Следующим утром я зашел в гостиную на четвереньках, громко мяукая. Коты смотрели на меня не отрываясь. Для полноты картины не хватало только открытых от удивления ртов. Возникла сюрреалистичная сцена с сидящими на диване котами и ползающим, мяукающим человеком. Через некоторое время они успокоились – как я понял, приняли меня за своего, и начали укладываться. Этого я и ждал! Со своего смартфона я подал команду из кухни с призывом обедать:
– Кс-кс-кс, Мурзик, иди есть, – зазвучала запись, я на четвереньках понесся на кухню, а коты переглянулись и остались спокойно лежать. Мне показалось, что за моей спиной раздалось мерзкое хихиканье, но я отогнал эту мысль и лег с ними на диван. Я ходил по дому в поисках мышей, снова и снова запускал запись кошачьего призыва с кухни, несся сломя голову на зов, показывая наглым животным пример, и в конце дня, совершенно измочаленный вынужденной дрессировкой самого себя, сдался.
Пятый день.
Я вышел в гостиную. Васька с Мурзиком как ни в чем не бывало лежали на диване. Я привычно включил команду; они, как обычно, не отреагировали. Меня не покидало ощущение, что за моей спиной они переглядываются и хихикают. И тут меня осенило!
Я рванул из дома и вернулся уже вечером. Всю ночь и половину следующего дня я перенастраивал технику. Котов не кормил, и сам не ел, чтобы все сполна прочувствовали муки голода.
Шестой день.
Как только настройки были завершены, я, немного нервничая, включил новый призыв. И, к моему полному триумфу, сначала Мурзик, а за ним и Васька, дождавшись, когда откроется дверь, стремглав помчались на кухню, а там устроили драку за еду в автораздатчике.
Ликование мое не знало предела! Я смог перехитрить двух котов.
Принцип нового призыва был следующим.
Сначала заблокировался выход из помещения, где были животные, потом раздавался звук открывающейся входной двери. Из динамиков в прихожей звучал голос моей мамы, громко объявляющий, что она пришла. Звук шагов перемещался на кухню, потом «открывался» холодильник, и громкое: «Кс-кс-кс, котики, смотрите, что я вам принесла», – возвещало маминым голосом.
После этого шаги «отправлялись» в прихожую, следовал звук закрывающейся двери, и разблокировался выход из комнаты с животными.
Весь вечер я снова и снова запускал систему, а сердце мое переполняло ликование при виде бежавших наперегонки котов.
Седьмой день.
Я сдал работу, получил гонорар и даже премию за выполненную работу.
На подписание акта приема-передачи пришел директор и несколько замов. Он долго тряс мою руку и смеялся, переглядываясь с хихикающими замами.
Оказывается, через камеры наблюдения, установленные в гостиной, сначала охрана, а потом весь офис наблюдал за моими попытками дрессировки котов. По утверждению директора, это было одно из лучших зрелищ в жизни офиса. А я, помимо гонорара, заполучил бесценный опыт, пылающие щеки и второго питомца.
С тех пор прошло много времени, но могу вам поклясться, что слышу, как иногда за моей спиной раздается противное кошачье хихиканье.
Раиса СнапковскаяА вот у нас, на молокозаводе…
В нелегкие девяностые работникам предприятий нашего небольшого городка два года не выдавали заработанные деньги. Вспоминаешь то время и удивляешься: как выживали? Не унывали как-то. Еще и смеялись, и шутили друг над другом. Иногда, возможно, чересчур, но так было. Вот один невыдуманный случай.
Ждали автобус. На остановке скопилось много народа: рабочие шахты, железнодорожного депо, обогатительной фабрики, садоводы. Разговоры велись о самом главном: который год не дают зарплаты – экономический кризис, в разгаре лето, закончились запасы с огородов, каждый день надо ломать голову, чем бы накормить семью.
Железнодорожному цеху вчера выдали вместо зарплаты по мешку муки. Женщины делились нехитрым меню: кто и что напек на сегодня. У кого-то был просто хлеб, у кого – оладьи или печенье, чаще без сахара. Роптали, возмущались. Ждали автобус, чтобы ехать на работу.
Невысокий кудрявый парень, стоящий в толпе мужчин, слушал-слушал все эти пересуды и вдруг громко, чтоб слышали все, выдал:
– Не понимаю, как вы живете? Как можно? Вот у нас, на молокозаводе…
Наступила тишина.
Парень помолчал и продолжил:
– Вот у нас, на молокозаводе! Не то что у вас. Можно молока напиться, сколько хочешь. Намешаешь творога со сметаной – поешь. Приходишь домой сытый, да еще и с собой чего прихватишь.
Последние слова перебили недоверчивые возгласы:
– Верится с трудом. Но пусть везет хоть вам, на молокозаводе. У нас дети молока не видят, не на что купить. Ладно, если по талонам в столовой останется.
– Да, понимаю, – согласился парень. – У меня дети даже сметану не едят. Объелись. Не хотят.
– Так вам и домой дают? – удивились вокруг.
– Не-е, не выдают. Сами берем. У нас у каждого есть грелки такие, плоские. По-тихому набираем в них – и домой, – пояснил парень.
– Не мели! – перебила его женщина с железнодорожного цеха. – Мой сосед работает у вас, так что-то не видно, чтоб сумки домой таскал.
