таких чувств, так что, может, мы останемся просто друзьями? И кстати, он влюблен в Эми Флэнниган.
В этот раз, так как у меня нет выбора, я приглашаю его войти и знакомлю с родителями. Они стоят рядом – папа обнимает маму за талию – и приветливо ему улыбаются.
– Мы так рады с тобой познакомиться, столько о тебе слышали, – говорят они.
Еще нет и одиннадцати, а звучит вторая ложь за день. Мама с папой нисколько слышали о Заке. Все, что я им рассказала, – это та часть, где я сообщаю, что он не извращенец и не кокаиновый наркоман. Они не знают о моей перманентной влюбленности в него. Они не знают ни о том, что я приглашала его на вечеринку к Джеймсу, ни о том, что прошлой ночью мы почти целый час целовались у него в машине. Они не знают, что он собирается бросить меня. Но они стоят, улыбаясь ему, словно ждали этого момента всю свою жизнь.
На улице холодно. На земле лежит снег, но небо ярко-голубое. Солнце, отражаясь от белого снега, слепит глаза. Мои пальцы немеют, хоть я и надела флисовые перчатки. Мне хочется взять Зака за руку, отогреть свои пальцы в его ладони, но я знаю, что нельзя. Мы идем молча, кажется, вечность. Я не выдерживаю. Почему он молчит? Мы так много рассказали друг другу при свете свечей в «Il Bacio» прошлой ночью, а сегодня утром удивительно яркое солнце как будто создает пустоту между нами. И что я делаю? Заполняю ее. Я начинаю болтать без умолку. Я тараторю как сорока. Я рассказываю ему о Ривке. Рассказываю все о себе, о своей жизни, о том, как я о ней узнала, но не хотела ничего о ней знать, как однажды позвонила ей и сейчас она часть моей жизни, а теперь я ее теряю. Я опять ее теряю.
Я рассказываю ему о Мордехае, но он останавливает меня и говорит, что уже знает историю Мордехая. Верно. Я забыла про статью, которую написала о маме для «Gazette». О ее первом деле. О хасидской семье в маленькой общине к югу от Бостона. Он делал фотографии мамы для этой истории.
– Так ты из этой семьи? Ривка – дочь Мордехая?
Я киваю.
– Ого. Потрясающе.
Зак берет меня за руку и улыбается. К моим пальцам возвращается чувствительность.
Мы заходим в городское кафе, где я никогда не была. Зак говорит:
– Здесь кофе намного лучше, чем в Органическом Оазисе. Наш кофе, может, и закупается по правилам честной торговли, зато на вкус как металл. .
Он снимает с меня перчатки и растирает мне руки.
– Так я понял, что нравлюсь тебе. По какой еще причине кто-нибудь стал бы пить этот кофе?
Мои руки согрелись, как и остальная часть меня. Я не выдумала прошлый вечер. Он был реален. Зак реален. То, что происходит между нами, происходит в реальности.
Он идет к стойке делать заказ, пока я выбираю столик. Возвращается с двумя чашками кофе без добавок и шоколадным круассаном.
Я слабо ему улыбаюсь.
– Что-то ты грустная, – говорит он.
– Да нет. Ну, в смысле, да. В смысле, я действительно счастлива быть здесь сейчас. Мне так нравится это кафе, и круассан выглядит чудесно, так что я не понимаю, почему ты не взял еще один и себе. Но я не могу перестать думать о том, что Ривка сидит совсем одна в Бет Израэль.
– Так давай сходим к ней.
– Правда?
– Конечно.
Мы переливаем свой кофе в чашки навынос, возвращаемся ко мне домой и рассказываем родителям, куда мы собрались. Мимоходом приветствуем Джейка, наконец показавшегося из комнаты, садимся в машину к Заку и отправляемся в город.
Приехав, мы застаем у Ривки трех посетителей:
двух женщин и мужчину с длинными волосами, которого я по ошибке принимаю за третью женщину, когда мы входим. Ривка приходит в восторг от того, что я заскочила к ней, хотя я чувствую себя так, будто вломилась на чужую вечеринку. Приветствия звучат несколько странно, потому что эти друзья, очевидно, знают, кто я, хотя мы никогда раньше не встречались, и Ривка совершенно точно знает, кто такой Зак, так что рукопожатия проходят в атмосфере всеобщего притворства, будто никто не знает, чью руку он пожимает. Друзья Ривки задерживаются еще на несколько минут, а потом начинают говорить о том, что им еще ехать обратно на Кейп-Код, и ого, посмотрите на время. Одна из женщин договаривается о том, чтобы завтра забрать Ривку, и от этого я чувствую себя немного лучше. Они уходят, остаемся лишь мы – Ривка, Зак и я – и спокойное пиканье больничной аппаратуры.
– Итак, – говорит Ривка, – полагаю, вчерашнее свидание прошло хорошо.
Можно было бы подумать, что это заставит меня смутиться, но, так как я вполне уверена, что Зак не собирается сказать мне, что прошлый вечер был большой ошибкой, я совершенно не смущаюсь.
– Исключительно хорошо, – говорит он и заговорщически улыбается мне.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.
– Уставшей от этого места. Уставшей лежать в кровати. Уставшей от кабельного ТВ.
– Завтра они отпустят тебя на свободу?
– Аминь. Лила заберет меня. – Ривка поправляет подушки и присаживается. – И по пути домой я заеду навестить мою семью, потому что кое-кто из моих знакомых, очень мудрый человек, посоветовал мне дать им один последний шанс.
