Адриан.
– Они никуда не делись. Я оставил их в комнате. – Адриан надеялся, что юноша достаточно умен, чтобы услышать скрытую в его словах угрозу, но Энгдон пропустил ее мимо ушей.
– Вот об этом ты еще пожалеешь.
– Почему же?
Помахивая палками, парни медленно окружили Адриана. Пристально глядя на него и угрожающе ухмыляясь, они принялись громко стучать палками по бочкам и стойлам, явно находя особое удовольствие в запугивании противника. Им было весело. Это было своего рода ритуалом, помогавшим раззадорить себя и обрести уверенность в собственных силах. На поле боя все происходило почти так же, только с большим размахом и более устрашающими способами.
Каждое сражение начиналось с того, что противники выстраивались друг против друга в бесконечные шеренги в пять-десять рядов. Их разделяла полоса травы, шириной не более ста ярдов. Сначала они пристально смотрели друг на друга, затем начинали колотить по щитам мечами и топорами и, наконец, выть, как волки. Никто не давал им такого приказа, ни один командующий не велел им вести себя подобно зверям: люди, готовящиеся к убийству, сами превращались в зверей, у которых заложенные природой инстинкты рвались наружу. Обе стороны делали все, что в их силах, чтобы запугать противника. Это и была настоящая битва. В любом из сражений, в которых участвовал Адриан, равновесие сохранялось до тех пор, пока противники не видели друг друга. Как правило, чаша весов склонялась в пользу более многочисленной, но отнюдь не более боеспособной стороны. Никому не нравится быть в меньшинстве. Страху добавляла конница, вид несущихся во весь опор лошадей. Грохотом и звериным воем солдаты пытались добиться перевеса в свою сторону, потому что выигрывал не тот, кто лучше сражался. Сражения никогда не длились до последнего боеспособного человека. Побеждала всегда та сторона, которая первой обращала противника в бегство. Адриан не раз видел, как бежит войско, которое могло бы одержать победу, если бы не думало, что проигрывает.
При любой стычке шансы на победу возрастали, если с самого начала удавалось вселить в противника страх и чувство безнадежности. Адриану это было известно лучше, чем Энгдону и его дружкам, которые действовали скорее инстинктивно. Как и вой, подобные вещи легко усваивались теми, кто хотел нанести вред. Это был ключевой момент любой схватки, и Адриану – одному против большинства – отводилась в ней определенная роль: дрожать от страха и, если возможно, плакать и молить о пощаде.
– Ты дружишь с Пиклзом, – сказал Энгдон обвинительным тоном. – Вам нравится ставить меня в неловкое положение. Вы находите забавным унижать тех, кто, несомненно, лучше вас. Но я этого не потерплю. И никто из моих друзей тоже.
– Я видел, что вы сделали с Пиклзом. По-моему, это слишком жестокая плата за какой-то брошенный пирог.
– Мы преподали Пиклзу урок. Это все-таки школа, для того она и существует, чтобы получать пользу от уроков. Однако большая часть того, чему здесь учат, бесполезна – просто слова. За пределами этой долины слова ничего не значат. Но я учу кое-чему важному, как в настоящей жизни. Мои уроки не проходят даром и запоминаются на всю жизнь, и сейчас я преподам тебе, Адриан, один из таких уроков. Я научу тебя уважать тех, кто стоит выше тебя.
– Ценю твою заботу, но я не студент.
– Это бесплатный урок. – Энгдон обошел вокруг Адриана и крепко схватился обеими руками за рукоять топора.
Адриан слегка расставил ноги, согнул колени и равномерно распределил вес тела. Он следил за движениями Энгдона и за тем, куда был направлен его взгляд. Сын барона собирался замахнуться справа налево, целясь Адриану в бок, а не в голову, стало быть, он хотел избить его, а не убить. Сзади послышался шорох сена, говоривший о том, что остальные подходят ближе.
Энгдон чуть развернулся и крепче сжал рукоять топора. Видно было, как напряглись его мускулы, а на шее вздулись жилы, он начал замахиваться, но за спиной юноши мелькнула какая-то тень, и топор словно застыл на месте.
– Мффтт… – тихо выдохнул Энгдон, изогнув спину и широко раскрыв глаза.
В следующее мгновение он рухнул на колени, замер, а затем повалился на бок. На рубахе проступило кровавое пятно, которое стало быстро расплываться, пропитывая ткань.
Тень превратилась в безликий черный плащ и капюшон. Мрачный жнец сделал шаг вперед, и остальные ученики бросились к дверям, судорожно пытаясь их открыть. Вырвавшись из конюшни, они помчались прочь, уронив на траву фонарь, который тотчас погас, выдохнув тонкую ниточку дыма.
– Зачем ты это сделал? – закричал Адриан и бросился к раненому юноше.
Ройс отступил в тень, подобрал кожаные ремни и молча вышел из конюшни.
– Мы это уже обсуждали, Ройс! – бушевал Аркадиус. – Я же тебе говорил, что нельзя ранить студентов!
– Ты говорил, нельзя убивать, – ответил Ройс. – Если хочешь избежать недопонимания, выражайся точнее! Не волнуйся, выживет твой маленький барон. Поверь, я знаю, куда втыкать нож.
Они были в кабинете профессора. После происшествия в конюшне Адриан отнес раненого Энгдона в школьный лазарет и отправился к Аркадиусу, а тот вызвал Ройса. Войдя в кабинет, вор откинул капюшон. В руках он держал кучу ремней и пряжек, которые разложил на одном из ящиков, и теперь, усевшись на другой, продолжал шить толстой изогнутой иглой, словно дама из благотворительного кружка по изготовлению стеганых одеял.
