.
Легко понять, уже на оттоманке, что все случится. Что я правильно оценил близость. Лигети – творчество которого, как вам, несомненно, известно, абстрактно почти до атональности, – обеспечивает идеальную атмосферу для предложения сценария контракта. Свыше восьмидесяти пяти процентов субъектов принимают предложение. [с. п.] Покорность субъекта не вызывает никакого [с. п.] хищнического азарта, потому что дело вовсе не в покорности. Отнюдь. Я спрашиваю, как они относятся к идее, что я их свяжу. Возникает наэлектризованное и тяжелое молчание, в воздухе над оттоманкой накапливается напряжение. В этом напряжении висит вопрос, пока, comme on di, не [с. п.] осядет. В большинстве случаев они резко меняют положение на оттоманке, словно чтобы выпрямить осанку, [с. п.] расправить плечи и так далее – этот подсознательный жест предназначен передать власть над ситуацией и независимость, подтвердить, что только они во власти решать, как ответить на предложение. Он произрастает из страха и неуверенности в связи с тем, что, по-видимому, какая-то слабость или уступчивость в их характере привела меня к выводу, что они отличные кандидаты для [несколько раз с. п.] доминирования или бондажа. Психологическая динамика людей завораживает: первый, подсознательный вопрос субъекта о том, что же в ней могло спровоцировать такое предложение, привести мужчину к мысли, что подобное возможно. Другими словами, они рефлексивно озабочены самопрезентацией. Но надо оказаться в комнате с нами, чтобы оценить очень, очень сложную и завораживающую динамику, сопровождающую наэлектризованное молчание. На поверку же в своем обнаженном утверждении власти над ситуацией это внезапное изменение позы, по сути, передает чистое желание поддаться. Принять. Подыграть. Другими словами, любой жест утверждения [с. п.] власти означает – в этом наэлектризованном контексте – курочку. Видите ли, в сильно стилизованном формализме [с. п.] мазохистской игры контракт и организация ритуала таковы, что видимое неравенство власти на самом деле целиком одобрено и независимо.
Вопрос.
Спасибо. Это показывает, что вы действительно следите за моими словами. Что вы сообразительный и настойчивый слушатель. Равно и я изложил не очень изящно. Если вы и я, например, отправимся ко мне в апартаменты и войдем в контрактные отношения, по которым я вас свяжу, – это настоящая [с. п.] игра по той причине, что она в корне отличается от случая, если я каким-то образом заманю вас к себе домой и там тут же наброшусь, одолею и свяжу. Это уже никакие не игры. Игра в том, что вы свободно и независимо соглашаетесь, чтобы вас связали. Цель контрактной природы мазохистской или [с. п.] бондажной игры – я предлагаю, она соглашается, я предлагаю что-то еще, она соглашается – это формализовать структуру власти. Ритуализировать ее [с. п.]. Игра – подчинение бондажу, передача власти другому; но [с. п.] контракт – так сказать, [с. п.] правила игры, – контракт гарантирует, что отречение от власти – вопрос свободного выбора. Другими словами, это подтверждение, что человек достаточно уверен в концепции собственной власти и ритуально передает эту власть другому человеку – в данном примере мне, – который затем снимет с вас слаксы, свитер и нижнее белье и привяжет запястья и лодыжки к столбикам старомодной кровати атласными ремешками. Вас я, конечно, для этого разговора использую лишь в качестве примера. Не подумайте, что я действительно предлагаю вам какую-либо возможность контракта. Я вас едва знаю. Не говоря уже о контексте и объяснениях, которые сам только что предоставил, – обычно я действую совсем не так. [Смех.] Нет, дорогая моя, вам нечего бояться.
Вопрос.
Ну, разумеется, боитесь. Моя мать была, по общему мнению, прекрасным человеком, но, скажем так, неуравновешенного темперамента. Неустойчивая и неуравновешенная в домашней и повседневной рутине. Неустойчивая в отношениях с двумя своими детьми, особенно со мной. Отсюда я унаследовал определенные психологические комплексы, связанные с властью и, возможно, доверием. Регулярность случаев покорности почти потрясает. Как только плечи расправляются и вся поза становится прямой, откидывается и голова, и теперь она сидит очень ровно и, кажется, почти удаляется из пространства беседы – все еще на оттоманке, но удаляется, насколько может, в стриктуры пространства. Это видимое удаление, которое, по идее, должно передавать шок и удивление и таким образом показывать, что она решительно не тот человек, кому хоть раз приходила в голову возможность, что у нее попросят разрешения ее связать, на самом деле означает глубоко заложенную амбивалентность [с. п.]. Конфликт. Под ним я имею в виду, что возможность, доселе существовавшая только внутренне, потенциально, абстрактно, в подсознательных фантазиях или подавленных желаниях субъекта, внезапно воплотилась вовне и приобрела вес осознанности, стала [с. п.] реальной возможностью. Отсюда завораживающая ирония: язык тела должен передать шок, и, разумеется, шок передает, но, разумеется, шок совсем иного рода. А именно шок абреакции из-за подавленных желаний, вырвавшихся из своих стриктур и проникнувших в сознание, но из внешнего источника, от конкретного другого – при этом от мужчины и партнера для брачного ритуала, а следовательно, всегда готов для переноса. Таким образом, фраза [не с. п.] оседает куда благоприятнее, чем можно изначально вообразить. Конечно, подобное проникновение может потребовать времени, только если имеется [с. п.] сопротивление. Или, например, вам, несомненно, известно замшелое клише – [с. п.] я не верю своим ушам. Оцените его уместность.