Мы проводим у нее час. Зак болтает с Ривкой о «Ред Сокс» (я понятия не имела, что она бейсбольный фанат), о Кейп-Коде и фотографии. Он говорит, что ему всегда недоставало уверенности в себе, чтобы фотографировать пейзажи. Он всегда ищет более определенный объект. Ривка говорит, что полностью понимает, что он имеет в виду (это присуще всем нам), но что у нее проблема противоположного характера. Ей всегда недоставало уверенности в том, что значение ее сюжетов понятно кому-либо, кроме нее, и потому она работает в более нейтральной и неопределенной сфере пейзажей. Я просто сижу на неудобном пластиковом стуле и слушаю, как они обмениваются репликами. Я помню, как думала о том, что, возможно, могла бы стать фотографом. Без сомнения, я ошибалась.
Когда мы встаем и собираемся уходить, Зак прощается и ждет меня в коридоре. Я обнимаю Ривку, и она шепчет мне в ухо:
– Он само совершенство.
И я чувствую, как мои глаза наполняются слезами.
– Что случилось с правилом номер один: опасайся Прекрасного Принца?
– Полагаю, правила создают, чтобы их нарушать.
Я приподнимаю простынь и укрываю ее. Целую в лоб.
Когда мы заходим в лифт, Зак обнимает меня и большим пальцем вытирает слезу с моей щеки.
Возвращаться в школу немного странно, потому что мне кажется, будто вся моя жизнь изменилась за одни только эти выходные. Но в остальном все то же самое. Я продолжаю учить слова для SAT, борюсь с французским, с легкостью решаю математические задачи и за ланчем обмениваюсь сплетнями с моими друзьями.
– Ну, рассказывай, – говорит Джеймс, – как прошло твое свидание с Флэшем Гордоном?
– Достал уже, Джеймс. Если хочешь продолжить насмехаться над ним, по крайней мере, позволь ему быть Гарри Поттером, мальчиком-волшебником, а не каким-то второсортным супергероем на стероидах с совершенно незапо – минающимися суперспособностями.
– Ладно, ладно. Извини. Ну, так и?.
– Все было чудесно. Идеально. Мы виделись и в воскресенье.
– Ого! Кажется, все развивается без задержек.
– Ага, но я не уверена, что делать дальше. Не думаю, что хороша в этом.
– Не думай об этом слишком много. Просто позволь этому случиться.
Следовать совету Джеймса было бы намного проще, если бы я увидела Зака или поговорила с ним в понедельник. Или во вторник. Потом наступила среда, и на собрании «Gazette» он сидел рядом с Эми, а не со мной. Мы немного поговорили потом, но у меня не получилось не чувствовать себя задетой из-за того, что он предпочел сидеть с ней, хотя стул рядом со мной был свободен и у него даже были подлокотники!
Что со мной не так? Я абсолютно здорова. У меня есть любящие (и иногда раздражающие) мама и папа, которые принимают меня такой, какая я есть. У меня есть брат, который поддерживает меня, хотя, бесспорно, он в сотни раз клевее меня. Я просыпаюсь каждое утро и пью свой сок без необходимости запивать им десятки разных таблеток, зная, что у меня впереди больше других таких утр, чем я могу постичь. И всего несколько дней назад у меня было отличное свидание с очень милым парнем. Почему я трачу столько времени на размышления о том, сколько внимания Зак уделил или не уделил мне, пока Ривка умирает в одиночестве?
Клео говорит, что я не должна быть так строга к себе.
– Конечно, тебя волнует, нравишься ли ты все еще Заку или уже нет. Ты можешь волноваться по поводу Зака и в то же время волноваться из – за Ривки, и это нормально.
– Ты уверена в этом?
– Абсолютно. И в любом случае, Зак – парень.
А парни, они такие. По его мнению, между вами все идеально. Он не понимает, что тебе нужно напоминать снова, снова и снова, как сильно ты ему нравишься.
– А что насчет Эми? Почему он сел рядом с ней, а не со мной?
– Ну подумай, Симона. Она его лучший друг. Ты знаешь это. Он не хочет выглядеть так, будто готов бросить ее в ту же минуту, как влюбился в девушку. Ты видишь, какой он хороший парень?
Должна признать, что Клео выказывает Заку намного больше доверия, чем я когда-либо выказывала Дариусу, и на мгновение я чувствую себя отстойной подругой. Я также должна признать, что она знает обо всем этом намного больше меня, так что следую ее совету: расслабляюсь.
Ривка вернулась домой и работает над новой серией фотографий, которые надеется разместить в галереях ко времени, когда пойдут летние толпы. Ее поездка к родственникам была сложной и эмоциональной, но, думаю, она рада, что сделала это. Мордехай воспринял новость о болезни Ривки именно так, как она ожидала. Он был спокоен. Он был сдержан. Кивнул. Поиграл с бородой. А потом пошел в свой кабинет и закрыл дверь – может, чтобы помолиться за Ривку, а может, чтобы просто заняться своими ежедневными делами. Но лучшей частью визита Ривки было то, что ей представился шанс помириться с сестрой Деворой. Начиная с того дня, когда она заехала к ним по пути из больницы, она разговаривала с Деворой ежедневно, и они запланировали, что Девора приедет в Уэллфлит на несколько ночей.