– Здесь есть девушки, которые подходят и обслуживают…
– Мы не можем ждать, только не сегодня! Сегодня – особенный день. А мистеру Данвуди не пристало ждать чего бы то ни было.
Ройс вскочил и направился к стойке.
– Твой друг – очень щедрый человек, – заметил Данвуди.
– У него золотое сердце. – Адриан не сдержал улыбку. – Симпатичное место.
– Одно из лучших в городе. Видишь клинок над стойкой? Это Благословенный меч. Согласно легенде, оружие Великого Новрона, которым тот победил эльфов.
– Правда?
– Конечно, нет, но за него все равно пьют каждый вечер. Просто еще один повод выпить. И кто знает, может, это действительно меч Новрона.
Ройс вернулся с тремя кружками сидра и раздал их.
– За мистера Данвуди-на-Колесах! – провозгласил он, поднимая кружку.
Адриан выпил и не удивился, почувствовав вкус безалкогольного сидра.
– За мистера Стивенса и его день рождения! – Данвуди поднял свою кружку.
– За Благословенный меч!
Адриан отсалютовал клинку над стойкой, и вскоре Ройс отправился за следующей порцией выпивки.
В тот вечер они восемь раз пили за меч, а также за музыкантов, за Алмаз – кобылу, впряженную в экипаж Данвуди, – и за каждый ярус посудных башен на соседних столах. Наконец Данвуди посмотрел на Ройса и Адриана бессмысленными глазами.
– Вы чудесные люди, – промямлил он. – Я вас люблю, честное слово. Впервые вижу, но люблю. И пить вы умеете, черт вас дери.
Десять минут спустя голова Данвуди легла на стол.
Самая высокая посудная башня с грохотом рухнула, и комната взорвалась громкими одобрительными криками, но Данвуди ничего не слышал.
– Что теперь? – спросил Адриан.
– Давай снимем ему комнату. Мистер Данвуди-из-Экипажа заслуживает проспаться в мягкой постели.
Ройс заплатил трактирщику, и Адриан отнес Данвуди наверх, где они раздели кучера. Как и планировалось, его одежда вполне подошла Адриану, поскольку куртки и штаны возниц славились своей шириной. Адриан укрыл Данвуди одеялом и с изумлением заметил, что Ройс оставил столбик серебряных монет на прикроватном столике.
Они поспешили вниз и вышли через главную дверь на улицу, где увидели пятерых знакомцев.
– Все еще здесь, как я погляжу.
Цилиндр сунул большие пальцы за пояс, демонстрируя кинжал, однако на его лице читалось уныние. Секрет тоже оказался тут. Все воры выглядели недовольными. Адриан полагал, что с каждым часом их пребывания в городе воры все больше убеждались, что они могут быть членами соперничающей воровской гильдии, и это их не радовало.
– Вам правда следует уехать. Даже если вы из «Черного алмаза». Денег в этом городе не сыщешь. Это вам не Колнора, где богатые купцы состязаются друг с другом, кто наживет состояние крупнее. На юге полно монет, а здесь – одни тощие кошельки. Сами видите, наша жизнь не похожа на королевскую. Передайте «Алмазу», что Меленгар – пустыня, а Медфорд – заброшенная сливная канава. Тут нечем делиться. – Он шагнул вперед, и его лицо стало жестким. – Но раз больше у нас ничего нет, мы будем за это бороться. Так и передайте.
Он хотел толкнуть Ройса, однако тот уклонился, и Цилиндр, промахнувшись, чуть не упал.
– Я же сказал, что не работаю на «Черный алмаз», – произнес Ройс. – Я ни на кого не работаю.
Цилиндр восстановил равновесие и повернулся, злой и раскрасневшийся.
– Надеюсь, это правда. Если так, когда взойдет солнце и мой гонец вернется с ответом, я тебя прикончу.
– Тогда не пора ли тебе наточить что-нибудь?
Цилиндр и остальные смотрели, как Адриан и Ройс садятся в экипаж. Адриан занял облучок, а Ройс развалился сзади, точно благородный лорд.
– У вас есть проклятая карета? – спросил Цилиндр.
– Не пешком же нам ходить, – ответил Адриан.
На глазах у пяти изумленных воров Адриан хлестнул поводьями, разбудив старую черную кобылу Данвуди.
– Вперед, Алмаз! – крикнул он.
Члены «Багровой руки» встревоженно переглянулись. Лишь мгновение спустя Адриан понял причину и долго смеялся.
«Это вам не жизнь в хлеву».
Альберт Уинслоу стоял в большом зале. Он глубоко вдохнул, смакуя ароматы осеннего праздника. Корица, древесный дым, яблоки и поджаренная мякоть тыквенных фонарей. Ему даже почудилось, что он может различить свежий морозец надвигающейся зимы, той самой, что чуть не стала для него последней. У всех времен года были свои запахи, дополнявшие их индивидуальность, совсем как у женщин. И, подобно временам года, женщины делились на такие же категории: свежие, жаркие, зрелые и холодные как могила. Приятная музыка струилась над толпой, паря в облаках тепла и веселья, плыла над смехом и мерным стуком танцующих ног, заполнявшими зал. Пышные юбки роскошных платьев кружились вокруг дамских ножек, а мужские каблуки щелкали точно в такт музыке.
Ему так этого не хватало.