– Он дурак что ли, сумки таскать? У нас на молокозаводе так нельзя. Если заметят, то можно и загреметь оттуда, и безработным станешь. У нас у каждого специальные майки есть, растягивающиеся…
Все притихли, прислушиваясь.
– Мы грелку – под эту майку, чтоб не видно было. Я вот худой. – Парень хлопнул себя по животу, по бокам. – Мне вообще хорошо. Одну грелку со сметаной – спереди; другую, с кефиром, – сзади. Футболку пошире надел – и через проходную легко: никто не увидит. Только дети сметану уже не едят. Тошнит их от нее. И жену тоже тошнит.
Заговорили, перебивая друг друга, женщины:
– Ишь ты, тошнит их! Хоть бы молчал! У меня сын месяц сметаны не видел. Да на молоке и блины с оладьями не то, что на воде. Вот, бабоньки, где работать-то надо. И сам сыт, и семья не голодная.
Позавидовали работникам молокозавода, поругали Министерство черной металлургии, президента страны.
Автобуса все не было. Припекало солнце. Постепенно все успокоились.
– А вот у нас, на молокозаводе, – громко сказал парень, – сырки выпускают. С изюмом. Творожные. Сладкие. У нас у каждого есть футбольные гольфы до колен. Набираем мы, значит, сырков: штук по 10–15 в гольф входит. Сверху штаны пошире, и – через проходную. Даже незаметно. Принес я вчера 22 сырка, до сих пор в холодильнике валяются. Объелись…
Кто объелся, жена или дети, парень уточнить не успел, так как его снова остановили:
– И впрямь так кучеряво живете? У меня муж шахтер. Что на шахте возьмешь? Ведро камней? Провались такая жизнь! Сколько еще так будет? Детей жалко…
Возмущались и ругались уже дольше. Досталось опять президенту и всем по рангу нижестоящим.
– Да врет он, – сказала неверующая железнодорожница, – мой сосед говорит, что на молокозаводе не воруют. Деньги им дают регулярно. Никто ведь не рискнет из-за пакета молока с работы вылетать. А стыдобища-то будет, если поймают. Врет он!
– Может, это на других заводах, – ответил парень. – А вот у нас, на молокозаводе, все не так. У нас же проходная прикормленная. Сидит тетка у дверей: что она домой принесет? Она доступа к продукции не имеет. Ну поймает она меня – кому от этого лучше? Похвалят ее, и все! А так – она меня пропускает, не замечая, что у меня под растягивающейся майкой и в футбольных гольфах, а я ей оттуда кое-что достану и поделюсь. И нормалек!
Кто-то усмехнулся, кто-то удивился. Не выдержали, вступили в разговор и почему-то молчавшие до сих пор шахтеры.
– Все, мужики, надо как-то перебираться на молокозавод. Что мы гнием в нашей дыре? Холод, вода, темень, риск какой – и ничего тебе! А тут пей молоко, сметану ешь – не хочу! Красота! Там к вам на работу не принимают? – поинтересовались у парня.
– Не-е, трудно это, мужики. У нас ведь, на молокозаводе, текучки нет. Деньги дают, не то что у вас. У нас чисто, тепло, еды вдоволь.
– Замолчи ты! Еды у них вдоволь. Фантазер нашелся! Не нервируй народ, – раздалось со всех сторон.
Подошел автобус. Народу набилось много. И так стояли вплотную друг к другу, а еще толпа садоводов с ведрами, рюкзаками и корзинами. Кое-как втиснулись.
– А вот у нас, на молокозаводе, ну ни у кого садов нет, – снова заладил парень. – Зачем мне сад? Вкалывай целое лето. То тебе дождь все зальет, то солнце высушит. Потом горбатиться, урожай убирать. Конечно, если б я работал, как вы… А у нас и так еды хватает.
Возмутились некоторые садоводы:
– И мы не от хорошей жизни в сады гоняем. Сыну деньги не дают, дочери тоже. Внуков надо кормить.
– А вот у нас, на молокозаводе, – сказал парень, но его тут же перебила бойкая железнодорожница:
– Так и ехал бы на свой молокозавод. Сада у тебя нет, куда же ты с нами навострился?
– Я слышал, что у вас муку давали под зарплату. Вот хочу договориться на обмен: мне муки, я – сметаны грелку-другую. Или молока, кому что надо. Ведь у нас на молокозаводе…
Пассажиры встрепенулись. Кое-кто стал уточнять условия бартера.
Мужики с шахты решительно отсекли обогатителей, железнодорожников и садоводов.
– Давай, парень, не отвлекайся. Едем к нам, на шахту. Сейчас договоримся. Поменяем муку. Что там у тебя есть? Сколько на сколько? – посыпались конкретные предложения.
Парень переместился поближе к шахтерам:
– А вот у нас, на молокозаводе, есть еще и масло. Мужики, масла надо? Мы день выносим в грелках сметану и кефир, в другой день накладываем под майку по несколько пачек масла. Только давайте договоримся на берегу: чтоб сразу встречали в кустах у молокозавода, а то масло-то холодное, пока несешь – околеешь. Масло дороже будет, мужики. Я ведь простыть могу, рискую здоровьем.
– Согласны! Согласны! – повеселели те. – За масло даем муки вдвое больше. Да, мужики?
– Какой разговор? Конечно!
Вышли на своих остановках садоводы, в автобусе стало заметно просторнее, но шума не убавилось.