Весь трафик движется в обратном направлении. Мне это кажется бессмысленным. Я не понимаю, почему люди стремятся выбраться из города. Если бы у меня был выбор, я бы предпочла провести в городе не только свои выходные, но и всю жизнь. Зачем уезжать из места, где происходит столько событий и жизнь бьет ключом, в те дни недели, когда у вас как раз есть время насладиться всеми этими событиями и бьющей ключом жизнью? На это должен быть какой-то хороший ответ, потому что по всем дорогам, ведущим из города, движется плотный поток машин, а я буквально влетаю в городской центр.
Я паркуюсь в подземном лабиринте стоянки.
Лиловый уровень. Секция С. Надевая толстовку и беря в руки корзину для пикника, я чувствую себя маленькой Красной Шапочкой, отправляющейся в лес, только, в отличие от Красной Шапочки, я знаю, какая опасность поджидает меня в лесу.
Все не так плохо, как я представляла. Она лежит под капельницей, и несколько круглых пластиковых штучек на ее груди проводами подсоединены к какому-то аппарату, но он пикает спокойно, а не быстро и устрашающе. Пи… пи… пи. У нее в носу нет трубок. Как и во рту. Ее кровать приподнята, и она смотрит телевизор.
Она улыбается, когда я вхожу, и выключает телевизор:
– Слава богу, ты пришла. Я уже почти втянулась в это идиотское реалити-шоу. Не знаю, как бы я смогла потом уважать себя, если бы смотрела его целый час.
– Рада быть полезной, – говорю я. Я поднимаю корзину для пикника: – Ты голодна?
Я подкатываю приставной столик к другой стороне кровати и расставляю наш ужин. Спрашиваю медсестру, не сможет ли она достать нам еще один стол, и она прикатывает поднос на колесах. На нем я размещаю свечи и халу, открываю вино и наполняю им пластиковый стаканчик.
– О-о-о. Контрабанда, – говорит Ривка.
– Вино или свечи?
– И то и другое. Но я не думаю, что кто-либо упрекнет нас. В этом одно из преимуществ неизлечимой болезни. Тебе все сходит с рук.
Неизлечимой. Это слово эхом звучит в моей голове. Застревает у меня в горле. Смыкается вокруг моего сердца. Неизлечимой: смертельной, летальной, не совместимой с жизнью.
Я беру одну из тканевых салфеток, уложенных папой, и накрываю ей халу. Протягиваю Ривке книжечку спичек. Она берет меня за руку, а потом гладит меня по плечу:
– Так чудесно. Спасибо.
Она пробует зажечь спичку, но капельница, кажется, мешает ей, так что я зажигаю ее сама. Подношу кувшин с водой и помогаю ей вымыть руки. Мы благословляем свечи, потом вино и хлеб. Я пододвигаюсь ближе, и она кладет мне на голову свои руки, руки с проводами, и благословляет меня, хотя я не думаю, что сейчас мне так необходима эта молитва.
Я вспоминаю ее дом, как тепло и уютно там было в Шаббат. Я помню, как свечи освещали комнату. Помню звук ветра в деревьях. Запах моря. А сегодня все совершенно иначе. Стены палаты выкрашены в неприятный лимонно-зеленый цвет. Лампы слишком яркие. Доносятся звуки аппаратов, тележек, перекатываемых по коридорам, и приглушенных разговоров за закрытыми дверьми. Стоит запах антисептика. Но вы бы даже не догадались, что что-то не так, если бы лишь видели лицо Ривки. У нее тот самый блаженный вид, как тогда, когда мы праздновали Шаббат у нее дома.
Я счастлива видеть, что она ест с удовольствием. Мы разговариваем и смеемся, и в какие-то мгновения мне удается забыть, где мы находимся и почему. Становится поздно, она устала, а мне нужно ехать домой, так что я собираю свою корзину и выливаю остатки вина (это было частью соглашения между мной и папой). Я желаю Ривке доброй ночи, возвращаюсь на лиловый уровень, в секцию С, и уезжаю домой.
В субботу у меня запланирована консультация Клео по гардеробу за два часа до того, как меня заберет Зак. Она приезжает с чемоданом одежды. Думаю, это прекрасно демонстрирует ее веру в мой гардероб. Мы останавливаемся на джинсах, серой футболке Клео с глубоким декольте с классическим для Клео облегающим силуэтом и длинном черном кардигане с поясом, про который Клео четко говорит мне, что я не должна завязывать его наглухо. Я надеваю черные туфли на очень низком каблуке, потому что заметила, что Зак выше меня всего на пару дюймов. Я крашусь помадой, подаренной мне Ривкой.
– Не могу поверить, что маленькая Симона выросла и идет на свидание, – говорит Клео, оценивая работу своих рук.
– Тебе, должно быть, кажется странным свидание, которое состоится раньше, чем два его участника окажутся голыми в одной постели.
– Это низко.
– Ой, да ладно. Где твое чувство юмора?
– Тебе просто повезло, что я настроена доброжелательно. Дариус пригласил меня покататься на лыжах с его семьей во время весенних каникул, и, веришь или нет, Джулз мне разре – шила.
– Как классно, Клео.
Она поправляет пояс на кардигане. Берет мои волосы в свои руки:
– Стой спокойно. – Она поднимает их наверх и собирает в нечто похожее на хвост, потом передумывает и отпускает. – Ну, – говорит она, – ты выглядишь идеально. Моя работа здесь окончена. – Она обнимает меня и увозит свой чемодан домой.
