КИ № 19 10/96
НЬЮПОРТ, ОРЕГОН
Почему? Почему. Ну, не только потому, что ты красивая. Хотя ты красивая. А потому, что ты такая чертовски умная. Да. Вот почему. Красивых девчонок пруд пруди, но не – эй, давай признаем: по-настоящему умные люди – редкость. Любого пола. Ты сама знаешь. По-моему, для меня самое главное – твой ум.
Вопрос.
Ха. Пожалуй, это возможно, с твоей точки зрения. Пожалуй, есть такое. Но только подумай сама: разве эта возможность пришла бы в голову девушке, не будь она такой офигенно умной? Разве дурочка что-нибудь заподозрит?
Вопрос.
Так что в каком-то смысле ты подтвердила мою мысль. Так что можешь верить, что я не вру, и не бояться, что это какой-то подкат. Точно?
Вопрос…
Ну иди сюда.
КИ № 46 07/97
НАТЛИ, НЬЮ-ЙОРК
Да всё, что я… или подумай о Холокосте. Холокост хороший? Ни хрена. Кто-нибудь считает, что хорошо, что он был? Ни хрена. Но ты когда-нибудь читала Виктора Франкла? «Человек в поисках смысла» Виктора Франкла? Великая, великая книга. Франкл попал в лагерь во время Холокоста, и книга основана на этом опыте, она о его опыте жизни на Темной Стороне человечества и о сохранении человечности перед лагерными унижениями, насилием и страданием, напрочь человечность срывающими. Это совершенно великая книга, а теперь подумай: если бы не было Холокоста – не было бы «Человека в поисках смысла».
Вопрос.
Да все, что я хочу сказать, что надо быть поосторожней с типичными реакциями по отношению к насилию и унижению и в случае женщин. Типичные реакции – это в любом случае большая ошибка, вот что я хочу сказать. Но я хочу сказать, что особенно в случае женщин, где они в результате ведут к крайне ограниченному, снисходительному отношению, что, мол, они такие хрупкие и ломкие и их так просто уничтожить. Будто их надо в вату завернуть и беречь больше всего на свете. Вот это и есть типичная реакция и снисходительность. Я говорю о достоинстве и уважении, а не об отношении, будто они там хрупкие куколки или кто-то там еще. Всех иногда ранят, мучают и ломают, с чего это женщины такие особенные?
Вопрос.
Да все, что я говорю, – кто мы такие, чтобы говорить, будто инцест, насилие, мучения или что-то в этом духе не могут иметь для человека в будущем и каких-то положительных аспектов? Не то что так всегда и бывает, но кто мы такие, чтобы говорить, будто этого не бывает никогда, словно это само собой разумеется? Не то что всех надо изнасиловать или замучить, не то что в процессе это не ужасно, негативно и неправильно, тут без вопросов. Этого никто не говорил. Но только в процессе. В процессе изнасилования, мучений, инцеста или насилия. А как насчет потом? Как насчет дальнейшего, как насчет общей картины, когда ее разум справляется с тем, что с ней произошло, приспосабливается к тому, чтобы справиться, к тому, что это стало ее частью? Да все, что я говорю, – ведь вполне возможно, что бывают случаи, когда это расширяет тебя. Делает тебя больше, чем ты была. Более цельным человеческим существом. Как Виктора Франкла. Или вот та поговорка: то, что тебя не убивает, делает сильнее. Думаешь, тот, кто это сказал, поддерживал изнасилования женщин? Да ни черта. У него просто не было такой типичной реакции.
Вопрос…
Я не говорю, что нет такого понятия – жертва. Я просто хочу сказать, – что мы иногда любим узко смотреть на миллионы разных вещей, что делают из человека того, кто он есть. Я хочу сказать, что мы иногда так бессознательно и снисходительно относимся к правам, идеальной справедливости и защите людей, что даже не остановимся и не вспомним, что никто не бывает только жертвой и ничего не бывает только негативным и только несправедливым – почти ничего. Да все… что возможно, что даже самое ужасное окажется позитивным фактором в том, кто ты есть. И что ты есть – а именно полноценный человек, а не просто… представь, что тебя изнасиловала целая куча мужиков, унизила и забила почти до смерти, например. Никто не говорит, что это хорошо. Я этого не говорю, никто не говорит, что уроды, которые это сделали, не должны сесть в тюрьму. Никто не предполагает, что ей это понравилось, пока происходило, или что это должно было произойти. Но давай вспомним еще о двух вещах. Во-первых – потом она узнает о себе то, чего не знала раньше.
Вопрос.
