Что-то изменилось. Звук ручья… звук на месте, а вот прибавилось что-то к нему.
Я повернул голову влево и увидел темную массу, приближающуюся слева, прямо по руслу. Лоток полетел под ноги, прямо в воду, а я вскочил и, поднимая брызги, дернул к берегу, на ходу вытаскивая из кобуры «ругер».
Набегавшая тварь, которую даже рассмотреть не получалось, только красные святящиеся глаза и заметил, по камням перемахнула на мой берег, но там буксанула, пытаясь резко изменить направление, окуталась облачком тьмы, размывшись силуэтом, и ровно в этот момент я выстрелил в первый раз. Рукоятка от тяжкой отдачи ударила в ладони, тяжелая «пустышка» выгрызла из существа здоровенный кусок плоти, заставив тварь взвыть, но не остановила. Тварь напружинилась для прыжка, поймала вторую пулю, вновь дернулась судорожно — но все равно прыгнула, заставив меня просто шарахнуться в воду.
Темная туша пронеслась надо мной, с плеском и брызгами свалилась в ручей, вроде бы даже, как мне показалось, задымилась, и я выстрелил опять и опять не промахнулся, своими глазами увидев, как в открывшейся каверне обнажилась черная плоть, затем еще, просто оторвав заднюю ногу существа.
Тварь плюхнулась в воду, ее как током пробило, конвульсии сменились дрожью, и от нее действительно поднимался едва заметный черный дымок. Я поднялся на ноги, прицелился аккуратно и выстрелил нечисти, а это точно нечисть, в башку.
Все.
И тут же, на автомате, перезарядил револьвер из скорозарядника, высыпав гильзы и единственный неизрасходованный патрон под ноги. Потом подберу.
Затем посмотрел на лежащий в воде лоток.
— Твою мать, все сначала теперь! — объявил я черной туше, а потом почувствовал, как начал накатывать не успевший включиться вовремя страх. И повернулся к подбежавшим.
— Это что было? — спросила Мила. — Ты сам цел? Цел? Ну ответь!
Вид у нее бледный, но руки не дрожат, даже карабин прикладом у плеча, готова воевать. Я даже больше ею залюбовался.
— Цел я, цел, все нормально со мной.
Насчет «нормально» преувеличение, но не правду же говорить о том, что чуть в штаны не навалил.
— А что это? — Дмитрий подошел ближе к туше, зайдя в воду до середины голенищ.
— Дай глянуть, я и не рассмотрел толком…
Тварь черная, даже оскаленные зубы черные, похожа на какую-то уродливую собаку, наверное, но конечности мощные, с жутковатыми когтями. Видел я что-то такое в брошюрках? Вроде бы да…
— Цербер, — объявил я уверенно. — Цербер это, даже в пособии для Патруля он есть, просто встречается не очень часто. Давай вытянем на берег и сфотографируем.
— На фига? — удивилась Мила.
— А на стенку в магазине повесим. И подпишем, что тварь расстреляна «пустышками» калибра четыре сорок пять с высокой эффективностью. Жаль, башку нельзя сохранить и тоже на стену… а, в любом случае башка порченая. — Одна пуля снесла всю левую сторону, вскрыв даже череп. Странно, что тварь после этого попадания еще прыгнуть сумела. А вот проточной воды они точно не любят, с гарантией, это я заметил.
— Я тут с тобой постою, — заключила Мила, перехватив свой карабин поудобней. — Присмотрю за тобой.
— Да я не против. Смотри вдоль ручья, «ред-дот» не выключай, и как что увидишь — долби в это на весь магазин. А мне теперь заново мыть все.
Я впустую обошел всю отмель, промывая лоток за лотком, пока не добрался до мелкой, по середину голени, протоки между ней и берегом. Зачерпнул еще один, вернулся на облюбованный валун и даже не домыл до конца, до чистого шлиха, когда увидел в темной массе нечто блестящее. Выхватил пальцами, промыл в воде, уронил себе на ладонь.
— Любимая…
— Что? — Мила обернулась.
— А вот что! — встал я и протянул ей самородок. — Держи. Самый первый. Пусть будет твой.
— Это что?
— Это золото. Взвесить только надо. Амулетик давай тебе сделаем из него.
И тут же Смирнов окликнул меня:
— Коля!
— Что? — обернулся я к нему.
— Тут есть золото! Уже в четвертой пробе есть. Все я правильно прикинул, понял? По ручью его гонит, жила там где-то, а тут все к отмели прибивает.
— Как ручей назовем? — Мила взяла самородок на ладонь и покатала пальцем.
— Милочка, ты и называй, — откликнулся Петрович. — Мы люди воспитанные, даме место уступаем.
— Тогда Золотой, как еще?
— Так и запишем, — прокомментировал Платон. — Вы это… учите мыть давайте. До темноты еще далеко.
— Сейчас, шлих еще промою, надо содержание прикинуть.
Но я даже так видел, что в лотке чешуйки золота есть. Тут оно оседает, а с той стороны отмели нагоняет более легкую породу. Но если отмель копать, то там точно найдется.
— А взвесить есть на чем? — Мила уже вся в самородке была. — Никогда сама не видела, — пояснила она для меня.
— В большой синей сумке весы. Платон, ты пока меня покарауль. — И я полез в карман бродней за магнитом, чтобы собрать шлих.