– Начнется расследование, – процедил профессор. – Этого непременно потребует ректор.
– Меня это не касается, если он меня не побеспокоит, – сухо ответил Ройс.
– Боюсь, он станет настаивать на твоем аресте.
– Не повезло ему.
– Я не допущу, чтобы ты превратил университет во вторую Колнору.
– Вот и нечего было меня сюда приводить.
Аркадиус раздраженно опустил плечи. Он обошел стол и устало сел на свой табурет. Профессор был стар, наверное, он был самым древним человеком, которого Адриан когда-либо видел, а сейчас выглядел так, словно прибавил еще десяток лет.
– Зачем ты это сделал? – спросил Аркадиус.
– Он хотел мне помочь, – попытался объяснить Адриан.
Ройс оторвался от своего рукоделия и, улыбнувшись Аркадиусу и мотнув головой в сторону Адриана, сказал:
– Он себе льстит. Эти маленькие мерзавцы собирались избить его рукоятками топоров. Зная, какой он хрупкий и что ты заставишь меня ждать, пока он поправится, а зима, между прочим, не за горами, я за него вступился.
– Вообще-то мне не требовалась твоя помощь, – заметил Адриан.
Ройс усмехнулся.
– Ну разумеется, не требовалась! Ты, как всегда, был на высоте. Поэтому и нажил себе пятерых врагов за четыре дня. Поэтому купился на такой очевидный трюк. Поэтому не взял с собой оружия, позволил им последовать за тобой и преградить себе путь к отступлению. Но помощь тебе не требовалась! Так же, как и на лодке. Ты чрезвычайно хитер: даешь нам всем почувствовать свое превосходство, прикидываясь полным идиотом.
Закончив свой гневный монолог, Ройс повернулся к Аркадиусу.
– Кстати, я понял, почему ты хочешь, чтобы я взял его с собой. Почему настаиваешь, чтобы он непременно добрался до верха. Ты заключил пари! Подозреваю, ты поставил против меня. Ты вытащил меня из Манзанта, чтобы устроить большое состязание, игру для развлечения… кого? Наверное, какого-нибудь состоятельного герцога? Или кого-то, кого я знаю лично? – Последние слова Ройс произнес с откровенной угрозой в голосе. Взгляд, который он нацелил на Аркадиуса, заставил профессора подняться и отступить на шаг назад. – Предупреждаю: мне и раньше бросали вызов. Так все и началось, знаешь ли. Именно так действовал Хойт. Если ты не слышал, Хойт теперь мертв. Я убил его медленно и оставил его труп у всех на виду. Так что если ты ищешь развлечений, обещаю тебе: ты их получишь!
– Это не игра, – заверил его Аркадиус. – Но теперь это уже не имеет значения. Ты ранил Энгдона. Вас ждет расплата, а значит, вам обоим пора уходить отсюда.
Ройс повернулся к Адриану.
– Собирай вещи и седлай лошадь! Встретимся в конюшне.
– Я не одобряю того, что ты сделал, – сказал Адриан. – Но все равно спасибо.
Ройс покачал головой.
– Ты понимаешь, что сейчас я поведу тебя на верную смерть?
– Надеюсь тебя разочаровать.
– Не удастся.
Глава двенадцатаяРэйнор Гру
Гру сидел за шатким столом возле единственного окна в «Гадкой голове», достаточно чистого, чтобы сквозь него можно было что-либо разглядеть. Кто-то плеснул на окно выпивку и вытер стекло, оставив чистый круг. А может, ее слизали – от пьянчуг, каждую ночь являвшихся в «Голову», и не такого можно было ожидать. Они бы не проводили каждую ночь в этой части города, будь у них хотя бы капля того разума, которым Мюриэль наградила собак. Сквозь более-менее ясный кружок размером с кулак Гру наблюдал за тем, что происходило по другую сторону улицы.
Давным-давно на этом месте стоял постоялый двор под названием «Заблудший путник». Поговаривали, что это было весьма приличное заведение. В честь его даже назвали улицу. На протяжении многих лет постоялый двор процветал при разных хозяевах, пока вдруг не прогорел. Одни говорили, что постояльцы не желали тут останавливаться из-за произошедшего в нем жестокого убийства. Другие утверждали, будто жена хозяина сбежала с другим мужчиной, отчего тот пал духом и не смог продолжать дела. Точно Гру знал лишь одно: крыша «Заблудшего путника» рухнула в ту зиму, когда ему самому исполнилось двенадцать. С тех пор здание никто не трогал, разве что для того, чтобы стащить обшивочные доски и растопить ими печь. С годами «Заблудший» приобрел серый цвет совершенного отчаяния, свойственный всем прочим домам и лавкам Нижнего квартала и придававший ему тягостную унылую атмосферу. Однако шлюхи в рекордное время превратили его в яркое бельмо на глазу.
Стучать молотками там начали неделю назад. Сначала лишь изредка, время от времени. Выстроили стену, потом вторую. У них там и кровать была. Гру видел, как заносили матрас, пока только один, насколько ему было известно. То и дело мимо его окна мелькали какие-то люди с досками в руках и сумками на плечах. Гру их не знал, видимо, это были плотники из Ремесленного ряда. Скорее всего, оттуда. В Нижнем квартале сбежавшим девкам никто бы не стал помогать без его дозволения.