Альберт покосился на бочонок с сидром. Такие бочонки стояли у каждой двери и в каждой комнате замка. По краям висели кружки и оловянные черпаки. Плававшие в бочонках яблочные дольки напоминали улыбки. При мысли о сидре у Альберта потекли слюнки. Он не пил две недели. А может, дольше? Дни в хлеву сливались в единое целое. Преимущественно он пытался спать. Собирался умереть во сне, но обнаружил, что это не так приятно и легко, как звучит. Резь в животе постоянно будила его. Альберт напился бы до смерти, если бы мог себе это позволить. Разве был лучший способ умереть, чем в блаженном забвении? И не знать, сопровождала ли агония твои последние вздохи. А самая лучшая – действительно гениальная – часть этого плана заключалась в том, что, сколько бы он ни выпил, похмелье ему не грозило. Удовольствие без последствий и без расплаты – какая смерть может быть лучше?
Альберта поражало, что он вновь оказался в гостиной замка, в знакомой праздничной атмосфере, а хлев превратился в утративший реальность ночной кошмар. Вот он почти голый зарывается в гнилую солому, моля о быстрой смерти, – а вот стоит в замке Эссендон, и его ноги болят, потому что он танцевал в новых туфлях. Каким переменчивым был мир, какими непостоянными – судьбы, что перетасовывали очевидно безумные боги.
«Это известно только мне? Или каждый думает то же самое, но помалкивает?»
Лорд Дареф оказался превосходным хозяином. Если ты был слеп, глух и глуп, тебе могло померещиться, будто связь с виконтом Уинслоу повысит статус простого лорда. Появившись вместе с виконтом, Дареф рассчитывал укрепить свое положение при дворе. Альберт предпочел бы блондинку с большой грудью, крепкими бедрами и громким смехом.
В то время как Дареф завидовал титулу виконта, Альберт, со своей стороны, завидовал слою жира, которым лорд Дареф обзавелся с их последней встречи. Он буквально колыхался при ходьбе. Когда Дареф спросил о его стройной фигуре, Альберт солгал, что принял обет воздержания ради любви дамы. Она отказывалась говорить с ним, объяснил Альберт, но его сердце столь страдало, что он постился, пока та не согласилась его принять. Оказалось, она упрямица. А когда наконец дама смягчилась, он понял, что с ней невыносимо скучно. Он столь долго во всем себе отказывал, что решил бросить кости и пуститься во все тяжкие. И, разумеется, ему сразу пришло в голову нанести визит доброму другу лорду Дарефу.
Альберт лакомился миндальными сладостями и оглядывал толпу. Сегодня перед ним стояли две задачи, и он помнил о возможных последствиях обеих. Успех в одной приведет к смерти человека; неудача в другой – к его собственной смерти. Ему требовалось подыскать работу, которая окупит его расходы, и требовалось доставить послание лорду Саймону Эксетеру. Второе выглядело невозможным, поскольку верховного констебля нигде не было видно.
– Альберт, это действительно вы?
Леди Констанция приблизилась к нему, обмахивая веером декольте.
– Разумеется, нет, Альберт Уинслоу намного лучше воспитан, он бы не стал так долго ждать и сразу поприветствовал бы столь восхитительное создание, как вы.
Альберт чуть склонился, принял протянутую руку и легко коснулся губами запястья.
Констанция казалась воплощением придворной дамы – эффектной, но чрезмерно правильной. У нее была великолепная дикция, которая придавала ее словам жесткость, словно она грызла кусочек сельдерея. Многие мужчины хотели затащить ее в постель, и десятки утверждали, что им это удалось, но они лгали. Альберт знал лишь троих преуспевших на этом поприще, и ни один из них не распространялся о своем успехе. Он сам был одним из таких счастливчиков.
– Что-то вы исхудали. – Она задержала на нем взгляд, осмотрела с ног до головы, лукаво, капризно улыбаясь. – Уж не страдаете ли вы каким-то недугом?
– Страдал, мечтая увидеть вас снова.
Констанция хихикнула. Она часто так делала. Это была одна из самых неприятных ее черт, особенно в постели. Мало что так эффективно убивает романтический настрой, как женское хихиканье. Может, только заверения, что ты ни в чем не виноват.
– Как у вас дела? – умело сменил тему Альберт. Он не хотел провести всю ночь, уклоняясь от расспросов, чем он занимался в последние два года, и давно усвоил, что женщины предпочитают говорить о себе, а еще лучше – о других женщинах. – Какую еще шалость вы затеяли с нашей последней встречи?
Снова смешок, на этот раз сопровождаемый полуоборотом и страстным взглядом через обнаженное плечо.
– Вы прекрасно знаете, что я никогда не сделаю ничего непристойного. – Констанция захлопала ресницами.
– Разумеется, нет. Вы образец добродетели.
– Вы шутите, но в последнее время это, увы, соответствует действительности. Унылое окружение загнало меня в скучный угол.
– Итак, сами вы ничего не натворили, но вам, конечно же, известны сплетни о чужих пороках.
– Давайте посмотрим… Говорят, баронесса Куиппл убила пуделя леди Брендон за то, что тот выкопал ее розы. По слухам, она утопила бедняжку в хрустальной чаше для пунша, которую баронесса подарила ей на прошлый Зимний праздник.
– Это правда?