Вопрос…
Мой собственный опыт показывает, что это клише не значит: [несколько раз с. п.] Я не верю, что эта возможность теперь существует в моем сознании. Скорее что-то вроде: [несколько раз все более раздражающе с. п.] Я не могу поверить, что эта возможность происходит из внешней по отношению к моему сознанию точки. Это тот же шок, задержка в несколько секунд на усвоение или обработку материала, которая бывает, когда слышишь внезапные плохие новости или когда случается необъяснимое предательство со стороны близкого и авторитетного для тебя человека, и так далее и тому подобное. Эта пауза, молчание от шока – время, в течение которого перекраиваются целые психологические карты, и в течение этой паузы малейший жест или аффектация со стороны субъекта может раскрыть куда больше, чем любое количество банальных бесед или даже клинических экспериментов. Могли бы раскрыть.
Вопрос.
Я имел в виду женщину или девушку, не абстрактного [с. п.] субъекта.
Вопрос.
У настоящих петушков – тех редких, которых я не распознал, – эти паузы шока самые короткие. Они вежливо улыбнутся или даже рассмеются, а потом прямо и недвусмысленно отклонят предложение. Никакого скандала, никакого кудахтанья… [Смех.] Простите за каламбур – [с. п.] петух, кудахтанье. Во внутренних психологических картах этих субъектов хватает пространства для возможности бондажа, и они свободно оценивают ее и свободно отвергают. Им просто неинтересно. Ничего страшного, что я принял петушка за курочку. Опять же, мне неинтересно заставлять, или умасливать, или убеждать против воли. Я определенно не собираюсь умолять. Суть вовсе не в этом. Я знаю, в чем. В… и суть не в том, чтобы заставлять. Другие – длинная, взвешенная, чрезвычайно наэлектризованная пауза, постуральный и аффективный шок: уступят они или возмущенно оскорбятся – это все равно курочки, игроки, это те, кого я распознал верно. Когда они откидывают голову… но смотрят они на меня не отрываясь, смотрят на меня, [с. п.] вглядываются и так далее, со всей пристальностью, что ассоциируется с принятием решения, [с. п.] доверять ли тебе. Теперь, с [с. п.] доверием связано множество различных моментов – не разыгрываешь ли ты, или серьезен, но притворяешься, что разыгрываешь, чтобы предвосхитить стыд, если они возмутятся или почувствуют отвращение, или ты искренен, но предлагаешь абстрактно, в качестве гипотетического вопроса – вроде [с. п.] Что бы ты сделала, будь у тебя миллион долларов? – чтобы получить информацию об их характере для размышлений перед четвертым свиданием. И так далее и тому подобное. Или это действительно серьезное предложение. Даже когда… Они смотрят на тебя, потому что пытаются тебя прочесть. Присмотреться, так как из предложения следует, что ты, видимо, уже к ним присмотрелся. Вот почему я предлагаю всегда резко и неприкрыто, когда формулирую возможность контракта, пренебрегаю остроумием, или подводкой, или подготовкой, или колоратурой. Я хочу передать как можно понятнее, что предложение серьезное и конкретное. Что я открываю свое сознание для них и для возможности отказа или даже отвращения. Вот почему на их напряженный взгляд я отвечаю своим бесстрастным взглядом и не говорю ничего, чтобы приукрасить, усложнить, переиначить или прервать их осмысление собственной внутренней психической реакции. Я заставляю их признаться перед собой, что и я, и мое предложение абсолютно искренние.
Вопрос…
Но, опять же, пожалуйста, обратите внимание, что я ни в коем случае не кажусь агрессивным или угрожающим. Вот что я имею в виду под [с. п.] бесстрастным взглядом. Я предлагаю не с жутким или похотливым настроением, не выказываю нетерпения, или нерешительности, или конфликта. Равно не выказываю агрессии, угрозы. Это чрезвычайно важно. Вам, несомненно, известно из собственного опыта, что естественная подсознательная реакция, когда чей-то язык тела предполагает удаление или отклонение назад, – это автоматически придвинуться ближе, чтобы компенсировать и сохранить изначальные пространственные отношения. Я сознательно избегаю этого рефлекса. Это чрезвычайно важно. Нельзя нервно ерзать, придвигаться, облизывать губы или поправлять галстук, пока оседает подобное предложение. Однажды на третьем свидании у меня на лбу начали раздражающе дергаться мускулы – эти тики, припадки возникали и утихали на протяжении всего вечера, но на оттоманке показалось, что я быстро поднимал и опускал одну бровь в похотливом настроении, а в психически наэлектризованной паузе после внезапного предложения это погубило всю задумку. И ведь субъект даже с оговорками нельзя было назвать петушком – это бы