Она узнает, что самое ужасное, самое унизительное, что она могла только представить, только что по правде произошло. И она выжила. Она еще здесь. Я не говорю, что она в восторге, я не говорю, что она из-за этого в восторге, или что она в отличной форме, или что скачет от радости из-за того, что это произошло, но она еще здесь, и она это знает, и теперь она знает кое-что еще. В смысле, по правде знает. Ее представление о себе и о том, что она может выдержать и пережить, теперь больше. Шире, масштабнее, глубже. Она сильнее, чем думала в глубине души, и теперь знает об этом, знает, что она сильная совсем не в том смысле, как об этом говорят родаки или как какой-нибудь оратор на школьном собрании заставляет всех снова и снова повторять «ты Личность ты Сильный». Я просто говорю, – что она уже не та, я говорю, в каком отношении она уже не та… вот если она все еще боится, когда идет в полночь до машины по подземной парковке или еще где-то, что на нее нападут и изнасилуют, то теперь она этого боится совсем по-другому. Нет, она не хочет, чтобы это опять произошло, групповое изнасилование, ни черта. Но теперь она знает, что ее это не убьет, что она переживет, ее это не уничтожит и не сделает, ну, недочеловеком.
Вопрос…
И плюс, теперь она больше знает о человеческом состоянии, страдании, ужасе и унижении. В смысле, мы все признаем, что страдание и страх – часть жизни и существования, по крайней мере, на словах мы это знаем, про человеческое состояние. Но она теперь по правде знает. Я не говорю, что она в восторге. Но подумай, насколько больше теперь ее мировоззрение, насколько шире и глубже картина мира в голове. Она понимает страдание совершенно по-другому. Она больше, чем была. Вот что я говорю. Стала больше человеком. Теперь она знает то, чего не знаешь ты.
Вопрос.
Вот и сработала типичная реакция, вот об этом я и говорю, взять все, что я сказал, и профильтровать через свое узкое мировоззрение, и сказать, будто я говорю: «О, так те, кто ее изнасиловал, сделали ей одолжение». Потому что я не это говорю. Я не говорю, что это хорошо, или правильно, или должно было произойти, или что ей не совершенно пиздецово, или что ее не сломали, или что это обязательно должно было произойти. Когда бы в мире женщину ни насиловали или ни избивали, если бы я был рядом и мог решить «продолжать» или «прекратить», я бы все прекратил. Но вот я не смог. Никто не смог. Иногда вот случаются совершенно ужасные вещи. Вселенная и жизнь все время ломают людей, устраивают им полный пиздец. Поверь, я знаю, сам там был.
Вопрос.
И мне кажется, что вот это и есть реальная разница. Между тобой и мной. Потому что, по правде, дело тут не в политике, феминизме или в чем-то таком. Для тебя это все умозрительно, ты думаешь, мы говорим умозрительно. Тебя там не было. Я не говорю, что с тобой никогда не происходило ничего плохого, ты вполне ничего, и, уверен, ты в жизни наверняка тоже сталкивалась с унижением или всякой такой херней. Я говорю не об этом. Мы говорим о совершенном насилии, страдании и ужасе в духе «Человека в поисках смысла» Франкла. Реальной Темной Стороне. И детка, ты – я вот по одному твоему виду могу сказать, с тобой – никогда. Иначе ты бы даже не носила то, что носишь, уж поверь.
Вопрос.
Что ты можешь признать, что веришь, что «Да, окей, человеческое состояние пронизано ужасным отвратительным человеческим страданием, но пережить можно почти все, чего уж там». Даже если ты по правде в это веришь. Ты веришь, а если я скажу, что я не просто верю, а знаю? Как, меняет смысл того, что я говорю? А если я скажу, что мою жену изнасиловали? Теперь уже не так уверена в себе, да? А если я расскажу тебе славную историю о шестнадцатилетней девочке, которая пришла не на ту вечеринку не с тем парнем и его друзьями и в итоге ее – с ней сделали все, что могут сделать четыре парня в плане насилия. Шесть недель в больнице. А если я скажу, что она до сих пор два раза в неделю ходит на диализ, так сильно ей досталось?
Вопрос.
А если я скажу, что она ни в коем случае не напрашивалась, не наслаждалась, ей не понравилось и теперь не нравится, что у нее осталось полпочки, и если бы она могла отмотать время и все остановить, она бы остановила, но ты спроси ее, если бы она могла влезть себе в голову и все забыть или, ну, стереть из памяти запись произошедшего, как думаешь, что она скажет? Ты так уверена, что знаешь? Что она хотела бы, чтобы ей никогда не пришлось, ну, структурировать разум и справиться с тем, что с ней произошло, или внезапно узнать, что мир может сломать так запросто – на раз. Узнать, что другой человек, эти парни, могут смотреть на тебя, как ты лежишь, и на самом глубинном уровне думать, что ты вещь, не человек – вещь, секс-кукла, или боксерская груша, или дырка, просто дырка, куда можно засунуть бутылку «Джека Дэниэлса» так глубоко, что почкам пиздец, – если она скажет после этого опыта, во всем совершенно негативного, что теперь хотя бы понимает, что это возможно, что люди так могут.
Вопрос.
Видеть тебя как вещь, что они тебя могут видеть как вещь. Знаешь, что это значит? Это ужасно, мы знаем, что это умозрительно ужасно и что это неправильно, и мы думаем, что все знаем о правах человека, и человеческом достоинстве, и как ужасно отнимать у кого-то человечность, вот как мы это называем – чья-то человечность, а произойди это с тобой – и вот теперь ты по правде знаешь. Теперь это не просто идея или повод выдать типичную реакцию. Произойди это с тобой – и ты реально почувствуешь Темную Сторону. Не просто