Аня немедленно примерила обнову, покрутилась возле зеркала и решила идти в сапогах, не дожидаясь наступления Нового года и торжественного вручения суперподарка взрослеющей дочке. Чего откладывать? Переобуваться все равно некогда, мама уже, наверное, подъезжает. Надо бежать встретить!
Бежать по ступенькам на высоченных каблуках не получилось. «Ничего, привыкну», – успокоила себя Анька и осторожно шагнула на заснеженный тротуар, засеменила, стараясь идти мелкими шажками, не шатаясь и не спотыкаясь. Приноровилась и, сделав несколько первых уверенных шагов, свернула к метро, оступилась, шлепнулась и лежа проехалась по обледеневшей дорожке метра два или три. Какой-то дедушка с тростью помог подняться. «Вот дожила, ноги не слушают». Аня жалела, что не обула удобные валенки или свои зимние сапоги на сплошной подошве.
Прохожих на улице заметно поубавилось. Люди торопились домой. Анюта еле шла по протоптанной пешеходами скользкой дорожке. Падала, поднималась, оглядывалась – не видит ли кто ее позора. Подумают, что выпила, вот и штормит. Заметила приближающуюся в темноте мужскую фигуру. «Папа догоняет, – обрадовалась было, но тут же отмела спасительную мысль. – Наверное, елку устанавливает, а мама уже выглядывает его у выхода из метро. Забеспокоится, что не встретил, позвонит домой. Вот они удивятся, что дочка где-то запропастилась…»
Аня расставила в стороны руки, поймала равновесие и довольно сносно прошла несколько метров. Споткнулась и следующие несколько метров проехала на каблуках, не удержалась, упала. Догнавший ее мужчина протянул руку, Анюта ухватилась за нее, подтянулась, резко встала и завалилась набок. Очень уж скользко, и каблуки не в радость, а только мешают… Зачем только мама их купила, эти новые сапоги?..
Падая, Анька саданула каблуком по ноге дяденьку, и он со всего маху шлепнулся рядом с ней. Минуту оба барахтались на льду. Аня встала на четвереньки и отползла к краю дорожки, в сугробе встать на ноги оказалось легче. Мужчина поднялся гораздо быстрее, опять протянул ей руку, предварительно на пару шагов отступив. Анюта благодарно кивнула вежливому незнакомцу. Поплелась дальше, расставив руки в стороны, стараясь удержаться на ногах подольше. Как она не замечала этих наледей раньше? Бегала до метро и обратно тысячу раз, и ничего…
Дяденька очень торопился; отряхнувшись от снега, осторожно обошел ее справа и заскользил по дорожке, размахивая руками. Равновесие удержал! Дальше пошел по самому краю, плохо утоптанному, а потому не скользкому. Аня, конечно же, свалилась почти сразу, проехала на пятой точке, догнала мужчину, сбила с ног и затормозила о сугроб.
– Ну вот что, девушка, – не выдержал незнакомец, поднимаясь на ноги и опять отряхивая снег с одежды, – я очень спешу. Меня ждут у метро. Вы, судя по всему, тоже туда направляетесь. Одна вы не дойдете и мне не дадите, поэтому давайте идти вместе. Я вас доведу, берите меня под руку.
Анюта уцепилась за руку доброго человека, как за спасательный круг.
Изумлению мамы не было предела… Ее дочь, совсем еще девчонка, шестнадцати нет, расхристанная, в пальто на двух пуговицах, облепленном снегом, на немыслимых каблучищах, спотыкаясь на каждом шагу, под ручку с каким-то взрослым усатым мужчиной… Явно пьяна! И он не в себе, шатается. Как он смеет?! Что все это значит? Мать, бросив сумки на произвол судьбы, бросилась навстречу парочке. Добежать, вырвать дочь из лап усатого монстра не успела: его окликнула какая-то женщина с автобусной остановки, он кивнул Анюте и откланялся. Поминай как звали.
Анька, увидев приближающуюся маму, сразу же завопила:
– Почему вы не купили мне коньки?
– Купили. Они в сумке… – Теперь уже мама подхватила дочку под руку. – Что случилось? Кто этот человек?
– Он просто меня проводил. – Аня расхохоталась так, будто и впрямь напилась неизвестно где и с кем. – Дай коньки! Мне нужно переобуться.
– В коньки? – удивилась мама.
– Ага. Лучше в них. Целее буду, – веселилась Анька.
На счастье, подоспел папа. Сгреб сумки. Помог дочке переобуться. Удивился сапогам, которые он только вчера спрятал в антресоль под самым потолком:
– Как они к тебе попали, Анна?
– Сама не знаю… Мам, может, примеришь?
– Ну уж нет. Пусть папа сначала мне их подарит, – наконец улыбнулась мама. – Пойдемте домой скорее уже. Нужно готовить, украсить стол.
– Ты горошек для оливье купила? – В Аньке снова проснулась Золушка.
– Купила. – Мама все еще улыбалась… Сапоги ей очень понравились!
– Вынеси на балкон холодец и «под шубой», – поручила мама. – Еще оливье.
Анюта расставила на балконном столике блюда с холодцом и тарелки с селедкой под шубой, а для кастрюли с оливье места не хватило. Пристроила одним боком на край стола, вторым – на перила, но… развернулась уходить и зацепила ее локтем.
«Какой кошмар», – пронеслось в Анькиной голове.