Хмель27 июня, понедельник
Кто бы что ни говорил, но домашний арест — это много-много лучше камеры. Дома ты сам себе хозяин. Когда захотел, тогда и встал. Выпить пива, сходить в баню или потягать штангу — решаешь сам. О еде и круге общения и говорить не приходится. Лепота практически.
Невозможность выйти за четко очерченные границы нисколько не напрягала, напрягала вполне реальная перспектива отправиться в изолятор. Договорится промеж собой начальство — и возьмут под белы рученьки. Есть улики, нет улик — когда такие мелочи дружинников волновали в самом-то деле?
Ну а пока я жил в свое удовольствие. На выходных заходил Петр Наумов, хитро глядел, расспрашивал о всяком. Я отвечал уклончиво и в собственной невиновности больше не уверял. Один черт не поверит, так к чему человеку картинку в голове сбивать? Мало ли что тогда на ум взбредет.
И без того не знал, чего ждать от подставивших нас с Климом уродов. Им бы на дно залечь и не отсвечивать, но мало ли какая моча в голову ударит? А в доме оружия нет.
Ну — почти нет. Я изъял у Ивана его многоразовый «Щелчок», а заодно перенес из кладовки в спальню бандуру «слонобоя» — жезла «свинцовых ос» столь древнего, что никаких блокировок там не могло быть по умолчанию. Непонятно, как вообще сертифицировали.
А свинцовый шар весом сто шестьдесят граммов любой амулет вынесет, только алхимический «Ангел-Хранитель» и спасет. Но внутри городских стен алхимическую поделку носить не станешь, чистый криминал.
Так что я отодвинул стол от стены, чтобы он оказался прямо напротив двери, и выложил на него жезл «свинцовых ос». Точнее, выставил — Иван не поленился соорудить импровизированные сошки: просто обрезок трубы с приваренными под углом сорок пять градусов упорами.
Пару секунд засов точно продержится, а потом случится «ой». Возможно, даже прямо через дверь. А там и Грачев подтянется; у него «браунинг» десятого калибра и две колдуньи под боком.
Нет, никто не сунется. Вообще без вариантов. Да и незачем. И без того всех собак на нас с Климом повесили, не оправдаться.
Могилевский явился под конец рабочего дня, когда я стоял за стойкой и накачивал пивом кувшины. Оксана ходила по бару мрачнее тучи, со Стасом у них так и не ладилось, сюда он больше и носа не казал. Мелькала мысль, раз уж сам торчу в заведении безвылазно, предложить девушке взять отпуск, но не хотелось так поступать с племянницей Клима. Просто зарекся на будущее знакомых на работу пристраивать.
Впрочем, не о том. В бар прошел дознаватель, и у меня сразу засосало под ложечкой. Мало ли с какой целью явился?
— Кружку светлого, — попросил Могилевский, усаживаясь на высокий стул, но нисколько меня этим не успокоил. С него станется сначала пива выпить, а потом «с вещами на выход» скомандовать.
Я наполнил бокал светлым пивом, дознаватель снял шляпу — где только достал такую? — положил ее на кожаную папку и сделал длинный глоток.
— Как жизнь? — спросил он после этого.
— Да уж лучше, чем в изоляторе, полагаю, — ответил я.
Могилевский наставил на меня указательный палец и кивнул.
— Именно! — Потом спросил: — Подельник так и бегает?
— Не общаемся.
— Что, даже пива выпить не заходит?
Я вежливо улыбнулся шутке и уточнил:
— Просто мимо проходили?
Дознаватель покачал головой и расстегнул папку.
— Вовсе нет, — зашуршал он листами. — Интересная личность этот ваш дядя Миша. Он же Михаил Больцман, он же Боцман, он же Миша-монтер. Высшее электротехническое образование получил человек, между прочим. И посидеть успел в советское время за торговлю золотом. Какие он дела с бригадой спортсменов до провала обделывал, неизвестно толком, но в Братстве чуть ли не с первых дней. И все у него было хорошо, пока в Туманный переезжать не отказался…
— Старенький он уже был…
— Еще вернемся к этому, — отмахнулся Могилевский. — Единственный известный родственник — дочь Валентина, ныне покойная. В замужестве Большакова, после развода вернула фамилию Больцман.
Я не выдержал и спросил напрямую:
— Нашли что-нибудь интересное в финансах?
— Всему свое время! — ответил Могилевский, допил пиво и передвинул мне пустой бокал. — Повтори.
Я начал качать пиво, и дознаватель спросил:
— А чего сам не пьешь?
— Давление.
— Я бы на такой работе спился, — с тяжелым вздохом заявил Могилевский и вновь уткнулся в листы. — Знал, что у дяди Миши есть внук?
— Первый раз слышу.
— Андрей Степанович Больцман. Ему не повезло — подцепил в детстве северную волчанку и был направлен на проживание в «Черный квадрат».
Я поежился. Северная волчанка уродовала людей, превращая их в жуткое подобие зверей. Волчатников. Вопреки распространенному заблуждению стать оборотнем после укуса волколака могли только люди с генетической предрасположенностью к этому, но были и те, кто заболевал и застревал в промежуточном состоянии между человеком и зверем. В большинстве случаев перестройка организма затрагивала лицевые кости и голосовые связки, и заболевшие теряли способность к членораздельной речи. А помимо этого отличались крайне агрессивным поведением. Именно волчатники составляли костяк «Черного января» — экстремистской организации уродов. Измененных, как называли они сами себя.