– И никаких квартир во Флориде?
– Именно. Я говорю все это не для того, чтобы преподать тебе урок истории, но чтобы заверить, что моя благодарность будет очень существенной. Ты и твоя семья получите все, что пожелаете. Впрочем, – тут хозяйка дома помрачнела, – может, ты собираешься использовать ситуацию в своих интересах, сделать эту историю достоянием прессы, как уже пытался сделать это в прошлом… Что ж, я приму это очень близко к сердцу, поверь.
– Понимаю…
– Вот и хорошо. Уверена, этот разговор был абсолютно необходим.
– Целиком разделяю ваше мнение.
Калиста одобрительно кивнула.
– Я ценю это, мистер Вон. Поверьте мне.
– Тетя Кей, тетя Кей! – раздался детский голос, и Гибсон увидел, что к столику на полной скорости мчится девочка. За ней бежало еще несколько детишек, но у самой лестницы все они остановились, будто наткнулись на невидимую стену. Девочка, запыхавшись, остановилась рядом с мисс Доплэз. Ее белое платьице было измазано в траве. У племянницы Калисты были красивые голубые глаза и черные волосы с пробором посередине. Увидев Гибсона, она сразу смутилась, прижалась к тете и зашептала ей что-то на ухо. Калиста рассмеялась и обняла девочку.
– Да, конечно, дорогая. Но не позже, чем до восьми вечера. Дай знать Дэвису, чтобы он мог договориться с их родителями.
Девочка улыбнулась, поблагодарила и собралась бежать к сверстникам, однако Калиста успела ухватить ее за – рукав.
– Разве ты не поздороваешься с нашим гостем? Это мистер Вон. А это моя племянница Кэтрин.
– Привет! – помахала рукой девочка.
– Привет, – сказал Гибсон.
– Поздоровайтесь, как положено, юная леди, – сделала замечание тетя.
Кэтрин кивнула, понимая, что совершила ошибку, собралась с духом и подошла к Гибсону, протянув ему руку. Тот осторожно пожал детскую ладошку.
– Очень рада вас видеть, мистер Вон. Я Кэтрин Доплэз. Благодарю за то, что вы пришли на мой день рождения. – И уголком глаза девчушка посмотрела на тетю, чтобы убедиться, что на этот раз сделала все правильно.
Калиста, вздохнув, махнула ей рукой.
– Беги, играй. И помни, не позже восьми!
– Да, тетя Кей! – радостно взвизгнула Кэтрин и по-мчалась на лужайку.
– Вечные заботы! – снова вздохнула Калиста. – Боюсь, материнство – не мой профиль, как выразился бы мой сын-бездельник. Но я стараюсь изо всех сил.
– Если вас это хоть как-то утешит, то замечу, что она воспитана гораздо лучше меня.
Судя по выражению лица хозяйки дома, Гибсон увидел, что утешить ее не удалось. Она встала из-за стола и сказала:
– Рада была снова повидаться с вами, мистер Вон. И удачи в Пенсильвании.
Часть 2. Сомерсет
Глава 16
Экспедиция в Сомерсет началась на следующий день. Парковка в подвале «Абэ консалтинг груп» была практически пуста, и шаги Гибсона гулким эхом отражались от бетонных стен. Хендрикс с дымящейся сигаретой в зубах стоял, прислонившись к совершенно разбитому и на вид очень древнему «Гранд Чероки». Колесные диски автомобиля были покрыты пятнами ржавчины, бока помяты, а задний бампер выглядел так, словно кто-то пытался выпрямить его, используя в качестве рычага бетонный бордюр.
– Счастливого пути. «Ренджровер» продается? – сказал Гибсон.
– Внедорожники за девяносто тысяч долларов не очень смотрятся в Центральной Пенсильвании, Вон. Мы просто стараемся не выделяться.
Гибсон поднял руки вверх.
– Дружище, я просто пошутил.
– Ты просто думай о компьютерах, ладно? – Хендрикс махнул окурком в сторону двух больших черных дорожных сумок. – Там оборудование, которое ты заказывал. Поставь их сзади.
После этого Хендрикс сел в «Чероки» и запустил двигатель. А Вон расстегнул сумки и осмотрел содержимое, прежде чем сунуть их в багажник, где уже находились еще несколько точно таких же. Что и говорить, Хендрикс набрал с собой чертовски много оборудования. Что, интересно, он туда напихал?
В этот момент подъехала Дженн в «Таурусе», вид которого был еще хуже, чем у «Чероки». Машина выглядела так, будто на ней кто-то проехал по переулку более узкому, чем ее габариты. Впрочем, какие бы косметические страдания ни выпали на долю этого автомобиля, это явно не сказалось на двигателе. Гибсон услышал глухой рокот мотора, выдававший его мощь. Он захлопнул багажник внедорожника, обратив внимание на то, что он, как и «Форд», имеет пенсильванские номера, а на бампере приклеен стикер с изображением флага штата Пенсильвания. Вон с удовольствием отметил этот факт. Сам он, может, и не отличался особой наблюдательностью, однако с уважением относился к людям, которые уделяют внимание даже деталям.
Пассажирская дверь в «Таурусе» оказалась заперта. Гибсон поскреб по стеклу и выразительно посмотрел на Дженн. Та отрицательно покачала головой и показала пальцем на «Чероки». Словно в ответ, Хендрикс посигналил.
– Вы надо мной смеетесь, что ли? – разозлился – Гибсон.
Дженн опустила на дюйм свое окошко.
– Увидимся в Сомерсете.