– Ой! – послышалось снизу. Аня перегнулась через перила, пытаясь разглядеть масштабы бедствия. Помчалась вниз. Кого-то она пришибла…
– Простите! Вы живы? Я нечаянно, честное слово. – Анька не знала, что и сказать: оливье свалился на голову незнакомому парню. Одежда, руки, лицо – в майонезе. Попыталась отряхнуть, посыпались горох, колбаса, картошка…
– Куда я теперь? Придется вернуться, – расстроился парнишка. Аня никогда его раньше не встречала, наверно новый сосед с верхнего этажа. – Пошли к нам, а то мне достанется. Родители в ссоре, а тут я: «оливье заказывали»?
Дверь открыл мужчина, застыл на пороге:
– Девушка, опять вы? А что с моим сыном? Вы нас преследуете?
– Случайно получилось, простите. Ну все же можно отстирать, отчистить.
Анюта вошла в квартиру вслед за пареньком. Его мама запричитала, но сын заверил, ничего не болит, кастрюля повисла на бельевых веревках, ему достался только салат. Ушел переодеваться, а Анька осмотрелась – елки нет, стол не накрыт, никаких приготовлений, и сама хозяйка не наряжена.
– Вот, Сонечка, познакомься! – Мужчина вдруг взял Аню под руку. – Эту девушку я сегодня провожал. Это измена? Ну, какая из нее разлучница?
– Это правда, я мамины сапоги обновила. Если б не ваш муж, замерзла бы на полпути. Правда, тогда бы оливье не уронила… А знаете что? Спускайтесь к нам! Познакомимся. Родители будут рады. Вместе отпразднуем. У нас живая елка. Стол красивый. Столько всего наготовлено. Только оливье улетел…
– Спасибо, девочка! – улыбнулась наконец тетя Соня. Поверила. Простила. У Аньки отлегло от сердца. – Как это Новый год без оливье? Свое принесем, сготовлено. И еще у нас утка с яблоками. Гулять так гулять!
Марина Ламбертц-СимоноваТакая смешная-пресмешная новогодняя ночь
Тридцатого декабря у нас, тогдашних питерских студенток, уже все было готово к встрече Нового года: многочисленные салаты переполняли холодильники, пироги заняли столы, кладовка ломилась от привезенных нашими мальчиками экзотических вин типа «Бычьей крови» и «Черного доктора». А главное, родители Ленки, хозяйки новогодней с блеском украшенной «хаты», были высланы на пару дней к самой дальней Ленкиной тетушке, что стоило нам всем особенно больших трудов.
И вдруг как снег на голову, который как раз валил за окошком, – телефонный звонок со скорбным известием, что в Высшем военно-морском училище имени Дзержинского, где учились все пятеро наших рыцарей, припасших спиртное на Новый год, объявлен карантин по гриппу, а следовательно, никто из курсачей не покинет альма матер.
Что такое военные законы, мы уже хорошо понимали, ведь последние несколько лет круг знакомств у нас, пятерых неразлучных подружек, составляли только «бушлаты» и «сапоги», то есть курсанты морских и – в крайнем случае, про запас, – сухопутных высших учебных заведений Питера. Сокурсники же тех институтов, где учились мы с девчонками, нами всерьез не принимались и всячески отвергались. Вот поэтому у нас был уже опыт подобных «карантинов по гриппу», почему-то объявлявшихся именно по праздникам, как будто специально, чтобы нас побольнее достать. Но этот карантин был в буквальном смысле ударом ниже пояса, ведь девчонкам так хотелось именно в Новый год чудесных минут особого подъема и нежности в оставленной в наше распоряжение квартире.
Девчонки смотрели на меня с последней надеждой, ведь в их глазах сейчас рушились мечты о почти с детским восторгом ожидаемых новогодних приключениях.
И я сняла телефонную трубку. На проводе тут же оказались «фрунзаки» – мальчишки из Высшего морского училища имени Фрунзе, которые мое неожиданное приглашение восприняли с восторгом. У них, как и у многих курсантов, тогда не было подходящей компании. Они даже попросили разрешения прийти вшестером и тут же, как я поняла, сломя голову бросились атаковать магазины в поисках подарков и столовых боеприпасов. Так что мы были спасены!
Но едва только девчонки закончили перестройку своих планов и мечтаний с «дзержинковцев» на «фрунзаков» (мол, эти парни тоже ничего себе, а училище так и познаменитее, да еще кто-то там новенький явится, а вдруг это будет «что-то»), как раздался телефонный звонок. Еще более тоскливый, чем в первом звонке, голос моего старого знакомого, которого я только что сгоношила на новогоднюю акцию, сообщал, что и во Фрунзе неожиданно объявлен… карантин.
Тут я сама, без просьб и понуканий со стороны подруг, взялась за телефонную трубку с истинным ожесточением: нет, это уже слишком, вот смеркаться начало, и снег все волшебнее пляшет за окнами, и тридцать первое – уже завтра!
На этот раз на проводе были «сапоги» из Артиллерийского – дело-то пахнет керосином, так что придется менять тельняшки на гимнастерки (мы тогда называли этот предмет военной одежды несколько иначе, заменив вторую и третью буквы на «ов», что показывало наше, мягко говоря, прохладное отношение к сухопутчикам).
Артиллеристы так обрадовались, что мне показалось, будто я слышу пушечный салют, и тут же пообещали завтра как штык явиться в девять часов вечера – если надо, то хоть целой ротой: мы с девчонками в этом краснознаменном училище были в особенном фаворе, так как нечасто жаловали тамошние танцевальные вечера своим присутствием.