Итак, дело было в шляпе, пусть и в армейской ушанке, натянутой на красные от мороза курсантские уши под Новый год. И я уже победно, несколько по-командирски смотрела на подруг, оживившихся и вновь защебетавших о счастливом будущем, как новый звонок не заставил себя ждать. Кто-то даже ядовито пошутил, что это Ленкины предки решили не отправляться в изгнание и придется искать новую хату.
Но дрожащий от горя бас в телефонной трубке уже называл то проклятое и роковое для нас слово, о котором вы уже догадываетесь. Да, и артиллеристам надо было зачехлять свои пушки, уже нацеленные на южную часть города, где мы жили, из-за карантина. Чтобы он провалился! Час целый мы все сидели в полнейшем отупении, а потом Ленка скомандовала:
– А ну, девчонки, по коням! Едем в мореходку, там сегодня факультетский вечер, меня один чувак приглашал, да я отказалась. А он билеты аж силой всунул, так что их у меня куча. Сказал, все равно пропадают, сегодня ведь все нормальные девчонки пироги пекут, торты украшают да с гусями возятся.
Мореходка почему-то шла у нас за третий сорт – там же не военные курсачи, а только так называемые полувоенные, будущие научные работнички, в лучшем случае капитаны «пассажиров», пассажирских судов, и никаких тебе лейтенантских погончиков…
Я наотрез отказывалась идти, к тому же ведь ни прически на немытой голове, ни времени на косметику уже не оставалось.
– Отправляйтесь, девчонки, одни, а я Новый год и без мужиков переживу – вот вернется мой лейтенантик из плаванья, который в прошлом году «систему» закончил и…
– Нет пойдешь! – стали доставать меня девочки.
– Без тебя все равно никакого толку не будет, ты одна нам на крючок хоть десяток парней подцепишь, по два на каждую! – смеялись они и… накаркали.
Не буду сейчас подробно рассказывать, как поплелась я за девчонками только из солидарности через длиннющий мост Александра Невского, под снегопадом, с нечесаной головой, из теплого метро в Макаровку (ту самую высшую мореходку), как у меня тут же перехватило горло, и я поняла, что завтра вообще, к чертям собачьим, свалюсь от того самого гриппа, который омрачил нам грядущий праздник. Но, как только мы переступили порог актового зала в Макаровке, несмотря на мой затрапезный вид, ко мне тут же приклеился какой-то огромный плечистый третьекурсник и ходил по пятам, как околдованный, хотя я не обращала на него никакого внимания, даже не разглядела толком лицо этого «медведя», как я его про себя окрестила. Ведь нас с девочками тогда интересовали только пятикурсники – без пяти минут выпускники…
Закончилось все тем, что мы пригласили на завтрашнее празднование вывернувшегося откуда-то Ленкиного знакомого, обещавшего притащить еще четырех друзей, потому что в Макаровке ни о каком карантине не слыхивали: это же не военная система со всеми прилагающимися придурями.
А назавтра уже в девять вечера мы нарядные, с прическами, в романтических платьях, прикрытых фартуками, стояли на Ленкиной кухне и совершали последние приготовления.
Вскоре раздался звонок в дверь, и мы уже настроились сделать кокетливые улыбки навстречу нашим неведомым судьбам. И мы сделали их, когда дверь широко раскрылась, так широко, чтобы пропустить объемных парней в морских курсантских мундирах с… погонами: это были все пять мальчишек из Дзержинки, которых мы приглашали с самого начала.
– Мы сбежали! – радостно сообщили они. – В самоволку, когда офицеры разъехались по семьям. Будем праздновать, что мы, рыжие, что ли! – потирали они замерзшие руки, глядя на отменно накрытый стол, уставленный их собственными бутылками.
Мы с девчонками таинственно переглядывались, думая о том, что же будет, когда явятся еще и пятеро из Макаровки, – ну точно, сбылось вчерашнее карканье про двух парней на каждую!
– Так что тащи, Ленка, еще пять стульев из кладовки! – тихонько скомандовала я.
Мальчишки уже довольно рассаживались за столом, мечтая о проводах старого года, когда раздался звонок, которого мы испуганно ждали, правда уже приготовив извинительную речь по поводу случайно встреченного Ленкиного друга: «Такая вот Ленка непутевая!», – когда в квартиру один за другим стали вваливаться мощные… «сапоги» – артиллеристы, нагруженные, как солдатские пушки, только не снарядами, а несколько иным горючим. Они чмокали нас в пылающие щеки, еще не замечая «противника», который смущенно задвигался за столом, понимая, что надо, вернее придется, потесниться.
Ленка уже притащила для сухопутчиков стулья, виновато глядя на мореманов, когда раздался следующий звонок. На этот раз в прихожей было тесно от бушлатов. Только не от макаровских, а снова… от военно-морских!
Из карантина к дорогим девочкам вырвались «фрунзаки». Их было ровно семеро! Как семь богатырей из сказки – один другого статнее и красивее. Они были взмокшие – и от обилия притащенной в складчину снеди и спиртного, и оттого, что погода «за бортом» размякла и раскисла, как и неожиданно посеревший, расплавленный наподобие свечки, осевший снег во вдруг потеплевшем под Новый год и как бы осунувшемся Питере.
