Последних под покровом ночи отпускали на побывку домой – помыться, проверить уроки у детей и выполнить супружеский долг. Всего за две недели Сергеевск из благополучного и тихого российского городка превратился в столицу преступного мира. Ежечасно здесь грабили, убивали и поджигали. ОМОН «разгонял» несанкционированные митинги, опера из уголовного розыска «освобождали» заложников, а сотрудники патрульно-постовой службы каждого третьего прохожего задерживали за мелкое хулиганство или хранение наркотиков.
Спустя две недели, исследуя место очередного «кровавого преступления» с помощью своей волшебной лупы, Боб Полански пожаловался, что на российской преступности он заработал конъюнктивит. На что кто-то из уголовного розыска ответил, что надо больше пить. Сию рекомендацию иноземный сыщик выполнил незамедлительно. Впрочем, жаловался он зря. Его послужной список пополнился тремя десятками раскрытых дел: пять ограблений, восемь разбоев, карманные и квартирные кражи и даже одно заказное убийство. Редактора местных теленовостей спустя три дня после его отъезда в отпуск «застрелили» в подъезде собственного дома. После известия о своей трагической кончине «жертва» преступления долго и странно улыбался в баре московского ресторана «Пекин», жадно хлебая холодное пиво. Апофеозом сыскной деятельности американца стал захват бандитской группировки в полуразрушенном здании сергеевской бани. Боба снабдили бронежилетом, сферой и давно желаемым им автоматом Калашникова калибра 7,62. Разрядив три магазина в крепкие дореволюционные стены бани, лейтенант добился «сдачи» банды в руки правоохранительных органов. Двенадцать воспитанников местной школы самбо, из которых двое были чемпионами Европы, а четверо – призерами первенства России, сдались группе захвата без боя. На допросе третьей степени преступники признались, что зверский вид маленького милиционера их просто парализовал. Они честно рассказали обо всех своих «злодеяниях» и раскаялись…
Прощальный и уже предновогодний ужин прошел в теплой атмосфере. Дружелюбно улыбался со стола жареный поросенок, зернилась чернотой осетровая икра, обжигала сознание и согревала душу местная настойка «Поланский».
– Друшья мои, – подвыпив, шепелявил американец, – я выполнил швой план по рашкрытию прештуплений и по приезде домой, наверное, уйду на пенсию. Вы молодцы. Жить в таком преступном мире – само по себе является подвигом. А еще я признаюсь, что меня обманула моя жена: когда я ехал в Россию, она сказала, что это очень бедная и голодная страна. Она положила в мою сумку три банки с арахисовым маслом, чтобы я не умер от голода. За три недели я поправился на пять килограммов. Эти банки я хочу подарить моему наставнику, подполковнику Петрову. А теперь давайте выпьем на посошок!
…Прошло полгода. Теплым июньским вечером Николай Иванович Петров сидел в кабинете и с грустью смотрел на министерский диплом на стене. «За мужество при выполнении служебного долга».
«Хм… Формулировку-то какую сочинили забавную», – подумал начальник РОВД. Впрочем, от чувства долга, все же выполненного, на душе было спокойно. Многие горожане получили грамоты и ценные подарки, местному театральному коллективу присвоили звание «Народный», молодежь опять же оперативную практику получила. Замполита в Москву перевели. Все замечательно. От раздумий Петрова отвлек телефонный звонок.
– Не спишь, Иваныч? Это начальник пожарной части. Помнишь, я тебя зимой с оркестром выручил? Понимаешь, какое дело – завтра пожарный из Канады по обмену опытом приезжает. Поможешь?..
Александр Бабин. Мужики
Витька Муравьев женился стремительно. И все было прекрасно. Все было как полагается.
Сначала молодожены зашли в ЗАГС и расписались в собственном бессилии перед мощью настоящей любви.
Затем выпили шампанского и сходили к «Арке счастья», где повесили замок, ключ от которого выбросили далеко в кусты.
Потом закатили пир, спонсором которого стал кредитный отдел ПАО «Сбербанк».
А через месяц развелись.
И вот лежит Витька один в постели, крутится, вертится… Ему душно, одиноко и очень-очень обидно. Глупо все получилось! Глупо. Расстались врагами на всю жизнь.
А замок до сих пор в парке – на этой долбаной арке висит.
Любви нет, жены нет, а замок – есть.
Эта мысль не давала Витьке покоя.
Даже долг перед банком за свадьбу расстраивал Витьку не так сильно, как этот проклятый замок.
Наконец он не вытерпел, встал и вышел в одних трусах на балкон, где его обняла влажная июльская ночь.
Закурил.
Легче не стало.
«А, к черту!» – подумал он, швырнул окурок вниз и пошел одеваться.
Вскоре он шел в городской парк, сжимая в руке монтировку. В голове было пусто. Ночь лежала на плечах тяжелым одеялом, футболка сразу промокла. Витька шел энергично – он хотел быстренько сбить замок и скорее вернуться обратно в постель, потому что с утра на работу.
«Хорошо, хоть комаров немного», – подумал Витька, свернул на нужную аллею и остановился, пораженный.
Возле арки копошились злые мужики. Свет телефонов и налобных фонариков прыгал по арке, ближайшим кустам и деревьям. Слышался металлический лязг.