– Давай скорее! – крикнул Хендрикс.
– Если ты откроешь, я щедро заплачу.
– Почему-то я тебе не верю…
Хендрикс снова крикнул, чтобы Гибсон пошевеливался. Тот бросил на Дженн последний умоляющий взгляд, однако та уставилась в одну точку, из последних сил стараясь сдержать улыбку.
Хендрикс выехал за пределы города, и они поехали по автостраде Клара-Бартон-паркуэй, которая шла вдоль старого канала Чесапик-Огайо. Над дорогой нависали кроны деревьев, и пассажиры ехали с опущенными стеклами. Гибсон спросил, можно ли послушать репортаж с бейсбольного матча. Хендрикс молча указал ему на приемник.
– А у тебя есть любимая команда? – спросил Гибсон.
– Отцу нравились «Доджерс»[15]. Лично мне – нет.
– Он тоже был копом?
– Нет.
Гибсон ждал, что Хендрикс продолжит, но, похоже, его рассказ на этом и закончился. Вон потянулся к приемнику. Но тут Хендрикс снова заговорил:
– Он был звукорежиссером. Музыкальным. Много работал для «Эс-эс-ти» и «Слэш рекордз».
– Круто! А я знаю какие-нибудь группы, которые он записывал?
– Вряд ли. Если только ты не фанат старых панк-групп. «Блэк флэг» знаешь?
Гибсон покачал головой.
– Тогда ты вообще не знаешь ни одной.
– Раз твой отец занимался музыкой, как же ты стал копом?
– Поступил в академию. А ты как думал? – Хендрикс включил радио, давая понять, что разговор окончен.
«Нэшнлз» вели 2.0 во втором иннинге. Гибсон подумал, что его отец был бы рад, что в Вашингтоне снова есть большой бейсбол. Когда Гибсон был маленьким, домашней командой у них считались «Ориолс»[16], и Дюк раз десять-пятнадцать за сезон водил его на бейсбольные матчи. Но потом Гибсон стал догадываться, что его отцу больше нравятся радиорепортажи. Он вспомнил, как однажды слушал, как Мел Проктор и Джим Палмер комментировали игру между «Шарлоттсвиллем» и «ДиСи». Это была такая скука – слушать, как два парня по радио описывают то, чего он не может увидеть… Впрочем, как и многое другое, репортажи понравились ему, когда он стал старше. Зачастую Гибсон даже не следил за игрой, а просто наслаждался реальными звуками, доносившимися с игрового поля. Сегодня как раз был такой случай.
Вон снова и снова перебирал детали своего разговора с Калистой Доплэз. Если поверить ей, то все, о чем он думал последние десять лет, было основано на лжи. Все его представления о собственной жизни внезапно перевернулись от одного простого утверждения: Дюк Вон не был преступником. С самого начала им оказался Бенджамин Ломбард. Ломбард, который присвоил миллионы долларов, а потом предал друга, чтобы прикрыть свою задницу. Гибсон, все еще не оправившийся от потрясения, не мог осознать до конца тот факт, что был прав с самого начала. Однако ему не хватило стойкости. Он купился на историю Ломбарда о своем собственном отце и, к своему стыду, стал относиться к Дюку так же, как все остальные.
Однако теперь Гибсона начала мучить еще одна мысль. Все эти годы он верил, что отец покончил с собой, потому что чувствовал свою вину в том, что обокрал Ломбарда. Предсмертной записки не осталось, поэтому это был единственный мотив, который Гибсон мог себе представить. Но если Дюк Вон не был мошенником, если он не преступник, тогда что же заставило его совершить самоубийство? Этот вопрос очень беспокоил Гибсона, хотя он много лет был убежден, что давно ответил на него. Тот, прежний ответ вызывал гнев, горечь и боль, но, по крайней мере, давал ощущение, что все теперь в прошлом, все закончилось. А теперь у него не осталось даже этого.
Гибсон очень хорошо помнил свой старый дом. Наклонная лужайка перед домом, на которой он провел лучшую часть своего детства, вскапывая ее и скашивая траву. Скрученный вяз – под ним Дюк Вон напрасно потратил много времени, пытаясь научить сына делать кёрвболл[17]. Запыленный «Вольво» на подъездной дорожке, означавший, что отец дома. Скрипучие ступеньки крыльца и старые кресла, которые никогда не казались Гибсону удобными. Дверь парадного, которая никогда не запиралась…
В тот день она была широко распахнута.
Гибсон позвал отца, но ответа не услышал. Из стереопроигрывателя доносилась песня «Иглз» – первый куплет песни «Нью кид ин таун». Отцу нравилась эта музычка: Джеймс Тейлор, Джексон Браун, «Боб Марли энд зе Уэйлерз», «Кросби, Стилз, Нэш энд Янг»… Гибсон бросил школьную сумку на ступеньки, вошел в дом, вновь позвал отца. Он помнил, что у него появилось какое-то тяжелое предчувствие, потому что отец до пятницы не должен был появиться дома. Для того чтобы перечислить случаи, когда Дюк Вон появлялся раньше, чем обещал, хватило бы пальцев одной руки.
Гибсон дважды проверил каждую комнату, затем направился на задний двор. Иногда Дюк навещал соседей; может быть, и сейчас он обсуждает ситуацию в турнирной таблице с мистером Хуппером, который работает в университете… Это предположение показалось Гибсону разумным. Однако ему все-таки очень не понравилось, что парадная дверь широко распахнута. Он еще раз обошел вокруг дома и только тогда зам