Зак приезжает точно в назначенное время. Я открываю дверь и впускаю его в коридор ровно на то время, которое требуется мне, чтобы взять шарф и сумку, и мы уезжаем. Я бы не выдержала полную сцену «давай-заходи-и-пусть-мои-родители-тебя-оценят», так что мама с папой соглашаются остаться на кухне. Они верят мне на слово, что Зак отличный парень из школы, а не какой-то старый извращенец и не кокаиновый наркоман-психопат, с которым я познакомилась в торговом центре.
Поездка в «Il Bacio» помогает мне успокоить свои нервы, она дает нам возможность поговорить, не смотря друг другу в глаза. Она дает мне возможность изучить его профиль и насладиться тем, насколько восхитительно он выглядит сегодня, при том что он не может считать это с моего лица. На нем коричневый замшевый пиджак и светло-зеленый свитер с V-образным вырезом. Он гладко выбрит. Его волосы все еще выглядят слегка влажными, и от него пахнет средством укладки для волос. В довершение ко всему у него в машине играет «A Rush of Blood to the Head»[47]. Разве могло быть еще лучше?
Наш столик находится в задней части зала, в маленьком углу у камина, наполненного горящими свечами, а не поленьями, и я благодарна за это, потому что, как, мне кажется, я уже упоминала, что начинаю потеть, когда нервничаю. Официант приносит нам меню и наполняет наши стаканы водой, а потом Зак кладет руки на стол и долго смотрит на меня.
– Привет, – говорит он.
Не знаю почему, но это полностью обезоруживает меня. Он выглядит таким спокойным и счастливым здесь, словно хочет насладиться каждой минутой. Я знаю, как он себя чувствует. Я чув – ствую абсолютно то же самое.
– Зак, – говорю я, – мне нужно кое о чем тебе рассказать.
В его взгляде, полном спокойствия, появляется тревога.
– О чем?
– Мне нелегко об этом говорить. – Я делаю паузу и отпиваю глоток воды. – Но я терпеть не могу баклажаны.
Ужин чудесен. Я не имею в виду еду. Я остаюсь при своем мнении, озвученном мной ранее, что еда здесь не прям восторг. Но вечер просто волшебный. Я едва могу поверить в то, что я здесь, что это все случается со мной, что жизнь может быть такой прекрасной и такой незапутанной.
После того как уносят тарелки и до того как приносят десерт, Зак смотрит на меня и говорит:
– Наверно, ты и так уже знаешь это, но я потерял из-за тебя голову в тот момент, когда ты зашла за кофе тем утром, когда вы собирали подписи для АСЗГС.
– Да ладно!
– Ага. Нет никого сексуальнее цыпочки, встающей спозаранку, чтобы побороться за угнетенных.
Я краснею. Он берет меня за руку. И я краснею еще сильнее.
– И, – говорит он, – ранним утром ты выглядишь такой милой.
– Ты и сам неплохо выглядел тогда. Мне нравится, когда ты в фартуке.
Он смеется:
– Так любезно.
– Ага. Так и есть.
Официант приносит нам тирамису. Никто из нас на него даже не смотрит.
– Ты знаешь, как переводится «Il Bacio» с итальянского? – спрашивает он.
– Нет. Я безнадежна по части иностранных языков. Я еле-еле получила зачет по французскому.
– Это значит «поцелуй».
Я лишаюсь дара речи.
– Могу поспорить, сейчас ты думаешь, что я собираюсь использовать это в качестве перехода к тому, как прекрасно ты сегодня выглядишь, и что я не могу думать ни о чем другом, кроме как о том, как хочу поцеловать тебя, и раз название ресторана переводится как «поцелуй», у нас на самом деле нет разумной альтернативы.
Я все еще не могу заставить мой мозг сформулировать хоть какую-то мысль, близкую к рациональной.
– Так что ты думаешь? В смысле, я терпеть не могу быть таким предсказуемым, но именно поэтому, собственно, я и завел речь об «Il Bacio».
Я улыбаюсь и киваю. Да. Я думаю – да.
Он привстает и наклоняется над столом, над тирамису, обхватывает мое лицо ладонями и дарит мне сладчайший, нежнейший, приятнейший, удивительнейший, идеальный поцелуй.
Часть двадцатая
Прежде чем я просыпаюсь, прежде чем у меня появляется возможность вернуться мыслями к прошлой ночи, прежде чем мне удается полежать в постели, вспомнив каждую деталь нашего с Заком свидания, я слышу его голос:
– Привет.
Я смотрю на часы. Пять минут одиннадцатого.
– Привет, – говорю я.
– Я позвонил слишком рано? У тебя сонный голос.
– Нет, нет. Я уже встала.
– Врунишка.
– Ладно. Ну соврала. Обещаю больше никогда тебя не обманывать.
– Чем занимаешься?
– Разве я только что не призналась, что спала?
– Не хочешь прогуляться?
– Очень хочу. Где-нибудь по пути на этой прогулке будет кофе?
– Думаю, мы сможем это устроить. Встретимся через полчаса?
– Отлично.
Наверняка это оно. Наверняка он приедет и скажет, какая я классная и какой я хороший друг, но он совершил ужасную ошибку, и ему жаль, но он не испытывает ко мне