Матерились.
Витька никак не ожидал такого поворота. Он осторожно подошел поближе и прислушался.
– Да где он, паскуда? – спрашивал некто, обшаривая арку лучом фонарика.
– Тише ты со своими руками, – раздраженно буркнул другой. Он ожесточенно орудовал коротким ломиком, а первый, с фонариком, стоял впритирку и явно мешал.
– Вот бы болгарочкой, а? – весело спросил третий, стоявший тут же плечом к плечу. Только в руках у него вместо ломика была маленькая, почти игрушечная фомка и плоскогубцы.
Арка была довольно узкой и невысокой, а свадебные замки нанизаны тесно-тесно.
«Как баранки», – подумал Витька и подошел к столпившимся у замков мужикам. В эту странную ночь у арки собралось человек десять.
– Парни, мне бы тоже свой найти.
– Да ищи, кто же мешает? – сказал один, уступая Витьке место у «станка». – А я покурю пока. У тебя какой?
– Замок? – спросил Витька. – Да обычный… Китайский. С узкой дужкой.
– А у меня «Палладиум», – произнес мужик, закуривая. – Угораздило же… Я ведь тогда не поскупился. Считай, один из самых прочных замков.
– «Палладиум»! – проворчал кто-то из соседей. – Попробовал бы вскрыть «Абус Гранит», я вот уже второй час над ним торчу. Тоже, знаешь, не в «Тысяче мелочей» брал.
Какой-то парень, отчаявшись перекусить дужку плоскогубцами, нырнул в кусты и принялся ползать там с зажигалкой.
– Ты чего, Валера? – хохотнул кто-то басом.
– Куда-то же сюда кинул… – ответил Валера, вспоминая свою свадьбу двухнедельной давности. – Да, точно куда-то в эту сторону.
«Интересно, это старые друзья или только что познакомились? – подумал Витька, примериваясь к своему замку. – Только о таком знакомстве хрен расскажешь. Спросят, где да как, а что ответить? Подружились ночью возле “Арки счастья”? Звучит сомнительно…»
Витька сунул монтировку в дужку замка и дернул вверх.
Замок не поддался.
«А ведь китаёза!» – хмыкнул Витька и поднажал.
Замок продолжал висеть.
«Ладно», – подумал Витька, принимаясь за дело всерьез.
И закипела работа, зазвенела на все лады.
Пот разъедал глаза, капал с кончика носа, но Витька этого уже не замечал – он был охвачен злым азартом, в огне которого сгорели и горечь, и апатия. Он чувствовал жесткие плечи товарищей, и на душе у него было легко и спокойно.
Ночь подходила к концу. Взмокшие мужики яростно работали ломами…
Павел Гушинец. Студенческие истории
В медицинском университете на одном потоке со мной учился Гриша. Такие Гриши – наборы стереотипов про сельских жителей – есть, наверное, в каждом ВУЗе страны. Мой однокурсник был медлителен, обманчиво туповат и прост, как кирпич. Прибавьте к этому 190 сантиметров роста и центнер веса – и это будет Гриша.
Поступил он по облегченному сельскому конкурсу и мечтал уехать обратно в свой глухой угол, чтобы там лечить людей. Учиться ему было мучительно трудно, но Гриша не сдавался. И от простоты его случались с Гришей всевозможные казусы.
Курс лекций по физиологии вел у нас вредный и очень принципиальный профессор. Больше всего на свете этот профессор не любил, когда на его лекции опаздывают. Поэтому, заходя в аудиторию, он запирал за собой дверь и оставлял «опаздунов» томиться в коридоре. В конце лекции он дотошно переписывал отсутствующих и опоздавших, а потом на экзамене донимал их дополнительными вопросами.
Всего этого Гриша не знал. На втором курсе со студенческой голодухи он устроился подрабатывать на стройку, и первые лекции по физиологии пропустил.
И вот – раннее осеннее утро. В огромную аудиторию на триста человек с грохотом вбегает табун студентов. Шум, гам, хихиканье девчонок. Раздается звонок, и в аудиторию, как Штирлиц, входит вредный профессор. Окидывает взглядом притихшую толпу и аккуратно запирает дверь изнутри.
– Итак, коллеги. Тема сегодняшнего занятия…
Тут дверь со скрипом прогибается внутрь. Очевидно, что кто-то опоздал на минуту и пытается запрыгнуть в последний вагон.
– О, опаздун. – На лице профессора появляется ехидная улыбка. – А что я говорил вам на первой лекции…
Дверь трещит снова.
– Упорный какой, – удивляется профессор.
Мы переглядываемся. Весь поток, кажется, на месте. Точно! Не хватает Гриши. Мы же не предупредили его о пунктике препода насчет опоздавших!
Дверь стонет.
– Можешь не стараться, не получится, – ехидничает препод.
И тут раздается глухой удар. Хлипкий замок двери не выдерживает, створка распахивается и с грохотом бьет о стену. В проеме появляется заспанный Гриша.
– Извините, – густым басом говорит он. – Дверь, наверное, рассохлась, плохо открывается.
Гриша прошел мимо оторопевшего профессора и невозмутимо сел на первый ряд.
От такой наглости препод слегка ошалел. Посмотрел на выломанную дверь, на Гришу, снова на дверь.