– Вы меня помните, миссис Карни? – попытался вернуть ее к реальности юрист.
– Да. Вы – молодой джентльмен, который побил Анака. Можете называть его так, если хотите. Вы – хитрый и умный человек, господин Форд. Что ж, Анак не худший сын на свете. Он ведь заботится о матери, как о королеве, благослови его Бог!
Безумец тем временем продолжал скакать, играя с алым черепом.
Освальд вновь перевел взгляд на миссис Карни и на неказистую лачугу, которую она называла своим домом. Видимо, ее понятие о жизни королевы было весьма смутным. Но все-таки в манерах и речи этой женщины сквозило нечто благородное.
Форд, не удержавшись, попросил:
– Расскажите мне о вашем прошлом, госпожа Карни.
Колдунья подняла голову, и ее черные глаза, блестящие, словно у молодой девушки, гневно сверкнули. Ее лицо было грязным, морщинистым и желтым, волосы – седыми, а коричневые руки, торчащие из рукавов платья, больше напоминали птичьи лапы. Нос ее едва не касался подбородка. Настоящая ведьма из детских сказок! Тем не менее взгляд старухи был переполнен энергией неукротимой молодости, и Форд не удивился бы, если бы она, как истинная фея, разом сбросила с себя рваные одежды и изможденную личину, представ перед ним в первозданной красоте. Такие глаза, как у госпожи Карни, должны были сверкать на лице молодой красавицы. Теперь же они метали молнии в адвоката, задавшего бестактный вопрос.
– Какое вам дело до моего прошлого, молодой человек?
Освальд пожал плечами:
– Никакого, но только вы, как мне кажется, видели лучшие дни…
– Да, раньше было все не так, но я вам ничего не скажу, – проворчала госпожа Карни и тут же со старушечьей непоследовательностью принялась бормотать историю своей жизни.
Сначала она говорила так тихо, что Форд едва мог разобрать, о чем идет речь, словно разогревалась, желая привлечь к себе его внимание. Вновь закурив трубку, молодой человек присел на камень напротив все сидящей на корточках старухи, ставшей еще больше похожей на ведьму. А Морган, по-прежнему напевая про себя что-то странное, продолжал танцевать и забавляться со своей ужасной игрушкой в теплых и ярких лучах восходящего солнца.
– Да-да, – шамкала миссис Карни, теребя подол своей грязной юбки. – Я когда-то была молода и красива. Не было в этих краях девушки милее. Но этот тип, Тревик… Из-за него мне жизнь не в радость.
– Чем он вас обидел? – спросил адвокат осторожно, чтобы не нарушить ход ее мысли.
– Он-то? Нет. Никто меня никогда не обижал! – воскликнула старуха. – Я была слишком умна для них для всех. Сэр Ганнибал, будь проклят он и его фальшивая любовь! Он желал, чтобы я бежала с ним. Но я сказала ему: «Брак или ничего!» Да, я так и заявила, потому что была самой красивой девушкой в Санкт-Эвалдсе – хотите верьте, хотите нет. И он меня бросил. Эти Тревики, накажи их Господь, себя превозносят выше небес, а на меня он смотрел, как на кучу грязи. На меня! – крикнула миссис Карни, а потом вдруг поднялась в полный рост, выпятила грудь, и голос ее разом возвысился на октаву, а то и на две. – На меня, горничную, которая получила хорошее образование и могла составить компанию любому дворянину! Я знала французский, играла на фортепьяно, вышивала по бархату и умела много такого, чему сегодня уже не учат. Но сэр Тревик оставил меня. Уехал в Лондон и не вернулся. С глаз долой, из сердца вон! Вот так-то, мой дорогой! – Она спрятала руки под фартук и уставилась куда-то вдаль, на море, видневшееся между серыми и угрюмыми холмами, словно там, на горизонте, остались дни ее золотой молодости.
Форд молчал, ожидая, когда она продолжит рассказ. Он хотел узнать как можно больше о прошлом этой женщины.
– Да, – вновь заговорила старуха, по-прежнему глядя в никуда, – он ушел от меня, этот сэр Тревик. Но я была такой красавицей, что мне не нужно было сохнуть в одиночестве. Нет… Тогда их было много вокруг, и все жаждали моей руки. И когда мисс Джайлс – так ее звали, мою хозяйку, – вышла замуж, я тоже могла выбрать себе в мужья любого красавца. А выбрала того, кто был уродливее всех. Один Господь знает, почему я так сделала, – пробормотала ведьма, потирая крючковатый нос. – Тревик мне не достался. Боуринг пытался взять меня в жены, да только я бы никогда с ним не ужилась. Вот я и выскочила за Карни, хотя он был еще хуже. Он вскружил мне голову, а потом бросил подыхать с голоду с младенцем Хью на руках.
– Куда же он делся? – поинтересовался Освальд.
– Господь его знает, молодой господин. Он исчез, испарился двадцать пять лет назад, если не больше. С тех пор я его ни разу не видела… Нет, ни разу.
– Может, он умер?
– Умер! – хриплым голосом повторила старуха. – Такие твари, как Карни, никогда не умирают, так и знайте, молодой господин. Умирают хорошие люди, умирают младенцы, сильные девки, но дьявол заботится о своем потомстве. А Карни, без сомнения, – сын самого сатаны, хоть и говорит благочестиво, как по писаному. Но он сбежал… – Она вновь поникла головой, заново переживая свое горе. – А я осталась тут, как одинокий камень на склоне.
