Я вдавил себя в земляную стену, съежился, стремясь максимально уменьшить площадь своего тела: меньше буду – больше вероятность остаться незамеченным. В тот момент я обрел способности хамелеона к мимикрии – думаю, лицо мое приняло цвет земли, в которую я вжался. Отряд фрицев с немецкой овчаркой ярким солнечным днем мог пройти в двух шагах и не отличил бы меня от окружающей местности.
Цок-цок, цок-цок, цок-цок-цок.
Черт накручивал круги где-то поблизости и явно не собирался уходить.
«Почуял человеченку, кажись», – пронеслось в моем заполненном самогоном бабы Нюры сознании, и невероятным усилием воли я родил в себе еще одну сверхспособность – перестал пахнуть как человек.
Цоканье стихло.
Я перестал дышать. Я понимал – настал момент истины. Мне казалось, что я вижу, как черт там наверху оглядывается во тьме, как красные зрачки его шарят вокруг в поиске жертвы, как из ноздрей при дыхании вырываются клубы пара.
Раздалось еще одно «цок», после которого сначала послышался звук осыпающейся с края ямы земли, а через мгновение – звук удара рухнувшего с высоты тела.
Процедив сквозь зубы определение женщин низкой социальной ответственности, я потерял сознание и сполз на дно.
Очнулся я оттого, что почувствовал – кто-то из темноты на меня пристально смотрит. К сожалению, амнезии со мной не случилось, я помнил все: и самогончик под вареную картошечку, и рассказы бабы Нюры, и свою неудачную вылазку в поисках нужника. Помнил и про падение в тщательно расставленную ловушку. Одного я только еще не знал – забрали уже у меня мою бессмертную душу или сия экзекуция еще только предстоит?
С минуту полежав на спине, решив, что если не забрали, то так просто не дамся и еще повоюю с демоном ада, я открыл глаза. Глубина ямы не позволяла ничего разглядеть вокруг. Высоко-высоко перемигивались звезды. И тишина.
Я приподнялся на одном локте, вытянул в сторону руку, чтобы на ощупь проверить пространство вокруг себя. Прощупывая окружающую темень, словно эхолот дно, я за что-то ухватился. Холодное. Твердое. Начал ощупывать более тщательно.
И тут я понял, что я схватил. Это был рог.
– Черт, – обреченно молвил я. Глаза потухли, я закрыл их и приготовился к вечным мукам.
В ответ черт сказал «бе-е-е» и мотнул головой, пытаясь избавиться от моей руки.
Атеизм и вера в идеалы коммунизма мгновенно вернулись ко мне. А вместе с ними и надменное высмеивание древних суеверий. Мне стало стыдно, что я, советский комсомолец, поступивший на «физмат» с одними пятерками, повелся на россказни какой-то деревенской старухи.
Тихо посмеиваясь над собой, я погладил грозного «черта» по голове:
– Да я чуть не обделался из-за тебя. Дуреха, ты-то что здесь делаешь?
В гендерных вопросах козлиной братии я был не силен, но почему-то решил, что моим невольным соседом стала особь именно женского пола.
Но коза явно сама ошалела от случившейся оказии и такого стремительного, правда недолгого полета. Ее мелко трусило, она жалась ко мне, тыкая, словно кутенок, свою рогатую мордочку мне под мышку.
Из ямы выбраться оказалось не так просто. Она точно не была свежевырытой могилкой. Скорее всего – обычный карстовый провал. До края было метров пять, не меньше, а земля была такой рыхлой, что сделать в боковых склонах хоть какое-то подобие отверстий для упора под ногу не получалось.
Я орал на все кладбище в надежде, что мимо будет проходить селянин, который услышит меня и придет на помощь. Орал и понимал, что если бы я в это время проходил мимо кричащего меня, то за секунду смазал бы свои пятки жиром и вдобавок плеснул бы еще скипидара пониже спины, чтобы придать телу нужный разгон в противоположную сторону.
В ту ночь я на своей шкуре в полной мере осознал, откуда растут ноги у большинства кладбищенских легенд.
Между тем мои товарищи были полностью во власти турнепсного Бахуса и не подозревали о моем исчезновении.
Где-то через час, окончательно сорвав глотку так, что мог лишь хрипеть, я смирился со своей некромантской долей, опустился на рыхлое дно и заговорил с невольной сиделицей:
– Ну что, давай знакомиться…
Где-то еще через час я услышал со стороны двора бабы Нюры:
– Ва-а-ся-а-а! – зычный Лехин голос вселял уверенность в скором освобождении и, казалось, смог бы разбудить всех покойников на этом кладбище.
Я попытался прокричать что-то в ответ, но изо рта вылетали только звуки, напоминавшие горловое пение алтайских шаманов, у которых плохо со слухом.
К моей радости, товарищ не оставлял надежды, продолжал поиски и, судя по всему, постепенно приближался к яме.
– Я здесь! Я здесь! Леха! Здесь я! – неустанно хрипел я, встав на носочки и стараясь посылать издаваемые мной звуки максимально вверх.
– Ва-а-ась, это ты? – донеслось уже где-то совсем близко. – Я вроде слышу тебя. Ты где?
– Леха, – отозвался я хрипом. – Я тут. Осторожно, здесь яма. Я провалился. Уже пару часов как сижу.
На фоне звезд появилась заслонившая половину неба темная фигура Лехи, стоящего на четвереньках и пытающегося разглядеть, что на дне:
– Ни хрена себе! – Лехин бас практически придавил меня ко дну ямы. – Ты здесь, Васек?
