Переоценка собственных сил и лишняя самоуверенность слишком дорого мне обошлась в итоге.
Ма-а-аська…
Собственные пальцы, чуть дрогнув, коснулись холодного, запотевшего стекла, за которым уже не первый час хлестал унылый ливень. Табачный дым драл горло и легкие, снова играл чертов ноутбук, включенный заботливой неформалкой, где-то снизу слышался отчетливый, отборный мат старшего братца — установленный распорядок, как и во все предыдущие дни, шел своим чередом.
Только теперь у меня внутри все уже умерло.
После того, как я пришла в себя здесь, в первый раз, события прошлого смешались в водоворот картинок и ощущений, боли и истерики, паники и частично отсутствующей памяти. Илью, сидящего тогда у своей кровати, я узнала далеко не сразу, как и поверила в его существование.
Я думала, что тогда мне было плохо. Противно и жутко. Просто страшно закрывать глаза и думать, что я снова очнусь там, и просыпаться по ночам от кошмаров, пугая своими криками всех домочадцев. Рычать в подушку от бессилия, обливаться холодным потом от призрачных видений прошлого, и сбивать кулаки об стену, пытаясь избавиться от страха и паники, накатывающей волнами.
Что ж… я в очередной раз просто напросто ошиблась. Тогда я старалась не думать обо всем произошедшем, просто не вспоминать, гнать любые напоминания о своем прошлом, о своем единственном ребенке.
Я отчетливо понимала: Максимку мне не вернуть. Никто и никогда не отдаст ребенка сумасшедшей, тем более через суд. Да и… Уверенности в себе просто не было. Если я не смогла контролировать себя тогда, где гарантии, что я сумею сдержаться сейчас, когда с моей психикой после электрошока возникли явные проблемы?
Короткие ногти неприятно царапнули по стеклу и с силой впились в ладонь. Но боли от сжатых кулаков уже не ощущалось, а по щекам снова катились непрошенные, злые слезы.
Издевки Артура, хохот реальных сумасшедших, животные крики по-настоящему больных людей, ремни кровати, впившиеся в запястья, бесконечные уколы и таблетки, сильнейшие разряды, от которых тело прошивало болью насквозь…
Все это, еще свежее в памяти, уже давно воспринимались лишь далеким, и не слишком правдоподобным фоном. Единственным, постоянно преследующим меня кошмаром было и оставалось одно единственное, слишком четкое, слишком ясное и невыносимое воспоминание.
Обида, всколыхнувшаяся в душе, дикая злость и раздражение, слезы, вставшие комком в горле, замах и удар ладонью по макушке. Детское, хрупкое тело, отлетевшее к столу, выражение испуга и непонимания на любимом личике…
И страх. Не мой, не от осознания того, что натворила. А страх, страх моего собственного ребенка, его плач и натуральное бегство от неуравновешенной истерички, которой оказалась его родная мать…
Самая хреновая мать из всех возможных.
Я не лгала Владу. Даже если меня доводили годами, ребенок в этом не виноват. Я должна была сдержаться. Должна!
Я заслужила все, что со мной происходит сейчас.
Я пережила психушку, пережила расставание с собственным сыном, пережила отъезд Влада, переживу и все остальное. Переживу, плевать! Я переживу всё, что угодно, если буду знать, что мой ребенок жив, здоров и находится в полной безопасности. Свекровь сможет позаботиться о Маське, она действительно его любила. А большего мне и не надо.
Главное, только, взять себя в руки и, как прежде, не о чем не думать. Не чувствовать. Не вспоминать… И снова, как и прежде, отворачиваться, проходя мимо чужого ребенка.
Слишком больно смотреть на чужое счастье и осознавать, что свое я разрушила собственными руками.
Я плохая мать. Я никакая девушка. Я даже как сестра никакая, и как подруга: в последнее время стала намного тише даже всегда говорливая Неаполь…
Короткий сигнал и вибрация телефона известила о новом сообщении. Медленно раздавив окурок в пепельнице, я машинально взглянула на дисплей, прочла строчку, имя отправителя… И вернула смартфон обратно, отключив звук, перевернув экраном вниз. Резкий ветер бросил в стекло пригоршню крупных дождевых капель, отвлекая мое внимание от абонента, которого я сейчас больше всего хотела бы увидеть… И не хотела видеть вообще.
Я не сомневалась, что Влад вернется. Он никогда мне не лгал, да и не стал бы. Я не сомневалась даже в его возвращении… Прошло всего чуть больше недели с момента его внезапного отъезда, как и было обещано.
Да только ехать к нему я не собиралась, не смотря на очередное письменное приглашение. Щедрый порыв не отказаться от меня, был в какой-то степени оценен по достоинству. Но если он собирался играть в благородство и делать вид, что ничего не произошло, меня такой расклад не устраивал.
Мы оба не сможем жить и продолжать всё, как ни в чем не бывало, и наши отношения вскоре медленно, но верно сойдут на нет. Так лучше сейчас оборвать все концы, чем продолжать мучить себя и его.
Это же Цепеш. Знаю, он никогда не напомнит, не упрекнет, удержится от подколок и напоминаний. И все же… Я так не смогу. Мук совести мне и так хватит на всю оставшуюся жизнь. И, как бы ни было тяжело, лучше отпустить сейчас, дать ему шанс жить нормальной жизнью, с обычной девушкой, а не мучиться ночами с психически неуравновешенной особой.