А еще, конечно, и от увиденного: в комнате за густо уставленным спиртным и закусками столом восседали десять бравых курсантов, и пушечки на их погонах были перемешаны с якорями, вернее так все перемешалось в глазах, как мы сообща с девчонками заметили, у промокших «фрунзаков».
Девочки в испуге скопились на кухне и теперь выталкивали оттуда меня для «популярных объяснений», а Ленку – на поиски стульев и каких-нибудь комодов для передвижения их к новогоднему столу.
– Извините, ребята, у нас… карантин! – только и могла в испуге пролепетать я, потому что в моей голове все перепуталось, и я знала, ой как хорошо знала, чего надо ожидать в следующие минуты, которые не заставили долго себя ждать.
Стрелка часов неумолимо двигалась к двенадцати. Надо было не только проститься со старым годом, но еще и найти для этого недостающий десяток бокалов с ложками, вилками, тарелками, а заодно и ножами.
Вы догадались, конечно же: опять раздался звонок в дверь, особенно громкий в наступившей вдруг мертвой тишине. Ноги у меня онемели, я просто примерзла к полу, как Снегурочка на северном полюсе, хотя по лбу зловеще сползали капли нервного пота, рискуя испортить косметику.
Дверь отворил дзержинковец Мишка – такой вот и в быту умничка, а не только ленинский стипендиат в учебе. Он же бодро, почти радостно пригласил пятерых мокрющих «макаровцев» не стесняться, заходить и быть как дома, потому что девочки, и мальчики тоже, уже давно заждались дорогих гостей. А на немой вопрос застывшей в глупой улыбке Ленки: «А из чего пить и есть будем? И куда садиться прикажете?» – Мишка, по-хозяйски оглядевшись, заявил:
– Товарищи и подруги! Будьте проще! Давайте пить шампанское из горла и танцевать! По команде «раз, два, три» разбираем девочек! Чур, я – Маринку, это она наверняка все так замечательно организовала! А что? Очень даже романтично – на одну девчонку целых четыре парня! Ай да девочки! Так выпьем же за них!
И мы пили, ели и танцевали от души, как никогда весело и радостно! И хохотали тоже: вот здорово-то, господи прости!
Парни быстро оклемались, благо ситуация складывалась не так уж плохо: скажем, изголодавшиеся курсачи, которым не хватило партнерш, могли отдать себя еде или питью – очень-очень вкусному и изобильному. Еще бы, столько всего натащили «карантинщики»!
И лишь один человек – самый большой, рослый и крепкий, похожий на доброго медведя, грустил…
Я только после наступления Нового года, когда глаза мои привыкли к мельтешению бушлатов и сухопутных мундиров, разглядела его. Это был тот самый третьекурсник, от которого я вчера убегала весь вечер, перебираясь из одного курсантского круга старшекурсников в другой. Так и помешал он мне, к моей досаде, своим молчаливым преследованием завести новые знакомства.
Вчера я даже не подняла на него глаза и поэтому теперь узнала лишь смутно – по этим злополучным трем лычкам на рукаве и медвежьей мощи.
И мне вдруг стало его удивительно жалко, хотя сначала я вообще не поняла, как он затесался на наш вечер – мы же его вовсе не приглашали! Позднее выяснилось: по его огромной просьбе, почти мольбе, пригласил тот самый Ленкин друг – наша последняя надежда не остаться в новогодний вечер одним.
Этот незваный гость сидел за опустевшим столом совершенно один – не пил и не ел, а только смотрел на меня своими очень грустными, большими голубыми глазами, в то время как другие парни наперебой атаковали девочек, запутывая их в разноцветные ленточки серпантина или осыпая конфетти. Я танцевала с Мишкой, но неожиданно выкрутилась из его нежных объятий и быстро, как будто кто-то подталкивал меня в спину, подошла к столу.
Одинокий парень застыл в полном смятении и ужасе – кажется, он представлял уже, как я с треском выставлю его сейчас из квартиры, в которой он один оказался лишним, ведь он же понял, как я вчера сердилась на него.
Наверное, «Бычья кровь» ударила мне в голову, потому что внезапно, даже сама себя не узнавая, я схватила со стола румяное яблоко (из той большой кучи продуктов, которую он принес вместе с огромным букетом удивительных для такого времени года в Питере шикарнейших цветов), быстро надкусила и протянула ему для того, чтобы он повторил мое действие.
Это означало одно: то, что Ленка совсем недавно демонстрировала перед разгоряченной шампанским публикой, а именно: наш старый обычай – приглашение поцеловаться с девушкой, протянувшей наливное яблочко…
Наши губы встретились… А встретившись, уже практически не расставались всю ночь. И, наверное, весь следующий день уже наступившего нового и очень счастливого для нас всех года.
Мы с ним бесконечно танцевали, как околдованные сидели на диване, целуясь и никого на свете не замечая, разве что такой неправдоподобный для новогодней ночи дождь за окном.
Все, что происходило вокруг, было как бы в другом, параллельном мире, и я не заметила, как понемногу разошлись все остальные курсанты, сбежавшие на празднование Нового года в самоволку из своих карантинов и рискующие многим, чтобы не подвести симпатичных девчонок-студенток. Я даже не заметила, как горько прощался со мной давно влюбленный в меня и уже мечтающий о свадьбе Мишка.