. И это наш четвертое и последнее требование, — уже почти шепотом проговорил Морозов. — Все это, разумеется, должно произойти в самое ближайшее время и без какой-либо огласки м обнародования материалов в прессе. Текст законопроекта, перечень областей и персон, которым следует предоставить свободный выезд из страны, ты найдешь в файлах на планшете.
Я ухмыльнулся. Чего-то подобного следовало ожидать — слишком уж гладко прошла коронация, и слишком тихо было в столице последние пару дней. Упрямый старикашка вполне мог воспользоваться паузой, чтобы по-тихому сбежать в Европу или куда-нибудь за Урал, однако предпочел огрызаться до последнего.
Месть — вот, пожалуй, и все, что его теперь интересовало. Время амбиций ушло, окончательно и бесповоротно.
— Прошу тебя, Володя, — вдруг снова заговорил Морозов.
Этой части послания в изначальном плане, скорее всего не было. Изменился даже тон, разом превратившись из грозно-требовательного в измученный, будто старик и сам уже давно понимал, что натворил и чем все непременно закончится — просто уже никак не мог повернуть назад.
Впрочем, как и я.
— Прошу тебя, — повторил Морозов. — Только не делай глупостей. Я и правда готов к переговорам. И даже пойти на уступки, если придется. Вместе мы еще можем остановить все это. Можем спасти сотни и тысячи жизней. Можем предотвратить…
Крак!
Звук стих, раздался протяжный хруст, а через несколько мгновений я уже протягивал оторопевшему Жану-Франсуа две половинки планшета.
— Что ж… — пробормотал тот. — Ты даже не потрудился ознакомиться с остальными файлами. Видимо, это и есть наш… то есть, твой ответ?
— Так точно, мсье капитан, — ухмыльнулся я. — Старик прав — я не пойду на переговоры с террористами. И ее величество тоже не пойдет. А значит, нет никакого смысла показывать ей эту дрянь.
— Тогда — что мы будем делать? — Жан-Франсуа наморщил лоб и запустил пятерню в густую шевелюру, задумываясь. — Я бы предложил нанести превентивный удар высокоточным тактическим оружием. И если ты по какой-то причине не хочешь ставить в известность ее величество или обращаться к военным, моя страна готова предоставить…
— Нет. Исключено. — Я покачал головой. — Я не собираюсь превращать Петербург в пустыню, уж извини. Так что ракеты отпадают.
— А что тогда? Морозов сказал, что полностью держит периметр АЭС. И если у него там хотя бы несколько «двоек» и «единиц»… — проворчал Камбулат. — Как мы к ним подберемся? Что ты собираешься делать?