бесцеремонность — увы, мы сейчас не в том положении, чтобы думать о манерах. Вы не пострадаете, если будете держать язык за зубами. С мистером Макалузо произошел несчастный случай. Мы не можем обратиться в больницу, это привлечет ненужное внимание. Поэтому нам необходима ваша помощь. Обещаю, вознаграждение будет щедрым». — «А если я откажусь?» — спросил я и похолодел. «В этом случае, доктор Коул, мы будем вынуждены принять меры по своей защите. Вы человек разумный, и сами понимаете, какими они будут». Помедлив, я решился. «Хорошо, я помогу. Где пациент?»
Меня препроводили в другой кабинет, за стеной — этот был обставлен с еще большей роскошью. Мозг восседал в кожаном кресле, запрокинув голову — лицо его побагровело, шрам стал ярче, рот был раскрыт. Дышал он с заметным трудом, от левой ноздри тянулся размазанный след запекшейся крови, струйку явно утерли минуту-другую назад. На лбу у него лежало полотенце. «Мистер Макалузо ехал по крайне деликатному вопросу, — сказал человек в твидовом костюме. — Автомобиль врезался в корову. Мистер Макалузо сильно ударился о лобовое стекло. Если информация о его состоянии куда-то просочится, это будет весьма нежелательно как для нас, так и, смею заметить, для вас».
Я снял полотенце. Макалузо смотрел перед собой пустым взглядом, зрачки его были разного размера. Я осторожно ощупал лоб — бесформенный, как битый арбуз. Питерсон с интересом наблюдал за моими манипуляциями, а человек в твидовом костюме изучал свои ногти и непроизвольно вскочил, когда скрипнули друг о друга раздробленные кости. Я уже понял, с чем имею дело — с вдавленным переломом на левой стороне лба — и объявил, что необходима немедленная операция, и нужно послать за моими инструментами. «Можете не волноваться, мы уже приняли меры на такой случай», — был ответ, и мне вручили медицинский саквояж с монограммой «Дж-М-К». Я не мог не спросить: «Это сумка доктора Макколла?» — «Вполне вероятно. Автомобильные замки в наше время никуда не годятся». Известие меня несколько обнадежило. Методы работы доктора Макколла в чем-то отличались от моих, однако я мог быть уверен, что инструменты у меня в руках хорошие. В моем распоряжении было все — трефин, хирургические подъемники, электрическая пила, амобарбитал, новокаин и спирт.
«Сумеете?» — спросил меня мой новый приятель, и я ответил утвердительно, хотя совсем не был в этом уверен. Я ощущал полное спокойствие и большую силу. Я оглядел кабинет, прикидывая, в чем бы вскипятить воды и где взять чистую ткань. Человек в твидовом костюме поймал мой взгляд. «Оперировать можете на столе. Если и останутся пятна, Мозг не станет держать зла. В уборной уже подготовлена горячая вода, в бельевом шкафу полно чистых полотенец. Вот вам помощник, он прежде работал в местной больнице, пока не угробил пациента. Зовите его Купидон. А ты, Купидон, не волнуйся. С нашим доктором можно говорить свободно».
Кто-то среди них и правда знал, как следует готовиться к операции. За неимением хирургических халатов нам с Купидоном принесли два чистых рабочих комбинезона, в которые мы и облачились. Затем пациента переложили на стол, и я принялся за работу. Первым делом я побрил ему голову и обработал кожу спиртом. Затем ввел новокаин. Дождавшись, когда препарат подействует, ввел местное обезболивающее в более глубокие ткани вокруг раздробленной переносицы. Общую анестезию я применять не хотел — в таких случаях важно наблюдать за тем, как сознание возвращается по мере ослабления давления на мозг. Затем снял фрагмент кожи черепа, и наконец трефин с хрустом вгрызся в кость.
Должен сказать, Купидон был неплохим ассистентом — он знал, когда нужно подать марлевый тампон с кровоостанавливающим зажимом, и, похоже, прекрасно понимал, что я делаю. Пожалуй, со скидкой на обстоятельства, с ним оказалось приятно работать.
Самым неприятным этапом операции была необходимость выпилить круговые отверстия в черепе и остановить кровотечение из твердой оболочки мозга. Я видел, что Макалузо приходит в себя, его дыхание стало тише и ровнее. Он открыл глаза. Зрачки снова приобрели одинаковый размер, взгляд стал осмысленным. «Где я? — спросил он одними губами. — Что случилось?» — «Не волнуйтесь, — ответил ему человек в твидовом костюме. — Произошла авария. Вы в надежных руках. Доктор Коул вас вылечит». — «Коул… — проговорил Макалузо. — Да, я имел с ним дело, он славный малый. Могу я поговорить с ним?» — «Я здесь, — отозвался я как можно спокойней. — Слушаю вас». — «Я сожалею о том неприятном инциденте. Вы настоящий кремень. Оставим это в прошлом. Вы ведь мне поможете?»
