Об этом мне позднее рассказывали до предела пораженные моим поведением подружки.
Ну а что случилось потом, вы, возможно, догадались: тот самый «макаровец» стал моим мужем и отцом моей дочери, а фотография, где нас, зачарованно прильнувших друг к другу, сфотографировали девчонки, – самая-самая первая в нашем семейном альбоме, и мы ее очень любим. На обороте ее написано: «А новорожденному году всего два часа… Каким он будет для нас?»
Эта очень смешная новогодняя, с дождем вместо снега, ночь, стала судьбоносной и для всех моих подружек – всех их в наступившем году ждали свадьбы! Ведь в ту ночь был такой выбор женихов – аж по четыре на каждую!
Так вот судьба подшутила над нами. До сих пор смеемся!
Марина БогатыреваЭх, раз, да еще раз…
Впервые за несколько недель выглянуло солнце. Его пронырливые лучи тут же разбежались по озябшим от холода квартирам, разнося их обитателям радостную весть. Вот и просторная сталинка на втором этаже украсилась ажурным светом, пробивавшимся сквозь тюль. Солнечное кружево раскинулось по стене, увешанной фотографиями.
На снимках танцующие мальчики и девочки стоят в парах, сольно, группой. Они одеты во всевозможные костюмы. Вот здесь они словно ковбои, а тут роботы, а вот снежинки вокруг новогодней елки, здесь есть и цыплята, и свинки, и гномики. Если соединить эти снимки и запустить как киноленту, можно увидеть невероятной красоты танец длиной в десятилетия. Но вот танец обрывается, и последняя фотография выбивается из общего ансамбля. С черно-белого фото на нас смотрит хрупкая танцовщица в пышной юбке и со счастливым сияющим лицом. Она застыла в третьей позиции, и кажется, больше никогда не сдвинется с места.
В глубине комнаты, там, куда не добрался даже самый настойчивый лучик света, сидела хозяйка квартиры. Перед ней стояло старенькое трюмо и куча разной косметики, накопленной за долгие годы творческой жизни. В отражении мутного зеркала была видна тучная женщина. На ее дряблых щеках розовели румяна. Локоны крашеных русых волос закручены на бигуди. Руки, утратившие ловкость, еще и тряслись от волнения и нетерпения, пытаясь подцепить пучок накладных ресниц. И в тот самый момент, когда им это почти удалось, в квартире раздался телефонный звонок.
– Тьфу! – с жаром сплюнула женщина, бросила свое занятие и взяла телефон.
В трубке оживленно защебетали:
– Лолочка Сергеевна, мы вас от всей души поздравляем с этим великим событием! Надо же! Тридцать лет, а кажется, еще вчера мы стояли на сцене и отмечали двадцатилетие коллектива! Вы помните? А мы помним, все помним, Лолочка Сергеевна!
– Спасибо, девочки, – уловив момент, когда у собеседницы закончится воздух, ответила женщина.
– Ой, Лолочка Сергеевна, мы слышали, вы сегодня сами выступать будете? Вот здорово! Это же надо! Такое событие. Ой, а помните, как на прошлый юбилей было здорово, столько народу собралось? Сегодня наверняка тоже много будет, как думаете?
– Вы с Дашей приедете? – игнорируя вопрос, поинтересовалась Лолочка Сергеевна.
– Мы? Ну хотелось бы, но работа, понимаете?
– Я буду ждать, – чуть слышно произнесла она.
– А помните…
Это далеко не первый звонок за сегодня, и уж точно не последний. Сотни учеников, разлетевшихся, как птенцы, в этот день звонили, чтобы спросить, помнит ли она. А она, конечно же, помнила. Всех до единого, за все тридцать лет, что учила их танцевать. Но отдаваться ностальгии времени не было. Сегодня, впервые за тридцать лет, она будет выступать сама. Не хотела, уговорили.
Сделав глубокий вдох, Лолочка Сергеевна задержала дыхание и одним движением подцепила пучок ресниц, смазала их клеем и умело разместила на нужном месте.
Сборы, прерванные вальсом воспоминаний по меньшей мере пять раз, наконец-то закончились. Лолочка Сергеевна окинула свое отражение строгим взглядом и одобрительно кивнула. Признаться честно, в свои пятьдесят пять она выглядела измученной, полнота добавляла лет пять к возрасту, а старая травма сделала походку тяжелой. Но добрые светящиеся глаза были точь-в-точь такие же, как у девочки с черно-белой фотографии.
Лолочка Сергеевна вышла из дома в приподнятом настроении. Солнце продолжало проказничать и заставляло щуриться и улыбаться. До работы было, как говорится, рукой подать. Вот они, достоинства маленького города. Лолочка Сергеевна, несмотря на тяжелую поступь, двигалась энергично и спустя несколько минут уже стояла перед огромной дверью двухэтажного здания. Справа от двери красовалась табличка, с которой клочками свисала голубая краска. На табличке крупными белыми буквами было написано: «Дом Культуры».
В Дом Культуры Лолочка Сергеевна вошла без какого-либо содрогания. Слово «дом» было самым лучшим его определением. Маленькая Лола первый раз пришла сюда лет в пять, поступила в танцевальный кружок и осталась на всю жизнь.
– Вот и наша балерина! – послышались радостные возгласы. Затем последовали объятия, поцелуи, поздравления. Режиссер и хормейстер – две лучшие подруги Лолочки Сергеевны. Они дружили с юности и были похожи на нее, точно сестры.