Мне же останется только пережить очередную дыру в сердце, которую уже не заполнит никто и никогда.
Всего-то, подумаешь…
Голодающий желудок привычно свело, напоминая о том, что если снова не поем, дальше будет только хуже. Есть не хотелось совершенно, но корчиться на кровати от боли, проснувшись посреди ночи — тоже. Так и не подкурив очередную сигарету, я слезла с подоконника, на став закрывать окно, приоткрытое на проветривание. Шум дождя успокаивал лучше всякой музыки, а залить комнату в таком положении створки не должно.
Натянув на босые, мерзнущие ноги найденные под кроватью кеды, я вышла в коридор, не став зажигать свет — его от настольной лампы в комнате было более чем достаточно, чтобы найти лестницу. Пальцы привычно перебирали гладкую поверхность перил, почти добравшись до самого низа, как до моих ушей вдруг донеслись громкие мужские голоса. И один из них оказался знакомым, хоть и давно забытым.
Папа?
Что он здесь делает?
Первым желанием стало развернуться и уйти обратно в комнату. Вторым пойти и проверить, действительно ли там мой отец, или это очередной глюк моего воспаленного сознания. В итоге, победил каким-то чудом оставшийся в живых здравый рассудок, и я просто опустилась на ступеньки, вслушиваясь в громкие голоса родственников, доносившиеся из-за приоткрытой двери Илюхиного кабинета.
Как и ожидалось, принятое решение было единственно верным. Моя давно забытая и вычеркнутая из жизни родня явилась далеко не с благими намерениями. В прочем, кто бы сомневался-то?
— Ты не понял, что ли? Сеструху я не отдам. Можете катиться к черту, оба.
Бра-а-атик… Как же я тебя люблю… Ну ты, наверное, в курсе, да?
— Илья! Не забывай, с кем ты разговариваешь!
Твою ж… а маман-то сюда каким попутным ветром надуло? Тыщу лет о нас не вспоминала, и тут здрасьте, любимые дитачки!
— С кем? — скептицизм и яд в голосе Харлея можно было ложкой кушать. — Типа с предками? Не поздно воспитанием своих детей занялись, нет? По-моему, промахнулись лет на двадцать.
— Мы вами всегда занимались! Всегда! Это вы, неблагодарные, ведете себя как… как…
— Как байкеры? Почту за комплимент, ёпт!
— Илья!
— Харлей, мля! Последний раз спрашиваю: чё приперлись? Я вас не звал.
— Я предлагаю не ругаться и поговорить нормально, как взрослые люди, — о, папачос решил поиграть в миротворца! Ну-ну. Надолго, интересно, его терпения на этот раз хватит? — У нас к вам с сестрой деловое предложение.
— Кажется, я вам уже сказал, куда его засунуть. Вам это выгодно. Нам — нет. Сеструху я вам не отдам, хватит, девке жизнь сломали и без вашей помощи. Второй раз замуж за хрен знает кого… Да не пошли бы вы оба, а?
— Илья, в том, что твоя сестра сбежала, виновата только она сама и никто больше! Сейчас мы лично подобрали ей жениха и, поверь, так всем будет только лучше!
— Мать, ты совсем охренела, что ли? Ты хоть знаешь, что твоей дочери пришлось пережить? Нет? Ну тогда зат… молчи в углу! О дочери они вспомнили, мля… Где же вы были раньше? Какого хрена я все проблемы за нее всегда решал, еще, млять, с детского сада? Да плевать вы всегда хотели, на нее и на меня!
— Мы дали вам образование, не забывай!
— Я, по-моему, вам все бабки вернул, не? Или еще какие-то претензии есть?
— Илья, ну это же глупо! Тебе этот брак тоже принесет свою выгоду, как и нам! Это новые инвестиции…
— Мне, бля, будет выгодно только, если вы свалите, а я тихо нахерачусь вискаря на свадьбе Цепеша и Белки! Я чё, непонятно изъясняюсь?!
— Харлей, тут я согласен с твоей матерью и с Еленой… Брак Стаси и Владислава никому не нужен. Ты же это понимаешь?
Так вот, блин, где собаку закопали…
Елена! Она же Елена Владимировна Алехина, мать Потапыча и Влада! Именно она стуканула предкам, что я вернулась! Не получив поддержки от своей семьи, она решила действовать через мою, и наши с рыжим непутевые родители, скумекав, насколько им это выгодно, тут же примчались налаживать семейные отношения…
Они ж ради бабок на все готовы, даже собственных детей продать.
Охренеть… Вот просто охренеть, мля, простите за мой египетский!
Твою ж мать, просто… Когда, ну когда закончиться весь этот чертов дурдом и меня, наконец, оставят в покое?! Что за долбаный мир, в котором люди за деньги и ради собственной корысти готовы принести в жертву кого угодно, включая собственных детей? И до каких пор я буду инструментом в чужих руках?!
— И чё делать будешь? — негромкий, хриплый голос раздался неожиданно, и от стены напротив отделилась тень, почти незаметная в полумраке коридора. На узнавание хватило пары секунд: похоже, что Неаполь, как и я, вовсю грела уши. И вопрос задала вполне закономерный. Ни в бровь, а в глаз, как говорится…