Наверное, не подцепи он меня вот так за живое, все закончилось бы иначе. Но тут я решился. Приложил все усилия, чтобы скрыть эмоции, но сам чувствовал, как белеет лицо. И Купидон сразу заподозрил неладное. Он бросил на меня очень нехороший взгляд, хоть я и заверил Мозга в своем намерении отнестись к нему со всей внимательностью. «Операция еще идет, — сказал я. — Попрршу вас лежать смирно и дать нам все закончить». Я уже знал, что собираюсь сделать, и едва ли прежде мне случалось провернуть такой ловкий трюк. Я решил свести счеты с Макалузо раз и навсегда.
«Что это вы делаете, док? — подал голос Купидон. — Как-то нехорошо это выглядит». Я оборвал его спокойным тоном: «Врач здесь я. Операция — моя ответственность, и уж будьте любезны не лезть мне под руку». Тощий тип из той парочки, что схватила меня на станции, повернулся к Макалузо и произнес: «Мозг, Купидон тут опять вякает». Пациент, конечно, по-прежнему находился в сознании — так безопаснее, к тому же поверхность мозговых оболочек нечувствительна. «Все в порядке, — произнес он. — Доктор мой друг. Пусть Купидон не мешает операции. Ишь, распоясался».
Я уже произвел санацию раны, и мне оставалась лишь одна небольшая манипуляция, прежде чем вернуть снятую кость черепа на место. «Эй, док, вы что…» — начал было Купидон, но тощий ударил его рукоятью пистолета по голове и рявкнул: «Закрой пасть!» Купидон рухнул на пол, из его уха побежал ручеек крови. Оказать ему помощь мне не позволили. Полагаю, у него был перелом основания черепа, даже не знаю, выжил ли он. Мне пришлось переступить через него, чтобы пойти в уборную и вымыть руки.
Когда я вернулся, человек в твидовом костюме протянул мне деньги. «Здесь пятьдесят тысяч, — сказал он. — Сами понимаете, в Леоминстер вы уже не вернетесь. Если мы встретим вас в этих краях, вы не жилец. Мы обеспечим вам дорогу до побережья, там сможете начать практику под другим именем. И смотрите, без глупостей». Я ничего не ответил. Деньги не имели для меня значения. Для меня ничего уже не имело значения. А Мозг бормотал из-под бинтов: «Дайте ему сотню, парни. Я прекрасно себя чувствую».
Я объяснил им, какой должен быть послеоперационный уход, и получил деньги — девяносто девять новеньких тысячных купюр и еще тысячу долларов купюрами по сто и пятьдесят. Также мне дали билет до Сан-Франциско. Мордатый тут же, посреди ночи, отвез меня в аэропорт и оставался при мне до самой посадки. В самолете я достал из кармана переднего кресла большой конверт, сложил в него все деньги, оставив себе несколько долларов на мелкие расходы, надписал адрес, окружной больницы и попросил стюардессу отправить почтой. В этом мире у меня больше не было ни долгов, ни денег, ни друзей. Я словно оторвался от реальности. Я мог отправиться куда захочу, но стремиться мне было некуда. Я сидел в холодном поту и чувствовал себя одной ногой в могиле. Вот и все, что я помню. Дальше в голове какая-то мешанина из трущоб, сортировочных станций, товарных вагонов, в которые я запрыгивал втихаря… Даже не знаю, как в итоге попал к мистеру Уотерману… Вроде бы полицейские нашли меня в подворотне и приняли за пьяного…
Речь Коула постепенно замедлялась — введенные ему препараты наконец возымели свой эффект, и несчастный погрузился в сон, в котором так сильно нуждался.
— Вы верите в эту историю? — спросил я Уотермана.
— Увы, — ответил тот. — Наш пациент определенно много пережил, однако все, что мы сейчас услышали, вполне может оказаться плодом воспаленного воображения. Я не совсем понял, что именно он проделал с Макалузо, прежде чем закрыть рану. Что такого особенного в операции на вдавленном переломе черепа? У вас есть соображения?
— Никаких, — сказал я. — Он мог убить Макалузо на месте, но не убил. А что именно он сделал, я не представляю.
Вдалеке послышался нарастающий вой сирены. Подъехала машина из больницы Уотермана. Два ловких медбрата под руководством интерна в белом халате подхватили Коула, переложили на носилки и унесли.
У Уотермана был усталый вид. Некоторое время мы курили в полном молчании. Вдруг Уотерман заметил:
— Он что-то обронил. Глядите-ка, бумажник.
Внутри обнаружилось несколько монет и какие-то мелочи, которые были положены туда уже в больнице, но Уотерман продолжал вертеть находку в руках.
— У таких бумажников часто бывает секретное отделение… Вот, пожалуйста!
Он хитрым образом вывернул бумажник, и изнутри выпала газетная вырезка.
Это была небольшая заметка, вышедшая около двух лет назад. Она гласила:
Далее в статье излагалось, как Макалузо и его пособники ворвались в банк с оружием, однако служащие оказались готовы к такому повороту событий и сами выхватили пистолеты. Те грабители, что уцелели в перестрелке, попытались спастись бегством, но уйти смогли только до железной дороги, где путь к отступлению им отрезал скорый поезд. Выживших не осталось. В заключении автор удивлялся тому, что Мозг, известный своим хитроумием и способностью все предусмотреть, впервые пренебрег простейшей осторожностью и элементарным здравым смыслом.
Уотерман глубокомысленно пыхтел трубкой.
— Ничего не понимаю, — признался я. — Что там все-таки произошло?