Форд взглянул на серые каменные стены хижины, в трещинах которых пророс мох и лишайник, на соломенную крышу из сухой травы и папоротника, на небольшое окно и темный зев двери, и ему стало очень жаль женщину, которая вынуждена была прозябать в таких условиях. Анак, конечно, мог позаботиться о себе. Он был достаточно сильным, чтобы посмеяться над непогодой, хотя и жил в полуразрушенном доме, но госпожа Карни выглядела хрупкой и болезненной.
– Как вышло, что вы так низко пали? – строго спросил адвокат.
Этот вопрос разозлил ее. Мать Анака резким движением сорвала фартук и топнула ногой.
– Низко?! – завопила она. – Да я бы не променяла эту хижину и на дворец! Здесь я свободна и могу колдовать. И все боятся меня, потому что считают ведьмой.
– Но ведь все это ерунда, – печально возразил ей Освальд.
– Вы уверены? – Старуха злобно посмотрела на молодого человека. – Вот увидите! День и ночь я проклинаю Карни, и мое проклятие доберется до него. А потом я зарежу его, и отравлю, и раздавлю! Он будет молить о смерти, но она не придет, пока он не изведает тех же мук, что перенесла я, – потрясла она кулаком, угрожая чистому небу. – Попадись он мне, я спокойно разорвала бы его на куски. Он ведь не человек, а настоящий зверь. А пока мне остается только проклинать его. Что я еще способна сделать? – упавшим голосом произнесла миссис Карни. – Он оставил меня без гроша, с ребенком. Я пыталась работать, но те, кто мне завидовал, устроили так, что меня никуда не брали. Потом я занялась предсказаниями судеб и торговлей колдовскими снадобьями, пока много лет назад законники не выдворили меня из Санкт-Эвалдса. Тогда я переехала сюда, чтобы жить поближе к карьерам, где трудится мой Хью. И вот я тут уже лет пятнадцать, жара на дворе или ливень.
Адвокат встал, убрал давно погасшую трубку в карман и зевнул. Пора было возвращаться в Санкт-Эвалдс, но перед уходом он хотел узнать, где Морган раздобыл череп. Он решил разговорить миссис Карни, которая, похоже, была хорошо знакома с безумцем, и к тому же Освальду сильно хотелось есть. Он достал из кармана полсоверена и сказал:
– Я дам вам денег, миссис Карни, если вы накормите меня завтраком.
Ведьма выхватила монету из его руки, проверила на зуб и с хохотом спрятала в фартук.
– Яичница с ветчиной, – объявила она, направляясь к хижине. – Морган, разведи костер!
Форд снова сел, наблюдая за сумасшедшим, который, повинуясь команде, бросил череп и стал таскать палки и сухой мох, а потом положил все, что собрал, в щель между двумя гладкими камнями на черное пятно – место, где раньше уже не раз разводили огонь. Вскоре со сковородкой и спичками вернулась миссис Карни. Через несколько минут на сковородке весело потрескивала яичница из трех яиц, сдобренная кусочком бекона.
Морган сел на землю, зачарованно глядя на огонь, а хозяйка принесла тарелки, чашки с блюдцами и чайник. Морган тем временем подкидывал палки в костер и хлопал в ладоши, радуясь, что пламя разгорается все ярче и сильнее.
– Здóрово! Здорово! – всякий раз кричал он, когда искры веером разлетались в разные стороны.
– Это ты поджег дом? – неожиданно спросил его юрист.
Боуринг-младший отрешенно посмотрел на него, и лицо безумца скривилось от злобы.
– Полуин, – пробормотал он сквозь крепко сомкнутые зубы и сжал кулаки.
– Значит, это сделал мистер Полуин?
– Я этого не говорил… Нет, не говорил, – затараторил сумасшедший. – Я ненавижу Полуина! Я проклинаю Полуина! – Он вскочил на ноги, бросился к черепу и, наклонившись над ним, начал что-то нашептывать и размахивать руками, словно творя заклинания.
Между тем миссис Карни положила на тарелку два яйца и кусочек бекона, протянула все это Форду, а потом налила ему чашку чая.
Освальд был очень рад горячей еде, потому что с тех пор, как он перекусил в заброшенной шахте, прошло уже много времени. Солнце стояло высоко над горизонтом, а над пустошами повис туман. На какой-то миг холм, на котором притулилась под сенью кромлеха убогая хижина, словно вознесся среди облаков. Море и небо, камни и трава – все исчезло, и Форд утонул в клубах белого пара, сквозь которые смутно виднелась фигура Моргана, колдующего над черепом. Форд понятия не имел, как ему в такую непогоду найти дорогу, но, решив не торопить события, он наслаждался едой и горячим чаем. Все это стоило потраченных денег.
Госпожу Карни белые клубы нисколько не удивили.
– Туман всегда приходит неожиданно, – объяснила она, заметив удивление Форда. – Морган, мой мальчик, иди сюда, покушай.
Но сумасшедший не обратил на ее слова никакого внимания, продолжая возиться с Мертвой головой. Сквозь завесу тумана Боуринг-младший, склонившийся над черепом, выглядел поистине ужасно.
– А вы давно знаете Моргана? – поинтересовался у хозяйки Форд.
– Еще как! – проворчала старуха, которую, похоже, увлек разговор за чашкой чая, в кои-то веки давший ей возможность посплетничать. – Когда Боуринг вернулся из дальних стран, он пожелал, чтобы я перебралась в более приличный дом. Но я осталась жить там, где жила, чтобы все, кто хочет у меня погадать или снять порчу, знали, где меня найти. Тогда Боуринг дал мне денег. Он в то время обитал в особняке Тревиков…