– А вырядилась-то как! Вы посмотрите! Все, что за тридцать лет не докрасила, не доносила, – все на ней! А ресницы-то! В костюм-то влезешь? – не унимались коллеги, обступив танцовщицу. Лолочку Сергеевну они очень любили, однако это не мешало им то и дело над ней подшучивать.
В Доме Культуры было оживленно. Работники, артисты, гости сновали туда-сюда, подверженные общей предконцертной суете.
– Ой, девочки, пойдемте, будете помогать мне наряжаться. Я что-то разволновалась, – умоляюще протянула Лолочка Сергеевна.
Подруги подхватили ее под руки и повели в гримерку, радостно посмеиваясь на ходу.
Номер, который предстояло исполнить Лолочке Сергеевне, – «Цыганочка». Вместе с ней будут танцевать ее выпускники прошлых лет. Номер, в сущности, не сложный, зато костюм фееричный: цветная многоярусная юбка; под ней, конечно же, подъюбник; сверху – рубашка с рукавами-клеш, полы рубашки завязаны в узел; на груди несчетное количество бус и цепочек, в ушах серьги-кольца; на голове черный парик и яркий с люрексом платок. Все это великолепие и предстояло водрузить на Лолочку Сергеевну.
Начали почему-то с парика. Лолочка Сергеевна собрала аккуратно уложенные локоны в пучок и безжалостно спрятала их под сеточку. Подруги с двух сторон начали пристраивать парик, который сползал то со лба, то с затылка. Промучившись минут пять, пришли к единогласному мнению:
– Подвяжем платком – никуда не денется!
Подъюбник остался в стороне. Женщинам хватило одного взгляда, чтобы понять, что пытаться бесполезно. В лучшем случае он бы не налез. А про худший даже думать страшно. Перешли сразу к юбке. Лолочка Сергеевна уселась на стул, вытянула руки вверх, сделала глубокий выдох, стараясь вытянуться в струну, зачем-то закрыла глаза и задержала дыхание, словно перед прыжком в воду. Ее подруги набросили на нее юбку, успешно минуя руки и голову, но в районе груди что-то пошло не так. Многочисленные ярусы скрутились в жгут и не давали юбке достигнуть цели. Тем временем у балерины закончился воздух, и она резко вдохнула. Послышался треск лопающихся нитей. Все замерли. Лолочка Сергеевна сделала несколько вдохов, чтобы отдышаться, медленно опустила руки и оправила юбку. Треснувший шов сделал ее шире, но, к счастью, был не виден среди складок. Подруги рассмеялись с облегчением.
Рубашка села легко. Только вот ее короткие полы не могли скрыть необъятного тела новоиспеченной цыганки. Лолочка Сергеевна внимательно посмотрела на сконфуженных подруг.
– Все так плохо? – спросила она.
– Нет, что ты, – ответили они в унисон, плохо скрыв свое разочарование.
– Я не буду выступать! Тридцать лет не танцевала, к чему это? Снимайте все с меня! – засуетилась Лолочка Сергеевна.
– Лола, все хорошо! Ты готовилась, люди ждут. Они тебя любят! Только подумай, как будут гордиться дети! А это… Ну давай платок повяжем на пояс? – успокаивали ее наперебой подруги.
Лолочка Сергеевна ничего не ответила, но жестом показала, что согласна. Встав посреди гримерки, она раскинула руки в стороны, позволив повязать на себе платок. Вышло очень даже неплохо.
Концерт был в самом разгаре. Артисты пребывали в счастливом волнении. Из зала слышались одобрительные аплодисменты. Танцевальные номера сменялись поздравлениями и словами благодарности, в то время как виновница торжества сидела во всеоружии, ожидая финального номера.
И вот настал тот миг, когда закулисье заполнилось ряжеными цыганами. Танцоры оглядывали друг друга на предмет безупречности костюма, кто-то в полноги повторял движения, кто-то настраивался морально. Еще мгновение – раздались задушевные гитарные аккорды, и толпа цыган во главе с Лолочкой Сергеевной двинулась на сцену. Пестрые юбки закружились в калейдоскопе танца.
Слаженные движения танцоров приводили публику в восторг. Лолочка Сергеевна, почувствовав атмосферу зала, словно сбросила с плеч тридцатилетний груз и отдалась потоку.
Танец шел к завершению, цыганки опустились на колени, раскинув пышные юбки вокруг себя. Лолочка Сергеевна, сидя в самом центре сцены, должна была закинуть голову назад, чтобы завершить танец «фирменным цыганским движением» – тряся плечами, грудью и размахивая юбкой.
Грациозный взмах головой – и на ее лицо что-то упало. Скосив глаза, Лолочка Сергеевна заметила на своем лице большого черного паука. С усилием сдержав крик, не дождавшись нужного такта, она начала активно трясти плечами, мотать головой и даже подпрыгивать на месте. Паук, крепко уцепившись своими лапами, даже не шелохнулся.
К счастью, музыка становилась все энергичнее, и пожилая цыганка усилила свои конвульсивные движения: трясясь из стороны в сторону, она то наклонялась вперед, то откидывалась назад, пару раз даже пыталась обмахнуться подолом юбки, но отважный паук, видимо возомнив себя участником родео, выдержал и эту схватку.
Зазвучал финальный аккорд. Цыганки распахнули юбки, сложив из них коридор для своего педагога. Но Лолочка Сергеевна, неспособная больше выносить издевательства паука, убежала со сцены. Зал аплодировал стоя.