– Да здесь, здесь, – радостно прохрипел я.
– А с голосом что?
– Охрип. Два часа орал, как потерпевший. Словно вымерли все в округе. Ты аккуратно, не упади. Глубоко очень. Веревка нужна. Сбегай, возьми у бабки и прихвати еще кого-нибудь из наших, чтобы помогли, – к концу такого длинного монолога мои голосовые связки, измотанные воплями о помощи, совсем отказывались работать, и окончание его смахивало на хрипы эпилептика.
– Ну хорошо. Я быстро. Ща вернусь, – отозвалась фигура и растворилась в ночи.
– Что, козочка моя, спасение близко, – сказал я моему кладбищенскому побратиму, опустившись рядом на корточки.
Леха, несмотря на габариты, оказался шустрым малым, и достаточно скоро я услышал приближающиеся шаги и голос сокурсника:
– Васе-ек, Васе-ек, ты где, ты где? – Леха голосом нащупывал маршрут, чтобы случайно не провалиться.
– Да, да, да! Я здесь, ты близко, – прохрипел я маячком.
Прямо под ноги мне шлепнулся моток веревки.
– Держи. Обмотайся. Ща вытащу.
– В смысле вытащу? – прохрипел я. – Ты что, один?
– Да, один. Сам справлюсь. В тебе веса – что в мешке муки.
– Ну ты, блин, даешь. Ладно. – Я начал готовиться к подъему, обматывая веревку вокруг рук.
Тут я почувствовал легкий толчок рогами в правую ляжку.
– Бе-е-е? – с каким-то упреком и обидой негромко вопросила моя сокамерница.
Я вдруг осознал: если Леха сейчас меня вытянет, то как мы потом сможем вытянуть мою новоявленную подругу? Эта вопрос мне напомнил детскую задачку про перевозку козы, капусты и волка с одного берега на другой. В той ситуации решение все-таки предполагалось. В моей я тоже нашел его.
– Ну что там? Готов? – Лехе явно не терпелось побыстрее вернуться к душевной компании и вкусному самогончику.
– Погодь секунду. – Я присел рядом с козой и принялся обвязывать ту вокруг туловища веревкой. – Ну что, родная, полетаем? Вперед! – шепнул я ей на ухо.
Парочку раз дернув за конец веревки, проверил крепость узла:
– Готов, Лех. Тащи! – прохрипел я снизу.
Веревка натянулась, и коза медленно, но упорно стала подниматься к звездам. Мероприятие это ей явно не нравилось, но то ли от страха, то ли оттого, что веревкой ей сперло все внутренности, она лишь по-старушечьи пыхтела и билась копытами о стены ямы.
Леха к моменту начала поиска был уже изрядно под властью купажного самогончика бабы Нюры, но отменное здоровье семнадцатилетнего детины пока еще переигрывало шестидесятиградусный первач. Тянул он приятеля и не мог разобрать: вроде не таким тяжелым тот казался, но как будто сопротивляется и, вместо того чтобы помогать, упирается в стенки, издавая при этом какие-то подозрительные звуки. Чем сильнее Леха тянул, тем больше приятель сопротивлялся и никак не хотел показываться из черной бездны.
– Помогай давай! – недовольно проворчал Леха.
– Да ты тащи, тащи, – раздался хрипловатый смешок из недр. – Скоро уже.
И тут Леха решил мне подсобить.
Присев на одно колено к самому краю ямы, он опустил руку во тьму, пытаясь обнаружить какую-нибудь из частей моего тела, чтобы, ухватив за нее, извлечь друга на свет божий.
В темноте рука наткнулась на что-то твердое и холодное.
Леха начал прощупывать, пытаясь понять, что же это за часть моего тела, которую он ухватил, и насколько будет травмоопасно для меня, если он за нее сейчас дернет. Щуп-щуп-щуп. Что? Рог?
За мгновение рассказы бабы Нюры теперь и для Лехи обрели максимальную выпуклость всех художественных образов: старое кладбище, мерзкий голосишко кого-то из друзей, заманивающий тебя…
– Да ты тащи давай, что застрял? – поторопил я Леху со дна, увидев, что коза подвисла прямо перед краем.
– Ма-а-мочка-а-а-а! – фальцет осоловевшего Лехи пронзил кладбищенский покой.
Он отпустил рог, бросил веревку и скрылся со скоростью, которую лишь через много лет сможет развить Усэйн Болт.
Падающая в яму второй раз за пару часов коза, видимо на всю оставшуюся жизнь запомнила свой вечерний променад. В этот раз, летя вниз и брыкая в полете ногами, она зарядила мне, задравшему вверх голову, копытом точно промеж глаз. Я второй раз потерял сознание, обмяк и мешком плюхнулся на землю. Большего количества нокаутов за один вечер я ни до, ни после того случая, не получал.
В этот раз я очнулся оттого, что горю. Языки пламени лизали мои ладони.
«Я в аду!!!» – пронеслось в голове, и я яростно замахал руками, пытаясь сбить огонь.
Открыл глаза и увидел склонившихся над краем ямы фигуры друзей. Рядом с ними торчали черенки от лопат и вилы: однокурсники приготовились дать нечисти смертный бой. Чтобы выяснить диспозицию врага, они поджигали газету органа ЦК КПСС «Правда» (это не являлось актом антисоветчины, просто другой газеты у бабы Нюры не нашлось) и кидали горящие листы на дно ямы, стараясь разглядеть, что там, внизу.